Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 50 из 57

– Как взрослый может это показать?

– Разными путями.

– Например?

– Сказать, что такова жизнь. Сказать, что так нужно для выживания. Сказать, что такие законы установила природа.

– То есть, не объяснять?

– То есть, не объяснять. До поры.

– До какой поры?

Я усмехнулся.

– Ты знаешь до какой, философ.

– Именно. Ты не поведёшь маленького сына, час назад игравшего с ягнёнком, на бойню, лицезреть как этому ягнёнку отрежут голову. Это не для детских глаз. Именно до поры.

Я опять усмехнулся.

– Но, видишь ли, есть и те, кто специально водит детей на казни и велят им смотреть как палач насаживает вражеские головы на колья. Так растят воинов.

– Конечно. Варвары, немногим отличные от животных. Но такие почитают исчадий ада, а не богов.

Я вздохнул и посмотрел ему в глаза.

– Хорошо, для тех, кто почитает богов. Скажи, как, по-твоему, вырастить настоящего воина?

– Я не знаю как. Знаю лишь, что воинами бывают не те, кто этому учится, а кто становится по необходимости. Как и знаю, что лицезрение жестокостей не сделает ребёнка храбрее.

Я кое-что припомнил…

– Год назад я слышал историю о мальчике двенадцати лет, которого славили как героя. Было это на севере. Галлы захватили деревню, разграбили и убили всех мужчин. В одном доме муж семейства вступился с ними в схватку. Он был калека, но галлы убили и его, а затем надругались над его женой. Совершив это, они затем устроили попойку, после чего улеглись спать. Ночью этот отрок заколол одного ударом в сердце, другого тяжело ранил. На шум прибежали остальные и схватили его. Пришёл и их вождь. Он сказал: " ты убил моего воина, змеёныш, и за это я предам тебя смерти». На что этот отрок ответил:" твой воин – жалкий трус, убивший калеку. Я не боюсь смерти. И я убил бы тебя, если бы смог!». Поражённый его храбростью, вождь галлов повернулся к остальным и сказал: «вот, смотрите как нам надо воспитывать своих детей.» Он отпустил его, приказав не делать ему никакого зла. В этом же день все они ушли из деревни.

– Это хорошая история о юном герое, – сказал грек.

– Ты считаешь, ему не следовало этого делать?

– Им двигала месть, и он излил её сполна. Эринии оказали ему покровительство.

– Ты считаешь его месть недостойным чувством?

– Есть благородная месть, когда руку воздающего направляет провидение. И есть низкая месть несоразмерная нанесённое обиде. Но месть исходит из страсти сердца, а не из разума. Она не изменит причину зла.

Наш спор грозил пойти по кругу.

– Ты опять вернулся к причине, почтенный Деметрион.

– Я опять вернулся к причине, достойный Луций.

– Ладно. Просто ответь: ты не против обучения родителями детей воинскому делу?

– Конечно же не против. Просто моя школа для этого не годится. Я знаю, что для римлян война это святое. Я покусился на святое. Не бери в голову мысли старого святотатца. – Он улыбнулся.

– Значит, ребёнка все же нужно учить как побеждать врага…

– Есть враги, которых нужно побеждать. И есть те, кого ты сам делаешь врагом. Греки говорят своим детям, что персы их враги. Персы говорят так о египтянах. Египтянине о хеттах. Хетты о ассирийцах. И так далее, этому нет конца.

– Враги есть потому, что есть войны, Деметрион.

– Именно. О том и речь, – подчеркнул он. – Войны же происходят оттого, что есть враги.





Я опять задумался. Это походило на замкнутый круг. Теперь, как мне показалось, я уловил его мысль – если только это я уловил из кружев его рассуждений.

Я пошутил с невесёлой иронией:

– И ты, верно, решил разрубить этот гордиев узел, философ? Никто иной как ты. Ты, как Прометей, решил просветить людские сердца огнём истины, надеясь в одночасье изменить природу человека, внушая, что не говоря ребёнку о насилии, ты избежишь его?

– Не совсем так. Нельзя избежать того, что неизбежно. Но не нужно подталкивать к тому, что разрушает. Не нужно внушать, что убить хотя бы с целью избежать зла, принесёт тебе пользу и ты будешь счастлив, видя как твой враг умирает. Ибо нужен зрелый и мудрый ум, чтобы определить где зло, а где то, что тебе кажется злом. Для этого нужны годы и мудрость, о которой шла речь. Пусть он сам, когда вырастет, решит и тогда…

– Пока он вырастет, – перебил я его, – начнётся война, придёт враг, вырежет его семью и убьёт его самого.

