Страница 5 из 80
Ворвавшись в один из домов с автоматами наперевес, мы увидели двух дрожащих от страха мальчишек, одетых в солдатскую форму, тех самых, которые подбивали наши танки фаустпатронами из окон домов. На вопрос: “Есть ли еще кто в доме?”, заданный жестами, без переводчика, они ответили, показав на смежную комнату: “Официр”…
Входим в указанную дверь и видим: сидят двое мужчин средних лет, на столе бутылка с вином, наверняка успели переодеться. Стрелять в безоружных не смогли. Окажись мы в таком положении, вряд ли бы нас пощадили. Не тронули мы и мальчишек…
В одном из дворов наш солдат зашел в туалет, открывает дверь — а там полно вооруженных немцев! На нашу команду: “Выходи! Хенде хох!” — не реагируют.
Пришлось бросить гранату: подействовало, стали по одному выходить. Насчитали более двадцати человек. Ребята смеялись: как они там поместились?!
В одном из посёлков, куда меня подбросили на бронетранспортёре, я встретил на улице двух майоров и спросил:
— Не знаете ли вы, где размещается наша часть?
Они ответили, что видели связистов с катушками на окраине Берлина.
Через полчаса был в указанном месте. Здесь артиллеристы конкретно назвали улицу, где они видели наших солдат. Эта подсказка помогла быстро разыскать свою часть. Ребята смотрели на меня, как на человека, вернувшегося с того света. И здесь нет ничего удивительного: сам испытываю это ощущение многие годы. По законам войны, шансов на выживание у меня практически не было. Произошло чудо, объяснения которому нет. Уж не помогли ли молитвы матери? Но ведь не одна она обращалась к Богу: тысячи и тысячи матерей молились за своих сыновей, но их молитвы не были услышаны Всевышним.
До сих пор для меня дата второго мая ассоциируется со вторым днем рождения. Уверовав в мою гибель, солдаты взвода, как это полагается, помянули меня чаркой водки!
Вспомнили те недавние события. Оказывается, командир взвода не принимал окончательного решения об отъезде до тех пор, пока солдаты не увидели головной немецкий танк, въезжавший в село с южной стороны. Дальше медлить было нельзя. Не имея противотанковых средств, горстка связистов противостоять танкам не могла, и командир взвода принимает решение незамедлительно выезжать. Ретируясь, он и солдаты взвода знали, что оставляют меня одного среди немцев. Но другого выхода не было: пришлось выбирать между потерей одного человека и гибелью взвода вместе с этим человеком…
С падением Берлина война не закончилась. Здесь были уничтожены главные силы противника. Далее нашим войскам противостояли разрозненные части немцев. Движение на запад продолжалось…
Однажды, после взятия Бранденбурга, мы заметили радиста, спускающегося с сияющим лицом по приставной лестнице с чердака дома.
— Братцы, победа! — закричал он. — только что передали по радио сообщение о капитуляции Германии!
Как долго мы ждали этого дня и как внезапно, буднично он пришел! Наступило оцепенение: люди не верили.
— Да ведь победа, победа!.. — несколько раз повторил радист.
Оцепенение прошло: солдаты бросились со слезами на глазах обнимать и поздравлять друг друга. Открылась пальба из имеющегося под руками оружия: карабинов, автоматов, пистолетов. К сожалению, отметить это эпохальное событие застольем не представилось возможным — последовала команда двигаться дальше. Многих недосчитался батальон в конце войны. На великом тернистом пути к Победе остались их могильные холмики в степях Орловщины, в лесах Брянщины и Белоруссии, на чужой земле Польши, Восточной Пруссии, Германии. Последним в нашем взводе пал старший сержант (фамилию запамятовал, прошло с тех пор больше полувека) — уже после капитуляции Германии. В день гибели он выглядел взвинченным, места себе не находил, беспричинно стрелял из пистолета.
— Что с тобой? — спрашиваю его.
— Сегодня меня не станет, а ты, сержант, будешь жить.
— Этого никто не знает, — возразил я.
