Страница 53 из 58
Итоги влияния Бахтина собирались подвести в Америке. Инициатива исходила от Общества по изучению проблем повествования. Но Вадим в то время уже начал вздымать святоотеческую хоругвь, делая это с вулканической энергией, безграничным энтузиазмом и талантливостью, которую не отрицали даже его оппоненты. Тогда Френсис Фукуяма, провозгласивший (с подсказки А. Кожевникова) воцарение западного миропорядка концом истории, при нашей встрече первым делом спросил: “Как там Кожинов?”. А Уолтер Лакиер, выводивший гитлеризм из черносотенства, говоря о Вадиме, признал: “Осведомленный противник”. Би-би-си же решила не показывать с ним интервью, видимо, потому, что в самом деле Вадим не выглядел достаточно не знающим, о чём говорит. Тогда же многие его зарубежные друзья в страхе за себя отшатнулись от него. Однако повествовательное общество было совсем не против моего предложения пригласить на юбилейный бахтинский съезд всю троицу, так сказать, виновников торжества — Сергея, Генку и Вадима. Американцы, правда, выражали опасение, что теперь Бочаров откажется выступать в одной команде с Кожиновым, но Сергей сказал: “Приеду”. Согласие дал и Гачев. Дальше же всё пошло, как в анекдоте про слона в зоопарке, который способен целый стог сена съесть, но, как усомнился посетитель-колхозник, “Хто ж яму дасть?”.
Научные организации в Америке не имеют финансовых средств, кроме членских взносов, употребляемых на издание учёных записок, за опубликованные в записках статьи авторы гонораров не получают и участники конференций платят сами за себя. На любые мероприятия деньги нужно просить. А как известно, ещё на исходе “холодной войны” советник по культуре американского посольства в Москве был отстранён от своей должности за то, что допустил оплошность и в США по его инициативе и выбору оказались приглашены не диссиденты и не официальные лица. Короче, денег нам не дали.
Не помогла и ссылка на авторитет самого Бахтина: когда мы были у него в Саранске, Вадим повёл беседу в том духе, который и сделал его “осведомленным противником”. А Бахтин, улыбаясь без амбивалентности, сказал: “Не-ет, без них нельзя. Без евреев нельзя. Ничего не получится!”.
Так и не осуществился замысел американского бахтинского юбилея, только афишу сумели выпустить:
Разочарованы, надо полагать, оказались учёные-участники, привлеченные анонсом и поспешившие оплатить из собственного бюджета дорожные расходы.
Вадим не только загонял нас в Бахтина, он также требовал, чтобы мы сжигали всё, чему ещё вчера поклонялись.
“Некогда я считал… — говорил он, низвергая своих прежних кумиров в литературоведении, — но сегодня я понимаю, что только Бахтин…”.
Вадим, Вадим, а если придёт очередь и Бахтина?
На это отвечал он мелодией Моцарта:
“Та-ра-рам, та-ра-рам, та-ра-ра-ра…”.
У каждого, кто это видел и слышал, я думаю, сохранились в памяти — перед очами души — и этот голос, и это лицо, способное поспорить по богатству контрастных оттенков с гоголевским портретом Ноздрева в исполнении Бориса Ливанова, добродушное с хитрецой, вдохновенное и лукавое, лицо энтузиаста без удержу: ради захватившей его идеи увлечет за собой и, быть может, вознесет высоко, а то вдруг, пожалуй, бросит в бездну без следа. Подобно персонажу из “Мертвых душ”, фигура историческая — наделенный историческим чутьем и способностью творить историю, о которой потомки будут читать в учебниках, Вадим мог попасть и в любую из историй того сорта, о которых составляют милицейско-полицейские протоколы, и главное, никто, в том числе и он сам, не способен был предугадать, где одна история сама собой перетечёт в другую. Но разве не этому учил Бахтин?
