Хроники Януса

– Говори.

– Я патриот, Луций, но я нахожу, что мы не готовы к ней, – добавил он осторожно.

– Это находишь не ты один.

– Но из ответа узника у меня сложилось мнение, что не всё так просто, – прибавил он с озабоченным видом.

– На что ты намекаешь?

– Не только Карфаген заинтересован в войне с нами.

– Конечно же нет. Македония, Нумидия, галлы, многие-многие другие….

– Нет, я не это имел в виду, – сказал он. – Из его ответов я понял, что нити тянутся ещё куда-то…

Я удивлённо посмотрел на него.

– Не хочешь ли ты сказать…

– Это лишь моё предположение. Одна его фраза показалась мне весьма загадочной. Он тогда почти выдохся и с трудом отвечал на мои вопросы. Когда я спросил его о врагах Рима, он ответил буквально следующее: «здесь есть другие, внутри и снаружи». Так и сказал. Я вспомнил об его фразе уже после допроса.

– После?

– Дело в том, что слыша мой вопрос на латинском, он ответил на своём языке, – пояснил Марциан.

– Почему?

– Я не знаю. Я связываю это с действием снадобья. Но я запомнил эту фразу слово-в-слово и записал. Потом я просил перевести тех, кто знает язык пунов. Фраза на их языке звучит так: drahe rin melhura shrent'am, и означает то, что я и сказал тебе: здесь есть другие, внутри и снаружи. Однако мне сказали, что в зависимости от смысла она может быть переведена и так: здесь есть другие, кто ни внутри, ни снаружи. Это меняет смысл, Луций. То есть, есть какая-то третья сила.

– Наверное, он бредил.

– Наверное. Но он повторял это много раз как заклинание. Не думаю, что он был в состоянии лгать мне. Значит, это глубоко сидит его голове.

– Ни внутри, ни снаружи… странно. Кто же это?

Марциан молчал.

Я задумался.

– Кажется, я начинаю лучше понимать смысл тех слов, – вспомнив тот случай, произнёс я.

– Ты говоришь о том, что услышал сейчас?

– Нет, я о других его словах. Я услышал их, когда взял его в таверне. Он, уходя, бросил мне очень странную фразу. Сказал что «мы куклы в их игре».

– Что это значит?

– Я и сам бы не прочь выяснить что это значит.

Он что-то вспомнил:

– Прими к сведению вот что, – сказал он. – Поводом для военных действий будет их высадка в Испании, якобы для защиты колонистов. Аркуд уже послал подстрекателей возмущать народ.

Последнее было очень важным известием. Однако мне нужно было уходить.

– Благодарю тебя. Продолжай допрос.

Я собрался было уйти, но захотел выяснить ещё одну вещь.

– Скажи, в тот самый последний момент, когда он упёрся, о чём ты спрашивал его?

Марциан задумался.

– Имя. Он упёрся на имени одного человека. Я просил назвать его имя, на котором он запнулся. Этот человек больше чем Аркуд заинтересован в войне. Он сказал, что тайно встречался с ним и получал от него инструкции. Когда он хотел его назвать, он боролся с собой. Я тряс его, я кричал: «имя, назови имя!». Он открыл рот, шлёпал губами…но в последний момент как-то сумел напрячь всю свою волю. Это отняло у него последние силы. После этого он закатил глаза и упал без чувств.

***

На следующий день узник пришёл в себя и стал прежним. Конечно же, он не помнил что говорил под действием «снадобья правды», и поначалу думая, что мы его дурачим, вёл себя нарочито дерзко и презрительно – но до того лишь момента, пока Марциан не раскрыл свиток с протоколом допроса и зачитал его собственные слова; а в них всё то, что тот не сказал бы даже под страшными пытками. Слыша про тайны, которые он добровольно выдал своим врагам, карфагенянин приуныл. Дерзкий вид с его лица исчез и теперь, поникши, он сидел и молча глядел в пол. По нему было видно, что он опасается повторного допроса с использованием снадобья. Он молчал, но мы догадывались, что внутри он весь кипит от злости на себя. Марциан, увы, так и не узнал главного имени – того, кто помимо Аркуда, отдавал инструкции. Однако он, желая больше подавить его волю, нарочно сказал карфагенянину, что услышал тогда всё, что хотел…

Третий допрос, однако, мало к чему привёл. Узник, обозлённый на нас (и в не малой степени на себя самого), вёл себя как никогда дерзко и сыпал проклятиями. Он догадался, что снадобье у нас закончилось. Из его поведения Марциан вывел, что он вёл себя так, желая вызвать наш гнев и надеясь, чтобы мы передали его в руки экзекуторам – и так, вероятно, хотел умереть с честью, наказав себя за то, что проговорился. Но Марциан не поддался на его уловку.

