Безмолвие

– Где же такую найти, чтоб моряка на берег дождалась? – Не унимался часовой.

– Где-где… Где было, там уже нету. – Заключенный облизал ложку и протянул пустую посуду караульному. – У Кольки Рылова спроси, он меня познакомил, когда в отпуск вместе ездили.

Бойко сложил посуду поверх недоеденной каши в термосе, зажал покрепче барашки закруток. Утром он пойдет за завтраком и обменяет этот неказистый термос на чистый, наполненный горячей кашей.

Глава 7.

1 мая 2012 года, Подмосковье

Беседка крытой террасой выходила к берегу озера. Удивительно, как компактно и в тоже время красиво был обустроен этот приусадебный участок в Подмосковье.

– Дядь Петь, в какой кастрюле говядина? – Валерий подал голос из-за открытой дверцы холодильника. Предлог пройтись до летней кухни, чтобы принести замаринованного мяса для шашлыка, показался ему отличной возможностью прихватить еще холодного пива.

– Какая разница, тащи оба ведра! – Ответил крепкий мужчина с необъятным животом. Он усердно махал рекламным автомобильным журналом над углями.

– Как мы поймем, чем татарина твоего кормить?

Идея занять обе руки маринадом вместо пива не прельщала Валерия. Придется идти до кухни два раза.

– Тут крыша, – дядя Петя показал пальцем на покрытие террасы, – Аллах не увидит, а Марат не различит, где халяль. Я этого жулика с армейки так пичкал свиным тушняком на гулянках.

Валерий положил пару баночек пива в кастрюлю с бараниной и вернулся к мангалу. Пузатый мужчина перестал нагонять кислород над углями. Скрутив журнал в руках, он задумчиво смотрел на покрывающиеся пеплом красные бока угольков.

– Как сынишка твой поживает? – Валера принялся завязывать светскую беседу. Дядя сегодня был немного задурманен. Переживания у старого война порой кипели в голове не шуточные. Плод воспоминаний. Видать сегодня какой-то якорек из памяти покачнул его омут в голове. Придонный ил пережитых эмоций дымкой поднимался, несомый волнами сознания. Опасное состояние при котором нужно вытягивать человека из самокопания в социум, наполненный людьми. Жена, сынишка и даже он, Валера – вот что должно окружать тонущего средь переживаний ветерана в минуты наплыва воспоминаний.

– Кто? – Несколько секунд осознания о ком речь, и поднятие из глубины за свежим глотком воздуха. – А, Сереженька. Он сегодня с мамкой и классом пошел в военный музей.

– На Поклонной горе?

Кивок.

– Хочет морячком стать, океаны бороздить. – Петр выдавил из себя улыбку, оправдывающую следующие произнесенные слова, – в море спокойнее, там люди не убивают друг друга.

Валера хотел было возразить последнему умозаключению, поделиться недавней находкой о линкоре «Новороссийск», но вовремя промолчал.

Не время затевать споры.

– Давно я братца не видел, – затянул Валера.

– Скоро паспорт получит первый. Начнутся бессонные ночи в побегах за девочками. Потом и я его реже видеть буду, сорванца.

Валера вспомнил свои холодные майские вечера предвыпускного класса. Цветущая вишня в свете высокого фонаря, неуклюжие прогулки с девочкой вдоль трассы до дома. Укоры своего эго за неуместные и несмешные шутки, выпаленные для нее. Потеющие ладошки и зудящие от прыщей щеки. А еще Валера с отвращением для себя пришел к вполне очевидному, но не озвученному ранее выводу: у парня уже что-то просыпалось в штанах, как и у него в свое время. В этом аналогии с малолетним двоюродным братцем проводить не хотелось. Сплюнул.

«Как снег покрывает красный от крови асфальт»… – пробормотал дядя Петя.

Валера достал одну из принесенных прохладных жестянок, протянул дяде. Тот, не отрывая взгляд от пепла, машинально вскрыл баночку пива. Прежде чем поднести напиток ко рту, плеснул освежающую пенную струйку на угли.

– Теперь порядок, – голос мужчины чуть дрогнул. Порывавшиеся выйти из недр груди слова, так и остались не озвученными под напором струи прохладного пива.

– Принято говорить «пепел, как снег горы Арарата» … – принялся было острить Валерий, но дядя его перебил.

– К черту Арарат! И Дербент и прочую … – Пиво вновь заглушило обрывки фраз.

