Страница 8 из 12
– Да, наверно, – спохватилась Кора. – Если можно.
– Тогда чего же мы ждем? Вперед!
Деваться было некуда, и она последовала за Антоном Эргисовичем. А тот привычно – видимо не в первый и даже не в десятый раз – произносил проникновенную речь:
– Ты только не робей. У нас оценивают страсть, а не опыт. Главное, чтобы тебе самой нравилось. Это место самопознания, а не какое-нибудь там соревнование, пропитанное энергетикой агрессии и конкуренции. Здесь проигравших нет, лишь победители.
– Эм, – Кора покосилась на учеников, оторвавшихся от своих мольбертов. – Я, правда, не уверенна, что у меня хватит сбережений.
Учитель всполошился:
– О, мы денег не берем. Расходы лишь на материалы, а остальное идет за счет местных благотворителей. Все для вас, все для молодежи, как говорится.
– То есть платить не надо? – с подозрение нахмурилась Кора. Кто-то ехидно хихикнул с задних мест.
– Мы – общественная организация, занимающаяся подростковым досугом. Вы, дети, будущее страны… Кстати, новеньким положено представляться. Расскажи о себе, почему сюда пришла и почему хочешь стать художницей?
Он подмигнул и стал подталкивать Кору в середину комнаты под яркий свет люминесцентных ламп.
«Нет, только не публичное выступление. Да кто их вообще любит?» – хотела возмутиться Кора. И что ей ответить на поставленные вопросы? Что она поссорилась с соседями, они за что-то на нее взъелись, и теперь она вынуждена подолгу гулять на улице в одиночестве? Даже в мыслях прозвучало отстойно!
Она замялась.
Снова посмотрела на подростков, взиравших на нее с самой широкой гаммой чувств. Большая часть девушек (пучки, широкие футболки и булавки в носу) с недоумением, одна остроглазая брюнетка даже брезгливо морщилась. Парни в этом смысле были попроще.
Симпатичный скуластый художник, сидевший у окна, широко улыбнулся ей, демонстрируя идеальные ямочки на щеках, и прошептал:
– Жги.
Одно короткое слово, но оно придало сил.
Кора перестала чувствовать себя первоклашкой на утреннике, забывшей стишок. Она коротко представилась, объяснив, что ее имя имеет древнегреческие корни, и отмазалась от дальнейших расспросов фразой про любовь к искусству.
– Прекрасная речь. Вижу, ты ничего с собой не взяла… Думаю, это можно исправить. Кто готов помочь? – спросил Антон Эргисович, оценивая класс со своего места, точно мудрая пестрая птица. – Может, ты, Тим?
Поддержавший ее парень быстро кивнул:
– У меня есть пара лишних кистей, можешь даже палитрой моей воспользоваться.
– Отлично! Кора, бери свободный мольберт и садись рядом. Но в следующий раз постарайся принести все свое.
– Хорошо.
Она неуклюже протиснулась мимо сосредоточенных учеников и опустилась рядом с Тимом. Интересно, это от имени Тимур или Тимофей? Разглядывать соседа неприлично, но Кора все же отметила его красивые ресницы и ладони с изящными длинными пальцами. Такие, наверно, и должны были быть у настоящих художников.
– Сегодня мы испробуем метод свободного рисования. Постарайтесь излить свою душу на холст, – приятным баритоном произнес Антон Эргисович, неспешно шагая между рядами. – Вы должны избавиться от любых барьеров и границ, что сдерживали вас внутри. Будьте собой, будьте больше себя. Рисуйте так, чтобы увидеть в красках отражение собственной души!
Но вместо этого Кора украдкой разглядывала стены, завешанные чужими работами. В углах стояли гипсовые головы и торсы, а на оконной раме висел амулет на кожаном ремешке. Идеально круглый, с костяшкой в центре и меховой оторочкой по краю.
Должно быть, он служит для защиты. Или может, приманивает удачу? Лиза обожала скупать подобные безделушки, чтобы они собирали пыль на полках в гостиной.
– Не висни, – Тим толкнул ее в бок. – Рисуй.
– Я не знаю что.
Она тупо взглянула на белую гладь листа. Как эту пустоту заполнить, чем? Она не представляла.
