Страница 1 из 6
========== Глава 1. Прибытие в Пост-Нексус ==========
Клэй Кэллоуэй почувствовал себя нехорошо в один июльский вечер, когда ему было восемьдесят лет. Буквально за полгода до этого он выпустил свой двадцатый по счету альбом I have a story to tell, который был достаточно тепло принят как критиками, так и слушателями, а также получил почетную премию «Грэмми» за вклад в развитие музыки. И если церемонию своего введения в «Зал славы рок-н-ролла» в 2016 году он проигнорировал, то подобную церемонию спустя тридцать лет посетил с большим удовольствием. И как всегда, рядом с ним на церемонии присутствовала его старая подруга и соратница Эш Ниддлер, которая немало помогла ему в творчестве и создании всех новых альбомов за последние двадцать пять лет. Хотя называть ее «старой» язык не поворачивался — пусть ей и было уже почти сорок пять лет, она осталась внешне молодой и цветущей дикобразихой, на фоне которой седой и пожилой лев выглядел гораздо старше своих лет.
И хотя у него были планы на дальнейшую деятельность, Клэй решил не рисковать и лег на обследование в госпиталь Радшор-Сити. И там ему вынесли неутешительный диагноз — прогрессирующая атеросклеротическая болезнь сердца. Поначалу Клэй, как и всякий на его месте, испугался того, что ему сказали врачи, но вскоре, казалось, даже смирился со своей участью. Много раз за свою жизнь он говорил Эш, что смерть рано или поздно придет к нему и позволит ему наконец-то встретиться со своей давно умершей женой Руби, которой не было с ним рядом вот уже почти сорок лет.
Вскоре Клэй переселился из своего особняка в Харден-Хилле, где он прожил больше полувека, в палату госпиталя Радшор-Сити. Каким-то шестым чувством пожилой лев понимал, что ему больше не доведется вернуться домой, где стены видели и неземное счастье, и чернейшую скорбь, и цветущее возрождение Жизни и Творения. И когда он вышел на крыльцо в последний раз, Клэй Кэллоуэй прислонился лбом к деревянному косяку входной двери, прощаясь с этим удивительным местом. Таксист, стоящий в отдалении у ворот, сигналил, поторапливая льва, но лишь после третьего, очень требовательного гудка, Клэй Кэллоуэй отнял голову от пахучей старой древесины и побрел в сторону выхода с территории поместья.
***
В госпитале его часто навещала Эш — никого другого Клэй, проживший в одиночестве долгие годы, видеть у своей постели не хотел. И если поначалу лев спокойно и без колебаний отпускал дикобразиху, когда она собиралась уходить, то уже спустя несколько посещений его накрыла явная тревога и даже страх. Взяв Эш за лапу во время очередного посещения, Клэй тихо проговорил, глядя в ее карие глаза:
— Мне осталось недолго. Я очень прошу тебя, Иголочка — будь рядом со мной, когда наступит мой час. Я не смог оказаться рядом с Руби тогда, сорок лет назад, и мне не хотелось бы умирать так, как она — думая, что близкого мне зверя нет поблизости.
Эш согласно закивала, и в тот момент Клэй почувствовал невероятное облегчение. Многие годы его терзала мысль, что Руби умирала в больнице сорок лет назад, полагая, что осталась совершенно одна. И пусть в это время Клэй, отделенный от нее двумя рядами дверей операционной, рвался внутрь, самой Руби этого не было известно. И лев боялся умирать таким же образом — ощущая себя забытым и никому не нужным.
Стоило Эш переселиться к нему в палату, как Клэй принялся пристально следить за дверью, стоило Иголочке покидать палату даже на короткое время. И когда санитары приходили, чтобы помочь ослабшему льву выйти из палаты ради медицинских и гигиенических процедур, Клэй молил всех богов, которых знал, чтобы он смог вернуться обратно в палату — и чтобы Эш была там, в старом зеленом кресле. И всякий раз, когда ему удавалось снова увидеть ее, бывший рокер находился в себе силы искренне улыбнуться и возрадоваться жизни в такой малости.
***
Хотя они с Эш знали друг друга без малого четверть века и, казалось, все истории уже были рассказаны — всякий раз Клэй находил, о чем поговорить с дикобразихой. Она внимательно слушала его истории, и даже если Клэй, забывшись, начинал рассказывать то, что она уже и так давно знала, Эш никогда не указывала на это льву, и могла выслушать очередную историю во второй и даже в третий раз.