Валерий тоже пригубил из своей банки, принялся насаживать мясо на шампур. Отвык он от тонкостей общения с ветераном Афганистана. Петр Васильевич был порой вспыльчив. Особенно в те моменты, когда его накрывали воспоминания. Прийти они могли ниоткуда, как сейчас, например. Картина легкого ноябрьского снега, мерещившаяся в пепельном осадке на углях, рисовала следы погромов в далеких землях.

В этот раз Петру вспомнился не Афганистан. С татарином Маратом они получили первое боевое крещение, будучи курсантами.

– Не спутай шампура с бараниной, – пробурчал Петр, приходя в реальность от воспоминаний.

Валера посмотрел на оголенное мохнатое пузо пожилого человека. Этот мужчина пережил многое и о том говорили не только редкие татуировки на предплечье и костяшках пальцев – военные регалии – но и шрамы. Под правой грудью белел здоровый округлый шрам размером с пятирублевую монету. На спине, чуть ниже просматривался подобный шрам более меньших размеров. Принял в себя металла дядька в свое время, причем, с его слов, это произошло не на войне, но в месте пострашнее – в центре Москвы, на Арбате. Война она не там, где граница интересов – она всегда там, где есть, хотя бы два человека.

Надо говорить, так будет легче – этот рецепт душевного здоровья Валерий усвоил с детских времен, когда отец был еще жив. Тогда глава семейства до глубокой ночи засиживался за пьяным столом с братом и его боевыми товарищами.

– Дядь Петь, я давно знаю Марата, но не припомню, чтобы ты рассказывал, как вы с ним познакомились.

Пузатый мужчина потряс пустой баночкой надо ртом, вытряхивая последние капли пива.

– Мы познакомились с этим маленьким злобным татарчонком при дожде из отрубленных писек.

Валерий поперхнулся глотком пива, неделикатно сплюнул все содержимое на брусчатку.

– Что, достаточно романтичное вступление для вашего московского брата? – Захохотал Петр, поняв, что зацепил изнеженного племянничка за живое.

– Сам-то давно в Калугу переехал? – Огрызнулся тот.

– Даже в этом … городе, – мужик махнул рукой в сторону МКАДа, – я всегда занимался настоящим делом. Не то, что ты. Эх, видел бы тебя отец.

– Он мне посоветовал идти на экономический факультет. В этой стране должен кто-то проектировать не только дома, но и финансовые потоки.

– Не напоминай…

Петр замолк, всмотрелся в угли. Нет, не снег и не кровь, а всего лишь обугленные деревяшки.

– Женится тебе, дураку, надо. Скоро четвертый десяток пойдет, – дядя заговорил о житейских темах, значит отошел приступ так называемого Афганистанского синдрома, или как новомодно нынче именовать: «Вьетнамские флешбеки».

– Я чайлдфри. – Холодно буркнул Валера. Отговорка на все случаи жизни. «Ты импотент?» – нет, просто чайлдфри; «Значит, боишься ответственности?» – чайлдфри; «Ты эгоист!» – я чайлдфри; «Почему в мире столько несправедливости?» – Бог тоже чайлдфри, посмотрите, что он сделал со своим единственным сыном.

– Пидар ты, а не чайлдфри! – Рявкнул Петр, – что вообще за слово такое?

– В прямом переводе «свободные от детей».

– Во-во, точно пидар. И как только Машка тебя терпит. Была бы нормальная баба, уже за десяток лет под венец отволокла. Тьфу.

– Во-первых, она не «моя баба», мы друзья. Во-вторых, она тоже…

Валера не успел договорить, как Петр вклинил:

– Чайлдфри!

Заливисто расхохотались.

– Зачем девке голову морочишь? Бегаете, развлекаетесь, а как до дела, так: «мы просто друзья».

– Это другое, долго рассказывать, – замялся Валера.

Вопрос женитьбы на Маше он как-то рассматривал, но не хотел сейчас о том разговаривать с подвыпившим родственником. Как тому объяснить о своем страхе испортить состояние процветающего комфорта. С Машей весело, с ней легко, но все это кончится, лишь у них появится повод для официального требования обязательств. «Почему ты ужинаешь без меня?», «Почему спишь в другой постели?», «Нам надо присмотреть домик в Электростали» и прочее и прочее. Лишь одна мысль о необходимости обустраивать семейное гнездышко и отращивать усы для солидных семейных фотографий, пробуждает в ушах Валеры гул. Он зажмурился и замотал головой.