Дикополье. Слово Шубина

– Да, – подумав, сказал я. – Алина.

– Давно с ней знакомы?

– Не очень.

– Хорошо. Держись за нее и не теряй.

– Миша, можно серьезный вопрос?

– Конечно!

– Кто такой Шубин на самом деле? Расскажи о нем. Как ты к нему попал? Как он стал тем, кем он стал? Где он живет? Можно мне с ним пообщаться?

– Пойдем внутрь, – сказал Миша и стремительным шагом двинулся к дверям. На факультете как раз прозвенел звонок на пары. Что ж, Миша. Я еще добьюсь от тебя правды.

Мы поднялись на третий этаж и подошли к высокой деревянной двери с надписью “Кафедра русской литературы”. Внутри, за одним из преподавательских столов, сидел человек в сером костюме, черных ботинках и пышными седыми усами.

– Петр Алексеевич? – Спросил Миша.

– Здравствуйте! – Человек поднял на нас взгляд и лучезарно улыбнулся. – А вы чьих будете?

– Мы ищем Вадима Писаренко, вашего студента. Он на факультете сейчас, не подскажете? Где у него пара?

– Он уже вторую встречу по научной работе пропустил и, насколько мне известно, в университете сегодня не появлялся, – преподаватель даже не стал спрашивать, почему мы интересуемся и кто мы вообще такие. Воистину – мощной силой обаяния обладает Миша! – Последний раз он звонил мне пару дней назад, извинялся, говорил, что у него дела дома, в Харцызске. С исследованием связаны. Как же он сказал… – Петр Алексеевич задумался, поправляя усы. – Ах, да: “Я следую за лисой” – и трубку положил. Думаю, он просто влюбился, и выдумывает ребусы. Сегодня планирую связаться с ним через деканат, диссертацию писать надо, а парнишка он талантливый.

– Я следую за лисой… – Повторил Миша и повернулся ко мне. – Идем?

– Уже?

– Ну да. А ты еще что-то хотел спросить?

– Вообще-то да. Петр Алексеевич?

– Да?

Он вроде не испытывал ко мне ненависти. Это не могло не радовать.

– А кто такой Шубин? Миша не раскалывается, а мне интересно до жути.

Алексеев засмеялся.

– А вы, молодой человек, фольклором никак интересуетесь, а? Буду рад видеть вас на кафедре! Когда поступать?

– Через год.

– Отлично! Есть время подготовиться. Шубин, говоришь? Я вот давеча книжку издал. – Он открыл ящик и извлек оттуда большую белую книгу с яркой суперобложкой. – “Протекших дней очарованье” называется. Неделю назад презентовал в библиотеке имени Крупской. Тут у меня и Шубин, и песни, и частушки. Все от первых лиц собрано, по городу, по деревням окрестным. В общем-то, лучше меня расскажет о Шубине сам носитель истории.

Он нашел нужную страницу, прочистил горло и прочитал:

– “Было это давным давно, еще при царе. Тогда в донецких степях только-только появились первые шахты. Были они совсем не такие, как сейчас. Уголек рубили обушком, лопатой грузили на вагонетку, вагонетку человек тащил на четвереньках за собой к штреку[12], по штреку к шуфру вагонетки доставляли кони, потом уголь поднимали бадьями на-гора. Очень тяжелой и опасной была работа первых шахтеров. Далеко шла от донецкий степей дурная слава об этой нелегкой, но лучше других оплачиваемой работе. И съезжался к шахтам на наем бедный рабочий люд. Богатеи – хозяева шахт – радовались. Рабочих рук всегда в избытке, есть из чего выбрать. Но была на старых шахтах в те времена такая подземная специальность, на которую не всегда находился работник. И оплачивалась она дорого – десять золотых рублей, и работы той было на полчаса, и случись что, родня шахтера большие деньги за пострадавшего получала. А шли на эту работу самые отчаянные сорвиголовы, которым смерть, что сестра. Специальность эта называлась поджигатель. Перед спуском смены поджигатель натягивал на себя побольше всякого мокрого тряпья, закутывал поплотнее голову и лез с факелом в шахту. Там он поджигал накопившийся угольный газ. Не однажды, бывало, смена находила поджигателя мертвым и выносила его на поверхность. У шахтеров обычай был такой – если погибнет кто под землей, его обязательно на-гора подымали, чтобы похоронить по-человечески.

