Кровь и чернила

– ОГО! – крикнула Маша. – Не ожидала, что ты такой мощный!

– Да… И я очень-очень мягкий.

– Не мешайте мне, засранцы! – сказала Шпатель двум оболтусам и их собаке.

– Ладно. – ответил ей Барсик.

Тем временем Шпатель начала громыхать своим разводным ключом и елозить вокруг да около, и очень скоро "Арахна-214" была приведена в полную боевую готовность. Гигантский боевой паукоподобный робот с восемью ногами блестел в нежных лучиках солнца. Помимо восьми ног, "Арахна-214" обладала также двумя богомольими руками с острейшими лезвиями, способными разрубить пополам танк, а также рогом. Высотой она была примерно с их двухэтажное здание, так что без магии хаммерспейса, которой мультяшки обладали практически поголовно, так компактно по контейнерам рассовать невозможно. Кабина "Арахны-214" больше была похожа на салон "Жигулей-копейки", чем на рабочее место пилота мехи – даже спидометр был аналогичной прямоугольной формы, а также красовался какой-то руль заместо пульта управления или нейрошунта для идеальной связи пилота и его машины. В любом случае, разобраться в таких хитросплетениях была способна только Шпатель. Девушка-мышка в комбинезоне продолжала бегать вокруг своего творения на четвереньках, виляя попкой, и вынюхивать место, куда можно всучить ещё какое-нибудь улучшение. Наконец, хорошее гнездо для крупнокалиберного пулемёта было найдено, и Шпатель принялась за работу. Только тогда, когда орудие было приставлено в нужной точке и на модифицированной панели управления гибрида мехи с винтажным авто появились нужные рычаги и система наведения – на её установку ушло четыре часа с небольшим, Шпатель почувствовала голод и побежала на кухню. Быстро пожевав что-то, она также стремглав понеслась назад к "Арахне-214", чтобы ещё там что-нибудь подкрутить.

С "Арахной" и так было понятно, а вот что означало число "двести четырнадцать" в названии модели? Спецификацию? Какой-то мистический знак? Даже Шпатель не могла дать однозначный ответ на этот вопрос. Наиболее близким к решению на этот вопрос был Шнурок, сказавший: "Наверное, ей число 214 просто приглянулось".

Глава 14. Мистер Наживка

Как только Шпатель завершила доведение своей "Арахны " до кондиции, на улице наступила ночь. Быстро перекусив, она убежала к мальчикам, которые уже помирали от скуки.

Впрочем, эта ночь отметилась немного другими событиями. Но всё-таки следует начать издалека…

"Кем бы ты не был, реальность догонит тебя и убьёт. И не факт, что ты угодишь в анналы веков, скорей в пролетарскую жопу пойдёшь." – гласила эпитафия на памятнике, оставленная Шнурком на могиле своего знакомого, придурковатого сферала Жирафяша(жираф без шеи, вот хохмочка!), который помер крайне нелепо – на спор выстрелил себе из двустволки в очко, в итоге пережив кратковременную, но жуткую боль, сравнимую разве что с одновременным рождением десятерни. И самое главное – если бы он выстрелил обычной дробью, то исходом было бы в большинстве случаев просто подпрыгнуть вверх, но на какой-то фиг он взял усиленную…

Слава богу, он не смог найти стирающие пули, иначе история стала бы ещё смешнее. Впрочем, самое время, как говорят сектанты, поговорить о Боге… И тут, увы, отрадной картины нельзя изобразить, хоть ты тресни.

Абсолютное большинство мультяшек не видели смысла в богах, ведь трудно верить в Создателя, что на небесах, когда ты сам своего создателя видел в лицо – а таких было немало, взять того же Алеко. Непреодолимая тоска, вызванная конечностью бытия, закономерным образом ведущая к мистицизму, им была неведома. Если кто-то и заморачивался смыслом жизни и прочей ерундой, то через минуту об этом забывал. Словно эпикурейцы, они верили, что там, где смерти нет – есть мы, а где смерть есть – нас больше нет. А что говорить про грех? Они в массе своей грешили напропалую, словно были не жертвы мультяниума, а бесы.

