Страница 12 из 19
— А у нас другие сведения… — загадочно проговорил Осинкин.
В голове прокрутились все возможные варианты событий. Что-то темнит коллега. Быков меня не сдал. Он даже в учительской ничего не сказал, когда ему в нос затычки вставляли. А тут вдруг целый участковый пожаловал. Конечно, в советское время побои в общественном месте карались серьезнее, чем сейчас. Как злостное хулиганство квалифицировались. Но Быков-то меня не сдал. И я вспомнил этого мента. Ну как же! Он всех местных алкашей в вытрезвитель регулярно забирал. А потом сам же их выпускал за пузырь или за червонец. Что ж ты, гнида честь советской милиции позоришь? Даже мне за державу стало обидно.
— Покажите мне заявление.
— Какое заявление? — опешил участковый.
— Которое написал на меня Быков. О причинении телесных повреждений из хулиганских побуждений.
— Заявление…. Э-э… Я же говорю, жалоба…
— Его нет, так?
— Но есть жалобы от других участников инцидента, — хриплый голос участкового растерял нотки уверенности.
— Каких?
— Вот, выпускник Зинченко сообщил, что вы вели себя неподобающе комсомольцу. Затеяли драку с одноклассником и разбили ему нос.
— Зинченко? Это дружок Быкова? — память реципиента постепенно ко мне возвращалось (главное, чтобы его мозг не вернулся, а то буду, как Билли Миллиган, с толпой разных ублюдков в голове жить). — А не у него ли случайно отец в горкоме партии работает? Это он вам звонил? И потом, если потерпевший Зинченко, тогда должен быть акт судебно-медицинского освидетельствования его бренного тельца с фиксацией побоев и определения степени тяжести причиненного вреда здоровью. А так получается, что вы превышаете должностные полномочия.
Осинкин не ожидал такого напора от пацана-тихони и заерзал под моим проницательным взглядом.
— Это не важно, — пробормотал он. — Но я должен принять меры…
— В общем, так, товарищ участковый. Я так понимаю, что письменного заявления или обращения нет. Соответственно, вы не можете меня привлечь к административной, а тем более к уголовной ответственности. Есть некая устная жалоба, скорее всего телефонный звонок. Но слова к делу не привяжешь. Это обращение не зарегистрировано, а значит ваше присутствие здесь не совсем законно. Вы, конечно, можете реагировать на устные обращения граждан, но только лишь с целью проведения профилактических бесед с нарушителем. То есть со мной. Считайте, что беседу вы уже провели, я вас больше не задерживаю. Всего хорошего.
— Да ты! Да я! — пыхтел участковый, но не находил подходящих слов.
— Дядя Петя, иди уже на обход своего участка, — тихо проговорил я. — Алкаши тебя заждались. Сегодня ты какой-то хмурый с утра. Видать, никого еще в каталажку не упек.
— Как ты разговариваешь с сотрудником милиции, щенок?! — дядя Петя снял фуражку и смахнул крупные капли со лба.
— Не шуми, — улыбнулся я. — А то соседи милицию вызовут. И не приходи больше. А то некоторые пьянчуги из третьего подъезда, что на втором этаже живут, помнишь? Захотят вдруг в прокуратуру обратиться. И рассказать следователям, сколько стоит свобода в медицинском вытрезвителе.
— Ты кто? — тихо выдавил участковый и пулей вылетел из квартиры.
Даже фуражку забыл.
— Дядя Петя, фуражку забери! — крикнул я в догонку. — Мне она великовата будет. Я вам еще не говорил? Тоже в милицию собираюсь. Скоро вместе работать будем…
Горе-милиционер торопливо вернулся, схватил фуражку и вновь исчез. Я посмотрел на мать. Она подпирала стену с открытым ртом и круглыми, как у мадагаскарского лемура глазами.
— Андрюша, — пробормотала она. — Это что сейчас было?..