Айс бэйби

– Богатый мальчик получил по заслугам? – задаю вопрос, осматривая его с головы до ног, пока он не видит моего голодного интереса. Всё в нём вызывало во мне отклик, бороться с которым не было сил. Знала, что нужно остаться неприметной, вжаться в уголок как мышка и молиться, чтобы он не обращал на меня внимания. Но не могла. Меня тянуло поиграть с огнём, зная, что он не просто обожжёт, а спалит дотла.

Йен медленно обернулся на звук моего голоса с таким выражением на лице, словно услышал жужжание назойливой мухи, которую намерен прихлопнуть. Я поёжилась, успев пожалеть о сказанном.

Он обошёл меня, рассматривая со всех сторон с нескрываемым презрением на лице, заставившим меня усомниться в том, кто из нас первым обнаружил кровоточащую рану другого.

– А ты, я смотрю, за эти годы осмелела. Неужели уличной девке дали слово? – Йен наклонился ко мне и поморщился, будто нахождение в такой близости от меня вызывало у него острую неприязнь. – Видимо, хорошо делаешь минет моему старику, раз он позволил открывать тебе рот не только для этого.

Как по щелчку пальцев, кровь закипает, внутри всё клокочет, пузырится, поднимается вверх, достигнув отметки в сто градусов, и я готова вот-вот взорваться. Время словно остановилось на том моменте, когда я смотрела в его ярко-голубые глаза.

Я пришла в себя, лишь ощутив жжение в ладони от соприкосновения с небритой щекой Сандерса. Он не успел поймать мою руку, явно не ожидая нападения от мачехи, но теперь сжимал моё запястье с такой силой, что кажется, оно вот-вот раскрошится на пол. Я морщусь от боли и практически вишу на его захвате, касаясь пола лишь носками туфель, и то, что он не совсем здоров, никак не влияет на его силу.

– Теперь я его законная жена, и тебе придётся с этим смириться, – цежу слова сквозь зубы. Ещё чуть-чуть, и начну его молить разжать пальцы, но пока лишь глубоко и часто дышу, прикусывая от боли нижнюю губу, сдерживая готовый сорваться с уст стон.

Он смотрит на меня странным взглядом, скользя от глаз ко рту и обратно, но я способна различить в нём лишь одну эмоцию – злость.

– Я дал отцу время поиграть с очередной куклой, но его забавы слишком затянулись, – произносит Йен, притянув меня так близко к себе, что я почти впечатываюсь в его грудь. Он рассматривает мои глаза, словно хочет прочитать что-то в них, только вот ему неизвестно, какую именно из игр с его отцом мы ведём. Если он считает, будто я опасаюсь, что завтра моя сказочная жизнь в этом доме закончится, то он глубоко заблуждается.

– Твой отец тебя удивит, мальчик, – обращаюсь к нему, выпрямляя позвоночник и расправляя плечи насколько мне позволяет положения, имитируя дерзкую ухмылку на дрожащих губах с таким апломбом, будто действительно могу сойти ему в мамочки, хотя младше «мальчика» лет на пять.

– Йен? – раздаётся со стороны входной двери голос его старшего брата. Я и не услышала, когда он успел зайти в дом. Дугласа, в отличие от брата, даже с натяжкой нельзя назвать красавчиком. Не знаю, как так смешались их общие гены, но он куда больше походил на отца, высокого, костлявого, с лицом, вызывающим отторжение своими узкими глазами-щёлочками и тонкими губами. Увидев этих двоих, я вряд ли бы смогла угадать, что они единокровные братья. Деньги семьи не помогли сделать спину Дугласа ровной, а фигуру – атлетичной, и все свои способности он сконцентрировал на семейном бизнесе, помогая отцу. Правда, стать любимчиком у него так и не получилось.

Но больше всего меня выводил из себя его длинный крючковатый нос, который постоянно лез куда не просят: то и дело он выспрашивал у отца о моём прошлом и нашем с ним знакомстве. Я всегда держала с Дугом ухо востро, а он, несмотря на то, что под боком как пиранья кружила его жена, всё пытался залезть мне в трусы.

И сейчас Дуг прошёлся по моей фигуре своими маслянистыми глазками, отметил то, как близко с Йеном мы стоим друг к другу, и на его лице отразилась ничем не прикрытая ненависть. И я готова зуб отдать, что у обоих братьев сейчас одна мысль в голове – в этом доме меня имеет не только глава семейства. Или будет иметь.