Впрочем, была одна раса мультяшек, которую отличить от бесов можно только тыкнув в неё пару раз крестом – потому что первый раз такой "бесёнок" повопит в шутку, а во-второй раз скажет: "Ты дурак?". Третий раз не стоит, ибо этот лже-демон просто двинет тебе в харю. Это были хазбинцы, внешне похожие на чертей самых разных окрасов и форм. Обладая зашкаливающим самолюбием, они придумали себе бред на уровне сынов атлантов да гиперборейцев – демоническое происхождение, хоть и были такими же, как и остальные мультяшки, плодами роковой утечки мультяниума. Впрочем, в страсти собирать все пороки, как Вован любил собирать несвежий кал, они были впереди планеты всей, из-за чего остальными мультяшками, вовсе не стенявшиеся прелюбодейства и всеобщей неумеренности, считались не самыми лучшими примерами для подражания. Но самой главной привычкой, за которую их недолюбливали, была неосознанное стремление кого-нибудь взять да искусить. Просто так, чтобы поржать.

Говорят, что как минимум один сельский священник попался на эту уловку. Звали его то ли Онуфрий, то ли Иннокентий. Он пришёл в хлев, чтобы прогнать бесов, но вместо этого лже-бесы прогнали его.

Даже если бы человек с небес свесил свою вековую бороду и начал угрожать жуткими карами, какая-нибудь шуруповёртка Шпатель, юберфогель Йозеф или чиби Этан просто бы сказали ему "И чё?".

В общем, если считать веру социальным конструктом, у них не было предпосылок к её созданию. Даже мультяшки расы дорби, которые называли себя христианами, жестоко попрали заповедь "не сотвори себе кумира": поклонявшись не сколько Христу, сколько пастору по имени Мистер Наживка. С другой стороны, он был симпатичным, можно сказать, немного смазливым голубоглазым мужчиной средних лет в рубашке с галстуком, с которым любая женщина была бы счастлива. Может, поэтому он приглянулся дорби? Непонятно было, к какому движению относил себя этот пастор – он был американцем, а у американцев едва ли не каждый верующий способен взять и на досуге выдумать новую доктрину, за что в далёком-далёком Средневековье было принято бросать в костёр при стечении зевак. В любом случае, проповеди мистера Наживки оказывали совершенно зомбирующее действие на дорби. Сами дорби внешне были похожи на смешарикоподобных сфералов – разве что глаза у них находились на самой макушке, а не в середине заменявшей тело огромной головы, но были у них и свои черты – в частности, уродливая привычка чуть ли не выворачиваться наизнанку при кажом слове – так это и выглядело на практике, честное пионерское. Также они говорили настолько быстро, что их было невозможно понять человеку постороннему.

Всё бы ничего, но ночью Лаэрта забыла выключить свой любимый телевизор, а ровно в час ночи по одному из каналов почему-то пошла включенная на полную громкость проповедь этого красавца. Этого хватило для того, чтобы её услышали дорби – Мэри-Джейн и Иеремия.

– О, великий Наживка! Мы придём, чтобы спасти тебя от еретиков! – протараторила Мэри-Джейн, разверзнув челюсть, словно удильщик в толще океанских впадин, намеревающийся откусить кусок падающей китовой туши пожирнее.

Удостоверившись, что голос их кумира шёл из двухэтажного здания, Мэри-Джейн и Иеремия быстро прибежали к его стене. Луну заволокло густыми тучами; стояла тьма.

– Так что же будем делать? – спросил шёпотом Иеремия свою жену, которая выглядела как жёлтый шарик с глазами на макушке и туфлями на каблуках. Впрочем, иногда Мэри-Джейн скукоживалась до состояния простого жёлтого шарика.