– Враг может прийти завтра. И может не прийти ещё тысячу лет. Если мы сами этого не захотим.

Мои глаза сделались шире.

– Не захотим? Как это понимать?

– Боги знают что мы хотим, а что нет. Чем больше мы хотим убивать друг друга, тем больше это делается явным для них. Они видят наши желания и не препятствуют им. Мы сами, а не боги, искажаем нашу природу.

Нет, я преждевременно понадеялся, что понял его!

Я поёрзал на скамье.

– Скажи прямо: ты вправду думаешь что лишь нашими желаниями это определяется? Ты всерьёз думаешь, если мы сами не пожелаем новой войны с Карфагеном, они не нападут на нас?

– Если Рим захочет войны, это больше подтолкнёт войну. Так же, как и они. Я говорю «захочет», потому что знаю, что в любой стране есть те, кто желает кровавых состязаний на поле брани ради пьянящего чувства победы, этот тип людей известен давно. Этим был одержим Ахиллес, многие варвары и греки, искавшие в войнах собственной почести и славы, нежели блага других. Они есть и среди римлян, есть и среди пунов. Также, есть и те, кто наживал богатство на вражде народов. Такие тоже хотят войны. Но корень у этого один. Для войны нужна ненависть. Для чувства ненависти нужно чувство врага. Если нет чувства врага, это можно внушить разными способами. И тогда шестерни придут в действие и механизм заработает. Это и есть причина, о который я говорил вначале. Если же отвечать на твой вопрос случится ли война против нашей воли – этого ни я, ни ты, никто не может знать…то есть, ты, славный Луций, конечно же знаешь это гораздо лучше чем я, ибо больше осведомлён.

Он выдержал паузу.

– Конечно, Карфаген может напасть на Рим. Но я знаю, что если это произойдёт, вина будет на них. Им будет воздаяние.

Я снова задумался, затем спросил:

– Ты веришь в воздаяние со стороны богов или людей?

– Cо стороны богов. Это могут быть болезни или голод на их земле. И со стороны людей тоже, которых направят боги. Хотя боги перестали вмешиваться, но иногда снисходят, чтобы глянуть пару раз как там дела у их созданий.

– У пунов, между прочим, тоже есть свои боги…

– Конечно есть. Но мне почему-то в кажется, что боги пунов и римлян не станут вмешиваться в борьбу людей.

– Печально, если так, – усмехнулся я. – Они бы могли договориться между собой, чтобы растащить нас в стороны. Жрецы, вот, твердят: боги знают как управлять волей людей.

В глазах грека блеснул лукавый огонёк.

– Как они могут управлять нашей волей, если они не могут управлять своей собственной? Сколько раз Зевс изменял Гере, а та, возревновав, мстила другим за его похоть. Афина испытывала зависть. Посейдон приходил в ярость. Апполон строил козни, а затем раскаивался. Весь Олимп – сборище порочных интриганов.

Я улыбнулся:

– Ты святотатствуешь, философ.

– Но я же святотатствую здесь, а не в Греции. За то, чем философа бы напоили вином в Риме, в Греции напоили бы ядом, – произнёс он шутливо, намекая какой смертью умер Сократ.

Иногда я жалел, что не записывал некоторые из его афоризмов.

– Ты, что, впрямь считаешь, что мы свободнее чем греки? – спросил я. – Я-то думал как раз наоборот.

Он пригладил бороду.

– Да, я так считаю. Многие греки верят в свою исключительность и презирают других просто потому, что они другие. Большинство греков считает римлян варварами – хотя у нас общие боги – только не я. Но в наших городах есть тирания, у вас её нет. У вас я вижу большее чувство единения нации. Мы же были всегда разрозненны и веками воевали друг с другом: ахейцы с фессалийцами, Афины со Спартой, Спарта с Фивами, Фивы с Фокидой, Аттика с Македонией. И даже наши колонии не жили в мире друг с другом. Мир эллинов обширен, но разрознен, Луций. Всё что у нас осталось – общие боги, язык и обычаи. Но так было раньше. Теперь наши боги смешались, а язык и обычаи изменились. Каждый думает только о себе, и в минуты опасности никто не придёт другому на помощь. Думаю, Рим это поймёт и рано или поздно это использует… себе во благо, – добавил грек, заменив «приберёт нас к рукам» на более расплывчатую фразу, дабы не выказывать неуважение к представителю римской власти.