Другой сценарий

— Вишнячиха-то — того. Откинулась, — директор райпо скончалась в больнице, перевел я мысленно. Заодно подумал, что, похоже, она и в прошлой жизни померла от какой-то плохой новости. Прислушался к себе. Нет, не чувствую я себя виноватым.

Дед Шура между тем достал из за голенища хромового сапога плоскую бутылку из-под коньяка.

— Глюкоза, — сообщил он, — Чтоб шашель не заводился.

Чистый самогон, перевел я в голове, от всех болезней. Присел рядом с ним, и тоже закурил.

— Жарко, дед Шура.

— А мы по глоточку.

Я встал и дошел три шага до огорода. Сорвал два еще мелких огурца, один отдал деду. И мы сделали по хорошему глотку. А потом энергично захрумкали огурцами. Дед Шура встал.

— Уезжать будешь — зайди. Моя скалапендра бутылку поставит.

Зайди попрощаться перед отъездом, Лиза стол накроет, перевел я мысленно.

Он ушел. А я снова принялся смолить лодку. К вечеру закончил. И мы с соседями спустили её на воду. Вроде не течет.

На следующий день я проснулся до рассвета и поплыл на рыбалку. Это отдельная история, кубанские реки. У них своя акустика. И вообще, едучи на юг, на поезде ли, на машине ли, где-то после Белгорода замечаешь, что окружающее пространство звучит совсем иначе, чем где-нибудь под Тверью. Так и тут. Несмотря на темень, орут лягушки и непонятная живность. И все это создает почти зудящее предвкушение скорого восхода.

Обратно я приплыл в начале восьмого. Десяток мелких плотвичек и окуней. Пара линьков. Бабушка будет смеяться. Одна радость, лодка не течет. У нашей кладки неожиданно обнаружил Витьку Воробьева. Товарища всех детских игр и соседа, живущего через дорогу. Это смешно, но с другой стороны от Кировых наши соседи — тоже Воробьевы. Но это не те, что через дорогу.

— Привет, Колюнь! Ты чего это, неделю как приехал, а не показываешься?

— Я, Вить, столько не выпью, чтоб вам всем показываться. Да и по хозяйству тут закрутился.

— Мы уж думаем, загордился ты там у себя, в Ленинграде.

Я давно устал объяснять местным, что от Ленинграда живу в ста километрах. Здесь все твердо уверены, что вечерами я хожу на концерты Эдиты Пьехи, а когда не там, то в Эрмитаже.

— Да не. Я все равно к тебе собирался. Поможешь с билетом?

Витка — сержант милиции, работает в линейном отделе на вокзале. Все знают, что если нужен билет на поезд — это к нему.

— Чего же не помочь? Таксу ты знаешь. Лучше скажи, не хочешь с бреднем походить?

Только сейчас я заметил, что поодаль лежит свернутый бредень, сумка, ботинки.

— Сейчас вернусь.

Я примкнул лодку на цепь. Собрал удочки, сумку с уловом, и прочее барахло, и пошел к бабушке. Она, увидев улов, засмеялась, порубит уткам на корм. Я взял дедовы ботинки, сказал, что пойду с Воробьем. С бреднем пройдемся.

Там уже вертелась его десятилетняя сестра Танька. В лове с бреднем нужен третий. Выбирать из сети улов. Мы обулись, и полезли в воду.

Пока разворачивали снасть, Воробей рассказал, что сговорился с кумом. Но кум, Серега Вешняков — племянник усопшей директора райпо, ему не до раков сейчас.

В ходьбе с бреднем главное — не спешить. Поэтому, хотя прошли едва пару километров, вылезли на берег мы спустя часа четыре. Но оно того стоило. Полное ведро крупных раков. Щука, сдуру угодившая в сеть, и несколько крупных рыбин.

Пошли к нам на двор.

— Баба Аня! — заорал Витька. — Я тебе рыбы принес.

— Спасибо милок, — засмеялась бабушка. — А то эти городские только воду баламутят, никакого проку.

Залили раков водой из колонки во дворе. Я взял у бабушки соли, перцу, лаврушки. И ушли опять на берег. Разложили бредень сушиться. В тени разросшейся тютины (так здесь называют тутовник), расположились на ветерке. На старом кострище, где я топил битум, поставили ведро с раками.

Витька разлил по полстакана водки. Я подумал, что каждый день здесь киряю. Хоть чуть-чуть, но каждый день.

— Ну что? Со встречей?