“Вернём, всё вернём!” — выкрикнул Вадим, обращаясь к немцу, хорошо говорившему по-русски, когда пришла пора дело ильичёво назад поворачивать.
Мы ехали Охотным рядом на такси мимо нашего университета, старого, а Эдвард Ковальский вслух и не без иронии прочитал новое название улицы: “Прос-пект Мар-кса”. Целую эпоху спустя, в телефонном разговоре уже через океан, спросил я Вадима: “Помнишь, ты сказал Ковальскому, что вернём? Вот вернули. Так ты это себе представлял?”
Пауза. А потом: “Это долгий разговор. Сразу не ответишь”.
Разговор оказался последним.
Николай Рыжков Разрушители Державы
Первый съезд первых демократически избранных народных депутатов, как известно, открылся в Кремлевском Дворце съездов 25 мая 1989 года в 10 часов утра… Сегодня нет Советского Союза, нет съезда и Верховного Совета СССР. Избранники народа спрятали в ящики свои депутатские значки — внучатам на память. Но всем полезно бы помнить, что роспуск съезда и Верховного Совета СССР был первым этапом в череде “демократического” насилия в России после августа 91-го года. И сделал это Верховный Совет РСФСР — тот самый, который всего через два года будет расстрелян из танковых пушек…
Два не очень веселых воспоминания о съезде. Первое — нежелание поддержать вполне разумное, в духе общего демократического настроя, предложение академика Сахарова выслушать платформы кандидатов на пост председателя Верховного Совета СССР. Настрой остался настроем, но предложение не прошло. Поскольку, как вскоре выяснилось, кандидат был всего один и он предпочел сначала быть избранным, а уж потом выступить с докладом. И хотя еще до выборов с трибуны Дворца съездов прозвучали сомнения в целесообразности совмещения двух постов, депутаты эти выступления не поддержали. Их можно было понять: в те дни альтернативы Горбачеву не видели. Известный писатель, авторитетный депутат Чингиз Айтматов и внес его кандидатуру на пост председателя Верховного Совета СССР.
Выборы на пост председателя обещали быть чисто формальным актом, вот почему общий смех вызвало самовыдвижение на тот же пост депутата А. Оболенского. Никому не известный житель города Апатиты, сотрудник лаборатории полярного геофизического института, вознамерился помериться силами с самим автором перестройки… Но в том-то и дело, что этот неизвестный человек своим истинно гражданским поступком хотел всего лишь укрепить едва рожденную демократию. Напомню его слова: “Ведь я прекрасно понимаю, что шансов в борьбе с Михаилом Сергеевичем Горбачевым у меня никаких. Я хочу, чтобы в нашей истории, в нашей с вами практике возник прецедент проведения выборов. Пусть это и не совсем альтернативная основа, но это — выборы”.
Он даже не попал в бюллетень для голосования. Мы, депутаты, не захотели или, точнее, еще не сумели понять, что однажды рожденная и объявившая об этом событии демократия требует ежечасного, ежеминутного, ежесекундного подтверждения собственного существования. Даже в мелочах. Тем более в мелочах! И коли говорить о неприятно резанувшем, так это то, что Горбачев счел за лучшее промолчать. Не пытаюсь угадывать мотивы его молчания, но думаю, он тоже не смог правильно оценить смысл поступка Оболенского.
Пытался угодить своему земляку-соратнику Б. Ельцину народный депутат из Свердловска Г. Бурбулис, внеся его кандидатуру на пост председателя Верховного Совета СССР. Примечателен невнятный ответ Ельцина на это предложение: “В связи с тем, что я со вчерашнего дня безработный, я мог бы, работая серьезно и признавая перестройку, согласиться на какое-то предложение. А сейчас я беру самоотвод”.
Когда Ельцин пришел к власти, он не забыл услуг этого “без лести преданного” человека: назначил его государственным секретарем — на доныне непонятную и ненужную должность. Поистине, долг платежом красен.