И всякий раз во время разговоров Клэй надеялся, что с его письмом для Эш, которое он спрятал в чехле от гитары, ничего не случится, и оно дойдет до адресата. В нем Клэй собирался рассказать очень многое Иголочке. То, что он не мог рассказать, будучи живым. Все остальное для этого Клэй уже давно сделал — написал завещание, распределил свое имущество и определил, что необходимо будет сделать, когда придет его время.
***
Даже иногда теряя память и заговариваясь, Клэй Кэллоуэй продолжал помнить некоторые вещи, которые он не мог забыть. И когда в очередную ночь его накрыла очередная волна слабости, лев понял — его время пришло. Мозг уже с трудом соображал, и его глаза плохо видели в тусклом свете ламп больничной палаты, но он все же успел разглядеть, как перед его койкой стоит улыбающаяся Руби в своем любимом зеленом платье. Протянув слабеющие лапы вперед, Клэй с трудом прошептал:
— Руби, душа моя, я рядом…
Львица перед ним стала улыбаться еще шире, и ее манящие глаза смотрели на него блестящим, влажным взглядом. Клэй даже не сразу понял, как сквозь пелену забытья до него донесся голос слева:
— Клэй, это Эш!
Лев повернул голову на звук, и в белесой пелене сумел разглядеть мордочку Эш, которая смотрела на него с тревогой. Добрый знак — значит, он не один. Клэй слабо сжал ее ладонь, и уголки его губ тронула улыбка:
— Иголочка, ты здесь… Ты не бросила меня…
Из-за утомления лев закрыл глаза, но образ Руби снова стоял перед ним, манящий и такой притягательный. Шумно вдохнув, лев даже сквозь закрытые веки почувствовал, как по его щекам текут слезы. Мысленно подняв лапы в сторону ускользающего образа, Клэй прошептал:
— Руби, подожди, я сейчас к тебе приду. Я обещал быть рядом. Я почти… почти…
Какая ирония судьбы — а ведь на дворе было 29 июля. Сорок лет. Сорок лет. Сорок лет. Эти два слова оставались единственными, которые его умирающий мозг был в состоянии выдать вместо мыслей. Как Руби умирала сорок лет назад в больнице — так и он оказался в том же положении, в тот же день.
В груди что-то толкнулось, а потом резко похолодело. Умирающее сознание Клэя все еще чувствовало, что рядом с ним сидит Эш, и Клэй потратил все свои немногие оставшиеся силы, чтобы чувствовать ее маленькую ладонь в своей большой дряхлой ладони. Стоило ему осознать ее прикосновение, как тьма, накрывающая его с головой, внезапно на короткое время окрасилась светлой краской, что заставило льва улыбнуться, и снова вернулась обратно — и на этот раз навсегда. Именно в этот момент Руби могла видеть, как Клэй Кэллоуэй последний раз вдохнул воздух и уснул вечным сном, а его губы так и остались растянутыми в искренней и доброй улыбке. В наступающую темноту уже не доносились всхлипы и стенания Эш Ниддлер, рыдавшей горькими слезами в поднятую ладонь Клэя, все еще крепко сжимавшую ее лапу.
***
Сознание Клэя накрыла лавина шумов, которая постепенно начала обретать четкость — и вскоре глаза льва начали различать в темноте силуэты, со временем набирающие цветность и форму.
Когда же изображение обрело полную яркость, Клэй с удивлением понял, что находится на самом обычном перроне железнодорожного вокзала, который внешне ничем не отличался от любого иного, виденного Клэем еще при жизни. Справа и слева от него стояли красные железнодорожные вагоны, на которых висела табличка «Жизнь — Пост-Нексус». Рядом с ним вперед и назад шли самые обычные звери в совершенно обычной одежде, которые по внешнему виду ничего не отличались от живых, и лишь неуловимый сладковатый запах, витающий вокруг них, выдавал в них давно умерших зверей. Поначалу этот аромат немного пугал Клэя, но вскоре он к нему принюхался и перестал обращать на него внимание.
Опустив взгляд вниз, Клэй увидел, что его грива снова стала темно-русой, какой была до смерти Руби, а одет он был в свою любимую черную кожанку, в которой он часто выступал на сцене в прошлые годы. Старая и тусклая шерсть на лапах снова стала блестящей и пушистой, а ощущение слабости, преследовавшее его несколько недель перед смертью, полностью пропало, сменившись ощущением легкости и силы.