Через час комвзвода получил приказ: выйти на западную окраину Гентина и связать командный пункт с наблюдательным. Выдался весенний солнечный день, ничто не предвещало беды. Для выполнения поставленной задачи взвод направился по шоссе к городу. На подступах к нему увидели боевые порядки пехоты, подумали, что это второй эшелон.
Согласно заданию, мы должны были пересечь город и выйти на его противоположную сторону. Прошли еще метров двести, и вдруг- ураганный пулеметный огонь, стреляли разрывными пулями. Залегли в придорожном кювете. По-видимому, у немцев не выдержали нервы, могли пропустить к себе в тыл и всех уничтожить или взять в плен. Завязался бой между нашей и неприятельской пехотой. Мы оказались в нейтральной простреливаемой зоне. Командир взвода принял решение отходить короткими перебежками. И вот во время одной из них старший сержант, бежавший рядом со мной, был смертельно ранен в голову. Получили ранение еще два солдата. Убитого и раненых вынесли с поля боя. Похоронили старшего сержанта, завернув в плащ-палатку, здесь же, на окраине города Гентин. Так и остался он лежать в немецкой земле навечно.
Как выяснилось впоследствии, на подступах к городу еще шли бои, а командование дивизии доложило корпусному начальству о его взятии. Торопливость с победными реляциями в годы войны нет-нет да и приводила к трагическим последствиям, к неоправданным людским потерям. Так нелепо, в последний день войны, погиб наш боевой товарищ, прошедший дорогами сражений от Немана до Берлина. Майские дни 45-го для нашего брата-фронтовика были самыми драматичными. Германия капитулировала, а бои не прекращались, война продолжала поглощать солдат и офицеров. Как же не хотелось расставаться с жизнью в эти дни! Родные ждали возвращения с фронта сыновей, мужей, дочерей победителями, а получали после войны похоронки.
“Жив ли мой сын?” — с таким вопросом обратилась моя мать, работающая истопником в школе, к моей учительнице 9 мая 1945 года.
Разложив игральные карты на столе, та промолвила: “Жив”.
Иного она сказать и не могла, знала, чем можно успокоить ожидавшую сына мать. Этот мучительный вопрос: “Жив ли?” — волновал в то время миллионы людей в тылу. Наверное, задавала подобный вопрос и жена нашего погибшего однополчанина, жившая в Славянске; но ей так и не суждено было дождаться мужа, а детям — отца…
Мне за восемьдесят; сбылись пророческие слова старшего сержанта: он погиб, а я продолжаю жить. Что это — предчувствие, мистика, случай или вмешательство Всевышнего? В народе бытует мнение: человек, однажды заочно похороненный, живёт долго. Может быть, старший сержант знал об этой притче и поэтому так уверенно предрёк мою судьбу? Но тогда как мог он точно предсказать свою смерть?..
На следующий день после его гибели произошла встреча с американцами в нескольких километрах восточнее реки Эльбы. Предполагалось встретиться на Эльбе — вышло, однако, иначе. В соответствии с Ялтинским соглашением американцы тут же развернулись и ушли за Эльбу.
Пехота союзников уже в то время была механизированной: вооруженные солдаты, в основном негры, восседали на “виллисах” по четыре человека, таких машин в подразделении американцев я насчитал более двухсот. Подумалось: так можно воевать, представляют ли наши союзники, какие испытания выпали на долю наших солдат, протопавших на своих двоих под пулями и снарядами половину Европы? Вряд ли.
Вслед за ними к Эльбе вышли и мы: разбили палатки в лесу, организовали караульную службу в штабе батальона, расположенного в ближайшем поселке. В гости к нам наведывались американцы: угощали шоколадом, обнимались. А нам не давала покоя мысль: как нужны вы были нам в тяжелом сорок втором, сорок третьем! Всеми ожидаемый второй фронт был открыт только тогда, когда подошло время “шапочного разбора”. Вот и сейчас они пересекли Эльбу и устремились к Берлину для того, чтобы разделить лавры победителей. Не получилось! Как известно, первыми вышли к Эльбе и встретились с американцами 25 апреля 1945 года войска 1-го Украинского фронта. У нас такая встреча произошла позже — на пути к Эльбе неприступным бастионом стояла столица Германии…