Здесь я чуть от повествования.

Считается, что мудрость – удел стариков повидавших жизнь. Посему, о собственной мудрости (разве что о её начатках?) я сказать не решусь, хотя за свою недолгую жизнь мне довелось многое пережить и немало повидать. Так, я заметил, что знание людей напрямую зависит от знания самого себя – как и то, что настоящая мудрость не приемлет однозначных суждений. Ещё есть одна вещь, о которой я размышлял как о непреложной. Например, если что-то идёт очень хорошо и вскоре даёт плоды, то затем, как правило, всегда будет препятствие или подвох; всегда последует то, что осложнит тебе жизнь и умерит твою радость. Говоря это, я исхожу из своего опыта, хотя слышал похожее и от других. Вот почему, я выработал в себе привычку относиться безучастно к неожиданной удаче. Потому, что почти всегда вслед за ней – по крайней мере, это стало верно для меня – придёт неудача; непременно случится то, что всё испортит. Я стараюсь сдерживать радость. Хотя, признаюсь, что истинную радость нелегко сдержать. Возможно, вот так боги напоминают о себе, исправляя собственные ошибки в нас, и этим же дают понять чтобы мы, будучи несовершенны, знали своё место. Это игры богов. Возможно, так они просто развлекаются: нарочно чередуют радость и горе, наблюдая как мы справимся от перепада чувств – как развлекается ребёнок: засыпая песком жука и с интересом глядя как тот выберется… чтобы засыпать вновь.

Я сделал отступление это совсем неслучайно, а предваряя продолжение истории. Потому что вскоре произошло то, что весьма омрачило наш успех.

Придя во Врата Цербера на следующий день, Марциан не обнаружил в шкафу протокол с первым допросом. Поиски свитка ни к чему не привели. Все протоколы допросов хранились в его кабинете закрытым на замок. Это сложный замок, и ключ от него – штырь с множеством несимметрично сделанных прорезей – было непросто изготовить. И этот ключ был только у него. Каждый раз Марциан открывал кабинет ранним утром, как только появлялся во Вратах, и закрывал, когда уходил. Коридор, где был расположен кабинет, охранялся, а охранники были взятыми на службу по рекомендациям. Зная всех их почти поимённо, я тут же отмёл версии об их небрежности. Это была намеренная кража. Это, также, означало, что в Риме под самым нашим носом в самой закрытой тюрьме орудуют агенты врага.

Тщательно поразмыслив и перебрав все подозрения кто бы это мог сделать, мы остановились на тюремном секретаре. Он был последний, кто заходит в кабинет Марциана, чтобы положить свиток в шкаф. Сам же секретарь являлся дальним родственником префекта, и был взят на работу во Врата Цербера по личной рекомендации Полониана. Подозревать его означало бы не доверять префекту. Впрочем, он мог и не знать что он за человек. Подозревать же самого Марциана было равносильно мне подозревать самого себя.

… После этого мы вызвали секретаря и здорово его припугнули. Он поклялся жизнью, что в тот день положил свиток в шкаф и сразу вышел. Мы выслушали его, и не могли ничего на это возразить, ибо не могли с уверенностью утверждать обратное. Но, на всякий случай, решили отстранить его от записи допросов и делопроизводства до завершения расследования.

Марциан продолжил допросы. Зная уже многое, он собирался сыграть на уязвлённой гордости пуна. Если будет видно, что «карфагенский дух» поколеблен, финальная часть отводилась мне. Я собирался воззвать лишь к холодному расчёту и принятию неизбежного, так как знал, что он вряд ли переметнётся к нам. Я скажу ему, что живым он отсюда не уйдет, но у него есть выбор как умереть: позорно распятым на кресте, когда его тело будут заживо пожирать черви, либо от меча как солдат и похоронен согласно их обряду. Главное, к чему я собирался воззвать – к его чувству долга. Я скажу, что его использовали негодяи и лжецы, потому что всё будет не так, как хочет Аркуд; и зачем он, будучи человеком твёрдой воли, согласился быть «куклой в их игре», хотя у него есть выбор. И что от новой войны не выиграет никто».