– Попробуй взять кисть, макнуть в краску, а дальше сама поймешь.
Кора неохотно последовала совету. Взяла протянутую ей дешевую пластиковую кисть. Та штука, на которой мешали краски, была невообразимо пестрого цвета. Казалось, что на нее стошнило единорога – не меньше.
И вот – первый за долгие годы мазок.
Чувство уязвимости окутало ее коконом. Так непривычно было находиться здесь, среди сверстников, под острым освещением и с осознанием, что она пытается сделать.
Нет, не убежать от проблем. Начать создавать что-то новое. Личное. Сколько бы Кора не ломала голову, у нее не получилось вспомнить, когда она занималась подобным в последний раз. Может, никогда. От этого становилось печально.
– Ого, а неплохо получается, – спустя время заметил Тим. Он то и дело сдувал пшеничные завитки, спадавшие со лба.
– М-м?
Кора увлеклась и почти не видела самого холста. И когда вернулась в реальный мир, на мольберте было грубоватое изображение каморки. Той самой каморки под лестницей, откуда доносились шорохи.
Только в этот раз дверь была открыта, а внутри свивались в спираль бесконечные тугие линии паутины, такой толстой, что напоминали бельевые веревки. В центре спирали был некий предмет, несформированный, угловатый и такой темный, что казался порождением иного мира.
Она растерянно посмотрела на плод своей фантазии.
– Тебе не кажется, что выглядит жутковато?
– Ну, есть немного. Зато глянь, что у меня, – он развернул к ней свою картину, – Супермен убивает Годзиллу.
– Вау.
– Разговорчики, – напомнил Антон Эргисович из другого угла класса. – Больше творим, меньше чешем языками, мои хорошие.
Несколько девушек посмотрели на Кору откровенно враждебно. Кажется, Тим был кем-то вроде местного объекта воздыхания.
– А почему перспектива показывает, что они одинакового размера? – Ей удалось козырнуть единственным известным ей словом, связанным с рисованием. Оставалось вспомнить, в каком фильме чудище с голливудской улыбкой душило супергероя в ярком трико.
– Так специально задумано. Творческое переосмысление, если хочешь знать, – важно надул щеки художник.
Кора улыбнулась. Возможно, она сможет пережить следующую неделю.
Новое увлечение оказалось захватывающим. По совету знакомых она купила палитру и набор простеньких кистей, а затем потратила все выходные на то, чтобы переносить красоты Чеховска на бумагу.
В компании Тима (который оказался Тимофеем) было много людей. Крепко сбитая болтушка Злата с сестрой Никой, нескладный Шпрот, ходивший в кружок художников за компанию, и Вовка – коротышка с острым языком, грезивший о славе Айвазовского, не меньше. Вместе они развлекали себя тем, что лазили по самым необычным и странным местам города.
Первым делом Тим пригласил Кору сходить к болоту. Она подумала, что ослышалась. Нет, он действительно звал ее прогуляться до безлюдного уголка леса, где земля медленно переходила в жидкую грязь. Хорошо еще не в одиночку, а целой толпой.
В памяти всплыли обожаемые Лизой репортажи. В них всегда было одно и то же. Парочка глупых подростков уходили куда-либо, не сказав родителям, а находили их спустя месяцы при самых неприятных обстоятельствах.
– Видишь, что бывает, если не слушаться маму? – говорила она торжествующе, пока Кора пыталась забыть пугающие образы.
Люди. Люди с искривленными губами, словно последние секунды их жизней причиняли мучительную боль, и только смерть была единственным доступным лекарством. Иногда со следами зубов на коже или с желудками, набитыми землей и прочим несъедобным мусором, который несчастные ели, пока не наступит конец.
Потому-то Кора и противилась затее товарищей по кружку. Она была городской особой до мозга костей, а ее наряды не располагали к долгим прогулкам.
Но выбор изначально был невелик: либо это, либо день в стенах общежития, где каждый угол смотрел с непонятной враждебностью. Да и Тимофею отчего-то совсем не хотелось отказывать.
– Тебе понравится, – восторженно твердил он. – Зрелище прямо в твоем стиле. Такое мрачное, забытое людьми!