Страница 23 из 24
Никто не поднял головы и не проронил ни слова. Впрочем, на что я надеялся — все эти ревизии не более чем фикция, а дворяне будут выгораживать друг друга до последнего. Если император и пошлет кого, то проверка закончится попойкой и развратом. Кого вообще волнует, что у холопов на уме: не мрут, вкалывают — и ладно. Сложно представить, какую жестокость принесет местный Ленин. Хотя, судя по затянувшемуся крепостничеству, вместо идейной революции вполне может вспыхнуть новая смута или пугачевщина, а это куда как страшнее.
— Видите, господин ревизор, — с издевкой протянул помещик. — Все у нас чин-чинарем. Образцово-показательное хозяйство.
— А ведь и правда, — я покачал головой и понурил плечи. — Вы простите меня, Пантелей Никанорович. Взъелся по беспреде… то есть, по недоразумению. Молодой, горячий — а тут от самого императора задание. Вот захотел выслужиться. Так что вы не серчайте, бога ради. Напишу вам самую лучшую характеристику.
— Что же… — старик заметно расслабился. — Раз такое дело, то может тяпнем на посошок? За успешное, так сказать, разрешение.
— Это я только за. Коль миссия выполнена — то и сдерживаться нужды нет. С превеликим удовольствием отведаю вам эликсир.
Пить особо не люблю, но за обедом нажрался, как последняя свинья. Плюс подключил капельку актерского таланта (на первом курсе играл в КВН), промычал пару баллад «Арии», перевернул миску с квашеной капустой, а под конец упал под стол и захрапел на всю усадьбу. Советом наиболее трезвых представителей было принято решение о моей полной нетранспортабельности и как следствие — вынужденной ночевке. Барин и сам надрался до зеленых чертей и лишь махнул рукой — делайте, что хотите. Служанка подхватила мою тушку на руки, точно ребенка, и отнесла на второй этаж, где я проспался до полуночи и очнулся с жуткими тошнотой и головокружением. Однако мучения определенно того стоили.
— Карина? — позвал тихонько, ища в темноте алые огоньки.
— Да, ваше сиятельство, — в голосе смешались ирония, насмешка и капелька презрения. — Как вы себя чувствуете?
В потемках добрался до умывального тазика и припал к теплой воде, после чего сунул туда голову.
— Теперь лучше. Разреши пару нескромных вопросов, прежде чем я продолжу.
— Удивительно, — горничная сверкнула клыками. — Думала, будете приставать спьяну, а вы, гляжу, охочи до интима с бодуна.
— Я вообще не об этом. Давай так — я спрашиваю, ты отвечаешь: да или нет. Договорились?
— Да, господин.
— Без господинов. Итак, ты вампир, а значит, умеешь превращаться в летучую мышь, так?
— Нет.
— Растворяться во тьме?
Девушка ответила не сразу:
— Да.
— Становиться невидимой?
— Отчасти.
— Отводить взгляд?
— Да.
— Передвигаться бесшумно?
— Да.
— Просачиваться сквозь щели?
— Нет.
— Жалко. Вскрывать замки?
— К чему вы клоните, ваша светлость?
— К тому, что ты отправишься на разведку. Я хочу знать, что происходит в усадьбе и куда водят селянок.
— Скорее всего, в баню. Или в спальню. Может, перед этим их порют розгами и заставляют ходить голышом на четвереньках. У многих помещиков едет крыша на теме садизма — если бабу не помучают, то и срамной уд в готовность не придет. Какая вам разница? На чем вы хотите поймать старика? На том, чем промышляет каждый второй?
— Ну, конечно, — всплеснул руками. — Побоев нет — а девчонки неделю еле ноги переставляют. Ничего подозрительного, как же.
— Трофим… — спутница протяжно и с намеком выдохнула. — Я понимаю ваше желание победить на отборе, но позвольте кое-что вам сказать, как человеку, вызывающему зачатки симпатии. Вы роете не в том месте. И ничего здесь не найдете. А вот если вас раскроют — могут возникнуть проблемы.
— Хорошо. Если я ошибаюсь, то готов понести наказание по всей строгости закона. Можешь ни о чем не волноваться — всю вину возьму на себя.
Новый вздох.
— Карина, пожалуйста. Плевать мне на отбор — я не смогу нормально спать, если уеду, а после вскроется, что Парамонов — местная разновидность Батори и Салтычихи и пьет людскую кровь в прямом смысле.
Полминуты тишины — и резкий скрип кресла. Служанка встала и подошла ко мне так близко, что я невольно отшатнулся.
— Как вам будет угодно, господин, — подсвеченные луной очертания размылись и подернулись мглой, а спутница превратилась в косматую тень с красными точками на уровне глаз. — Ждите здесь и никому не открывайте.
Она бесшумно удалилась, а я выпил еще воды и прилег на кровать в попытке унять тошноту. Не знаю, сколько времени прошло, но успел вздремнуть, а очнулся от приглушенного щелчка и сдавленного крика. За окном брезжил рассвет, и первая мысль — кто-то что-то уронил себе на ногу, ничего страшного. Однако служанка долго не возвращалась, и в душу закралась тревога — уж не нашла ли она нечто такое, за что ее решили подстрелить.
Я не знал, много ли шансов у человека против вампира, но серебряная пуля вполне могла убить последнего. На всякий случай распластался на полу и приложил ухо к холодной дощечке паркета. Поначалу расслышал только скрип половиц, а затем сквозь толщу перекрытий пробились тяжелые шаги и сердитые голоса. И с каждым ударом сердца шум нарастал — несколько человек в спешке приближались, о чем-то переговариваясь.
Во рту пересохло еще сильнее, хотя и так хоть песком плюй, в затылке закололо, а мотор пустился в галоп. Происходящее мне совершенно не нравилось — если барин велел избавиться от свидетелей, у меня крайне мало шансов спастись. Разве что выбраться через окно и угнать лошадь, но далеко ли успею уйти, прежде чем меня — единожды побывавшего на конной экскурсии — настигнут люди, выросшие в седле. И Карину бросать нельзя — все-таки это я послал ее на задание, и вся ответственность на моих плечах.
— Дерьмо… — дрожащей рукой смахнул липкий пот и выглянул в коридор. — Демьян! Ты тут?
— Что-то случилось, ваше сиятельство? — черная тень отлипла от стены и превратилась в знакомую фигуру в плаще.
— Еще не знаю. Посмотри, кто там идет — только осторожнее.
— Зачем смотреть? Идут секретарь и конюх. От первого смердит дешевым одеколоном, а второго и за десять верст почую.
Скрип и топот на лестнице усилились, а по стене скользнул тусклый свет керосиновой лампы. Вскоре на пролет вышел тщедушный писарь, а за ним — хмурый бородатый детина в картузе. Первый смотрел с ледяным презрением, второй — с неприкрытой ненавистью. Телохранитель тоже заметил неладное и пружинистой походкой встал передо мной. Пригнулся, утробно зарычал, а ногти на пальцах вытянулись и заострились в орлиные когти.