Послание из прошлого

А что, если отец не просто так хранил эту пленку в шкафу? – подумал он. Что, если он спрятал ее в самый низ шкафа с какой‑то целью? – но тут же отбросил эту мысль.

Он постарался до мельчайших подробностей вспомнить прошедший день и принялся описывать его своему визави. Витя рассказал, как решил найти спортсмена, которому грозило поражение и предупредить его. Как Шаров выслушал его, но, скорее всего, не поверил.

И как потом на трибуну поднялся какой‑то странный мужчина и что‑то выспрашивал у тети Оли. Будто бы ему показалось, что мальчику жарко и он должен осведомиться о его здоровье. Конечно же, по мнению Вити – это была полная ерунда. Настоящие его намерения, в этом Витя уверен – были совсем другими и будь Витя один, ему точно несдобровать. Но тетя Оля на вид довольно грозная женщина и этот мужчина в конце концов ушел.

Что ему на самом деле было нужно, Витя так и не узнал.

Зато после окончания забега услышал от маленького мужчины в сером костюме, что ставки были сорок к одному. И хотя Витя не знает, что это такое, однажды по телевизору в американском фильме про скачки говорили похожие слова.

Но на стадионе не было никаких лошадей, – недоумевал Витя.

В конце он добавил, что в следующую субботу тетя Оля хочет опять пойти на стадион и спросила его, «…кто может прыгнуть выше непобедимого Лескова?», – спросила она. «Как думаешь, есть ли такие?»

Витя не знал ответ на этот вопрос.

Сказав все это, Витя испугался, что наговорил много лишнего, но как стереть уже сказанное – не знал. На магнитофоне было несколько кнопок, назначение которых он точно знал, как например, красная кнопка записи, две кнопки перемотки и вторая слева – кнопка воспроизведения. Другие же клавиши, тумблеры, регуляторы оставались для него темным лесом.

Кнопки «Стереть» или «Удалить» среди них точно не было.

В конце своего рассказа он, чуть помедлив, добавил о проигранном матче команде соседского двора. Хотел сказать про Лену, излить горечь неведомому другу (ему почему‑то казалось, что это все‑таки друг), но не смог. Не смог пожаловаться. Решил, что это не по‑мужски – просить помощи в таком деле.

Он справится сам.

Витя решил не спать эту ночь и во что бы то ни стало дождаться ответа. Любого ответа. Он слабо верил, что дождется. С каждой минутой в нем крепла уверенность, что все произошедшее – лишь игра его воображения. В конце концов, у него даже не было доказательств, что кто‑то ему отвечает. Новая запись стирала старую. Когда он записал свой ответ, запись голоса далекого незнакомца пропала…

Тут Витя вдруг вспомнил, что на пленке – будто бы окружая голос незнакомца, была слышна какая‑то музыка, песня. И песня эта, была настолько странной, что он даже не мог в точности ее описать.

Его как молнией прошибло.

Что же там играло? Он попробовал напеть мелодию. По радио такое точно не передают, во всяком случае… Может быть… – Витя похолодел, – ему удалось поймать вражеские голоса? Голос Америки или Радио Свобода. Он, конечно, слышал, что вражеские голоса существуют, но, чтобы воочию услышать их…

Он с сомнением взглянул на серебристый прямоугольник магнитофона и отверг эту идею. Все‑таки, вряд ли. Этот аппарат не может улавливать радиоволны, – подсказал ему внутренний голос. – У него даже антенны нет.

Вряд ли это могло быть старой, отцовской записью, не до конца затертой новой. Папа слушал Высоцкого, Окуджаву, а тут же…

Тогда что?

«Черный папин танк… черный папин танк»… – речитативом зашептали его губы и тотчас он увидел страшную безликую громадину, надвигающуюся прямо на него сквозь пространство и время.

Он очнулся подле письменного стола, когда на дворе начало светать. Дернувшись, Витя испуганно оглянулся – но в квартире стояла тишина. За окном уже начали перекличку птицы и розоватый рассвет пробовал на вкус мягкое полотно молочного тумана, расстилающегося над спящим городом.