Работал в те времена на донецких шахтах поджигателем некий Шубин. Лихой был человек. Никого и ничего не боялся. Только однажды полез он очередной раз в шахту поджигать газ, да и погиб там под завалом. Хозяева шахты подсчитали, что, если откапывать Шубина, то это выйдет им дорого. И стали уговаривать семью покойника вместо тела взять деньги. Семья большая была, а без кормильца на что жить? Подумали, подумали, что уж от покойника проку, да и взяли деньги. Только с тех пор и по сей день из поколения в поколение слышат шахтеры, как гремит в стенах камнями Шубин. Обозлился-де на людей. То выброс устроит, то обвал. Все товарищей себе ищет[13]”.

– Значит, обозлился на людей, – сказал я, когда мы вышли с Мишей на Университетскую. – То выброс устроит, то обвал, да, Миша? А ты говоришь, добрый он, помогает. Что-то ты темнишь.

– От человека зависит, будет Шубин добрым или нет, – многозначительно ответил Миша. – А нам пора. До Харцызска путь неблизкий. Будем охотиться за лисой.

В деканате за пять минут до этого Мише с большим удовольствием предоставили домашний адрес студента в Харцызске, мы прыгнули в маршрутку и отправились на Южный вокзал.

Глава 5

Нам нафига на канатный завод?

До Харцызска мы ехали в тишине. Вернее, молчали мы с Мишей, а вот водитель попался тот еще шутник, и всю дорогу развлекал дяденек анекдотами про тещу и пересказами выступлений Владимира Винокура. Меня лично ничего не смешило, кроме мемов и демотиваторов, поэтому я сверлил взглядом Мишу, пытаясь пробить в нем брешь – авось, расколется, и наконец-то скажет, кто он такой.

Не вышло.

Миша уснул. В обнимку со своим чемоданчиком. Мы проехали Макеевку, затем – маленькую реку Колосничку, и въехали в Харцызск. На въезде в этот трудновыговариваемый город по обе стороны, протяженностью в километр, громоздились заводы. Слева – Канатный, справа – Трубный.

Здесь я наконец-то оставил в покое своего спутника, и решил отдаться эмоциям и мыслям так называемого Исконного сказителя. Балабольство водителя, бурчание мотора и расстояние до ближайшего цеха не давало мне возможности услышать хотя бы отзвуки индустриального жерла. Однако, зарыв глаза, я словно бы воочию увидел эти станки, искры и лязг металла о металл, гул голосов в гигантских амбарах. Среди людей шастали стальные духи – не обращая на меня внимание, она поддерживали тех, кто слишком устал после ночной смены, и подхватывали руки, соскальзывающие у вертящихся дисков.

– Если Шубин властвует над всеми, – сказал я Мише, – то он заслуживает уважение.

Миша не проснулся. Зато дедуля, сидящий впереди, обернулся, что-то просвистел сквозь недостающие зубы, и сказал:

– А я встречал Шубина, малой! Я-то в молодости в Ирмино жил, в шахте #31 вкалывал, как окаянный. И вот, значит, пропускал я в лаве уголь, работка не пыльная, у нас и женщины этим занимались. Рядом – никого… И вдруг слышу: кто-то кашлянул! Оглядываюсь – пусто. Страшно стало, я даже в штерк я не полез, хоть смена заканчивалась. И тут мне – ба! – кто-то в лицо плюнул! Я как выскочил, а позади меня уголь повалился, лаву засыпал. Ежели б не Шубин, и меня бы засыпало. Такие вот дела.

– Дед, ты всех уже задолбал этой фигней, – сказал мужчина, очевидно сын старого шахтера (или просто случайный попутчик). Другие пассажиры, правда, поддержали дедушку: объявили, что история достойная, шахтерский труд – уважаем, а женщина с заднего ряда в розовом берете угостила деда вафельной конфетой “Джек”.

Миша проснулся и, спросил, что было интересного. Я сказал, что он храпел на весь автобус. А дед, хрумтя “Джеком”, зачем-то это подтвердил, но Миша, увы, не смутился.

Вскоре нас высадили в районе под названием Черемушки, и Миша уверенным шагом двинулся вдоль череды однообразных коричневых девятиэтажек.

– Ты здесь был уже? – Спросил я.

12

Штрек – горная выработка, не имеющая выхода на поверхность, в отличие от штольни, которая имеет. Самая простая аналогия – тоннель, однако в шахтах тоннелей как таковых нет.

13

Весь рассказ – оригинальная цитата и прямая речь из названной книги “Протекших дней очарованье”, легенда, собранная “в полях”.