– Уже окучиваешь нашу сладкую мамочку? – обращается Дуглас к брату, а меня передёргивает от отвращения, потому что я слышу в его словах отблески собственной несбыточной мечты. Он ещё не перешёл грань в общении со мной только по той причине, что знал – сделай он один неверный шаг, как отец быстро лишит его детородных органов и повесит их гостиной на стене.

Но стоило нам остаться наедине, как страх перед главой семьи отходил на задний план и не мешал ему говорить мне слова, измазанные таким слоем грязи, что каждый раз после подобного общения единственное, чего мне хотелось, – это принять душ и смыть их с себя.

Борьба за хлеб для меня в доме Сандерсов сменилась борьбой за жизнь. Каждый пытался урвать кусок посытнее, а Бенджамин, зная власть собственных денег, крутил своей семьёй как хотел. Забавы ради. Вот только с младшим и, как казалось, любимым ребёнком произошла осечка. Я не знала подробностей, но догадывалась, что причиной, по которой власть отца над Йеном свелась к нулю, являлся его контракт с НХЛ, позволившим не зависеть от воли родителя.

Йен медленно отпускает мою руку, и я едва не падаю, пока, пятясь, отхожу от него на безопасное расстояние. Переводя взгляд с одного Сандерса на другого, я замечаю, что Дуг на фоне младшего будто кажется ещё более неказистым, хотя, казалось, как такое возможно. В обществе Йена он весь съёживается, теряя притворную уверенность, и заползает в свой панцирь, из которого торчит лишь нос.

На моих губах вновь расцветает улыбка, когда я понимаю, что между братьями далеко не дружеские отношения. Но Йен всё же нехотя протягивает для пожатия руку, и Дуглас, взяв себя в руки, надуваясь, как петух перед боем, её пожимает.

– А что, наш папаша с тобой уже ей поделился? – пренебрежительно интересуется Йен. Я дёргаюсь, едва поборов в себе желание выцарапать ему глаза, но тут же успокаиваюсь от мысли, что испорчу его существование иным способом. Пока не знаю каким, но что-нибудь придумаю.

Вместе с тем, если до сегодняшнего дня я считала, что ко мне в этом доме плохо относятся, то, похоже, теперь меня ждут новые круги ада. Но и продолжать быть безмолвной овечкой сил моих больше не осталось.

Йен

Яркий свет огромной арены и гул толпы, болеющей за свои команды. От моей скорости лёд под острым лезвием конька плавится, искрами оседая обратно. По лбу катится пот, повисает на ресницах, и я тяжело дышу, не упуская из поля зрения шайбу, что перемещается от точных движений клюшек моих соперников. Остаётся лишь ничтожный шанс на выигрыш, но я хочу им воспользоваться. Люк Дентон, мой друг и товарищ по команде, отвоёвывает шайбу, и я стремлюсь за ним к вражеским воротам, зная, каким будет его следующий ход. Голевая передача – и шайба оказывается в моей власти. Гол.

Моя физиономия под музыку и аплодисменты высвечивается на экране табло, пока меня поздравляют. Восторг от третьего гола за игру разливается в теле, словно сильнейший наркотик с примесью афродизиака, и я удовлетворяю свои физические потребности с журналисткой, что прорывалась ко мне под предлогом интервью. Она смотрит на меня как на божество и без лишних слов опускается на колени в коридорах ледовой арены, где недавно завершилась игра. Есть риск, что где-то из-за угла может появиться заплутавший зритель, уборщик или охранник. Но меня это не волнует. Яйца звенят от предвкушения, когда её губы смыкаются на мошонке и всасывают их по очереди в жаждущий рот.

Девушка заглатывает член, демонстрируя всё своё мастерство, и моя ладонь ложится на её затылок, побуждая взять глубже, пока я не начинаю скользить где-то в её глотке. Она давится, но не отталкивает меня, поднимает залитые слезами глаза в поисках моего одобрения и получает его, когда я кончаю.

Глотает сперму и вытирает тыльной стороной руки губы, в то время как я возвращаю джинсы на место, а затем поднимается на каблуки, немного пошатываясь.