Витя поморгал заспанными глазами, словно не понимая, где находится, потом зрение его сфокусировалось на магнитофоне и постепенно он вспомнил весь прошедший день, странный забег на пять тысяч метров, помехи в телевизионной трансляции, проигрыш соседскому двору и небрежный кивок Лены – все это пронеслось перед его мысленным взором быстрее молнии.

И тогда же он осознал, что наговорил на пленку много лишнего, слишком много! Чем, конечно же, навлечет беду не только на себя, но и на маму, и – вероятно лишится не только магнитофона, но и обещанных мамой коньков на Новый год.

Рука его дернулась и потянулась к бобине. Размотать и порезать на мелкие кусочки, пока никто не услышал! – пронеслась в голове мысль.

Он взял пальцами за края пластикового круга, потянул его на себя, чтобы немедленно уничтожить вещественное доказательство, но другой рукой, удерживая магнитофон, чтобы тот не упал, нажал кнопку воспроизведения.

В ту же секунду раздался голос и Витя почувствовал, как волосы на его голове встают дыбом. Он попятился задом, пока не уперся в стену и не осел на ватных ногах.

Слова, прозвучавшие сквозь шуршание и треск, были настолько далекими и странными, что он тут же покрылся мурашками с ноги до головы.

– Прежде чем ты уничтожишь пленку, просто прослушай ее до конца.

Теперь, совершенно точно, он узнал этот голос.

Его собственный голос, только повзрослевший, уставший и бесконечно одинокий.

Глава 9

2010 год

После похода к участковому, Виктор прилег, чтобы осмыслить случившееся и слегка задремал. Ему приснился сон, который постоянно снился ему в колонии.

Он находится на стадионе «Динамо», чашу которого ровно пополам делит свет и тьма. Едва различимые на противоположной стороне арены фигурки бегунов, двигаются почти синхронно, как марионетки. Странный мужчина, наклоняющийся к тете Оле так близко, словно он желает ее поцеловать… или схватить зубами за шею, и, наконец, три быстрых удара гонга, возвещающих последний перед финишем круг.

Шаров оглядывается, однако резкая тень позади мешает уловить рывок соперника, который, будто демон, возникает из тьмы и как одержимый, несется к финишу, прилагая для этого поистине нечеловеческие усилия.

Взмах флажка арбитра… Резкий свисток…

Стремительная тень заволакивает стадион. Витя встает со своего места, чувствуя, как шорты от жары прилипли к пластиковому сиденью.

Ни ветерка, ни дуновения.

Он оглядывается на тетю Олю, думая, что это ее тело отбрасывает такую густую, почти черную тень, но женщины нигде нет.

Стадион абсолютно пуст.

Ровные ряды сидений уходят влево и вправо насколько хватает глаз и от этой картины ему становится страшно.

Огромное светодиодное табло, до того момента пустое и застывшее, вдруг озаряется ярким светом.

Витя все же силится разглядеть победителя: вытягивает шею, часто моргает, будто бы тьму можно прогнать взмахом ресниц.

Невыносимая ватная тишина окружает его и как он ни старается, разглядеть победителя не удается.

Пронзительный звонок заставил его выпрыгнуть из груди.

Он резко вскочил, озираясь – чаша стадиона исчезла, вместо нее непонятно откуда взялась тесная конура – здесь не было ни белого, ни черного, ни тьмы, ни света – все выглядело одинаково серым, таким, что поначалу Виктор лишь дико вращал глазами, пытаясь понять, где находится.

Через минуту, когда сознание с трудом совместилось с реальностью, он понял, что кто‑то звонит в дверь.

Виктор медленно поднялся, будто боясь расплескать еще клубившиеся в голове обрывки странного сна и вышел в прихожую.

Лязгнув замком, он поймал себя на том, что забыл посмотреть в дверной глазок.