И мы накатили. Дул легкий ветер, ослепительное солнце отражалось в воде. За рекой расстилалось огромное, теряющееся вдали поле. Шумели камыши, орали лягушки, и, не останавливаясь куковала кукушка.

Я закурил, а Воробей начал колдовать над покрасневшими в ведре раками. Попутно трепались обо всем и не о чем. Я рассказывал, как уволился, и что теперь, наверное, буду учиться в Питере, поближе к маме. Он жаловался на жизнь и службу. Говорил, что так, как сегодня, хорошо если раз в пару месяцев удается отдохнуть. А то все нагружают и нагружают. Я, Колян, и не против. Но мне б в угрозыск перейти. Да кто ж возьмет.

Раки оказались достойны мишленовских звезд. Но все равно мы все съесть не смогли. Часть отдали бабушке, часть Витька унес собой. Я сбегал, принес ему сорок рублей. Мы договорились, что он, если получится, купит мне СВ. Достали меня люди, Вить. Хочется тишины.

— Я бабуль, посплю пойду. А то что-то я наклюкался.

— Да уж, — пробурчала бабушка. — Работник из тебя сейчас никакой.

Глава 10

Скорый поезд № 12/11 Адлер — Ленинград «Северная Пальмира», прибывает в Питер в начале десятого.

Вышел из поезда, смешался с толпой и пошел на трамвай. Раз у меня появились деньги, нет смысла быть одетым словно провинциал. Только рваться к Гостиному двору, знаменитой Галёре, я не стал. Фарца и прочий люд, что ошивается там, насквозь заагентурены ментами, гэбухой и криминалом. Особо солидная фарца стучит всем. Появление парня с деньгами будет сразу отмечено и отслежено. И, как водится, аукнется мне в самый неподходящий момент.

А из всех документов у меня — только военный билет. В котором отсутствует отметка постановки на учет. Я не стал искушать судьбу, оделся в вельветовые штаны, рубаху и старые кроссовки. Аккуратно свернутая форма лежит в сумке, вместе с куском сала, подаренным соседом бабушки, и бутылкой коньяка, что я купил на всякий случай.

Стоя на задней площадке двадцать пятого трамвая, я продолжал думать, правильно я поступил, или не стоило? В воскресенье, поздним вечером, я зашел в ЛОВД станции Кавказская. Навстречу вышел Воробей. Отдал мне билет. И мы договорились, что попозже он меня найдет, и мы выпьем на прощание.

Слева от вокзала небольшой парк железнодорожников. В маленьком южном городке про него ходят душераздирающие слухи про то, что по ночам там убийства и изнасилования постоянно. Там мы и уселись на скамеечке возле фонтана. Витька принес черешни.

Наверное, забытый вкус коньяка три звезды сыграл со мной шутку. Только я слегка поплыл. И как-то между делом рассказал Витьке, что есть, мол, в Шахтах такой, Чикатило. Я служил с парнем оттуда, он рассказывал, что этот Чикатило изнасиловал и убил маленькую девочку. А вместо него осудили другого. Он вообще конченый. К пацанам мелким приставал. Рассказывали, что некоторых трахал. Ты, Витек, в системе. Сам понимаешь, что мне, к примеру, лезть с такой историей в ментовку не след. А тебе вот — глядишь, пригодится. Вдруг по ориентировкам станет проходить? А как довести до руководства, ты уж сообрази сам. Меня не вмешивай. Я все равно буду отпираться. Мы чокнулись. Я, Коль, про такое слышал. Посмотрю там. Если чо — с меня причитается, эдак и вправду в угрозыск попаду. И признайся честно, ты Людку трахнул, или только болтают?

Из трамвая я вышел на Разъезжей. Перешел Лиговский. Почти напротив остановки — комиссионный магазин. С главным товароведом Верой, в прошлой жизни, меня познакомили за год до армии, когда приезжал на каникулы. Я решил, что она — то, что нужно.

Магазин только открылся. Верка скучала за прилавком. Крепкая баба в теле. Лет тридцать ей сейчас. Одета модно, но не вызывающе. Со смертельной скукой на лице. В прошлой жизни мы с друзьями закупались фирменными шмотками у нее. Обожглись при торговле с рук. А эту даму нам рекомендовала мать моего друга. В обоих торговых залах никого. Направился прямо к ней.

— Привет! Ты меня помнишь? Я от Розы Михайловны!

— Здрасьте, ты — Сергей? — окинула меня взглядом, мгновенно оценив и одежду и размеры. — Вроде был брюнет.