Страница 8 из 16
И всё-таки дождался.
Настюшка, его веселый ангел, простудилась ранней весной, да с такими последствиями, что педиатр назначил антибиотики. А потом настал тот страшный момент, когда дочка перестала дышать. Но, к счастью, все обошлось. Одна-две минуты жуткой паники и беспорядочных движений - то ли искусственную вентиляцию легких делать, то ли хвататься за то, что теперь всегда было при нем. За полотнище бабы Маши. Но его малышка справилась сама и сделала хриплый вдох. Радость от чудесного спасения дочки омрачала какая-то мысль, но Савелий не стал копаться в себе. Главное - Настюшка жива! И она не "жейтва"! А он сам - не пес.
Савелий в пух и прах разругался с врачом и женой, но настоял на домашнем режиме, лечении травами и витаминами. И дочка пошла на поправку! Может, ему никогда не придется воспользоваться последним средством, чтобы уберечь Настюшку от Выргызы. Раз он не стал тем злом, которое выбирает ей жертв, возможно, не станет и постоянно проигрывавшим спасителем. Оглох же он, оглох!
Савелий почти перестал спать, все сидел возле кроватки. Под рукой было замызганное, все в бурых и сажевых разводах, полотнище.
Однажды на миг он все же отключился и не заметил, что дочка повернулась к стене. Оцепенел, когда увидел на веселеньком детском коврике два красных отсвета. Откуда они появились? Возникли из-за двух ночников с дурацкими висюльками, от которых дробятся лучи света? Савелий раньше не замечал таких бликов. Он решил: надо бы убрать вычурные светильники, что бы по этому поводу ни сказала Настька.
Савелий прислушался: дочка тихонько болтала в полусне с васильками и незабудками набивного рисунка. Картина была умилительной, но он ощутил знакомый холод в груди.
-- Таких же хорошеньких тете Люде насобираю. И ее малышу. Я знаю, они будут рады. И песенку спою. А незабудки не люблю, -- лепетала Настюшка.
-- Боже мой, о чем это она? Моя кроха, мое солнышко... Может ли ребенок бредить после спада температуры? - лихорадочно размышлял Савелий. - Нет, это просто сон. Детский сон, когда нет грани между ним и явью.
-- Ни папе, ни маме не скажу, -- сказала Настюшка и тихо засмеялась.
Савелию вдруг вспомнилось утреннее вскрытие. Бухгалтер больницы, Настькина приятельница, не смогла разродиться: началась отслойка плаценты с последующим быстрым внутрисосудистым свертыванием крови. Неопытный акушер-гинеколог запаниковала и переборщила с лекарствами. Настька еще вызнала об этом у него и устроила дикий скандал: попробуй только прикрыть врачиху! И все это в присутствии дочки. Вот и причина жутковатого ночного лепета ребенка.
Савелий не успел перевести дух, как дочка сказала:
-- Кровь вкусная. Кусаться лучше?
Савелий не смог сделать ни одного движения, когда она легла на спину и багровые пятна переместились на потолок.
Потом усилием воли он заставил действовать затвердевшие мышцы, поднялся и сделал несколько шатких шагов к кроватке, не зная, что сделает в следующий миг. В мозгу снова прозвучали слова бабы Маши: не умрешь - пожалеешь. Права она была, сто раз права. Рука потянулась к подушке... Нет, этого он точно не сделает. Может, удастся уберечь малышку от страшной участи - нести кому-то смерть ради чьей-то жизни. Уж лучше бы он не заслонялся полотнищем бабы Маши от клыков пса. Не берег себя. И тогда не оказался бы перед выбором: спасти дочь или других людей.
Савелий медленно, будто к ногам были привязаны пудовые гантели, отошел от кровати. Дочка уже крепко спала. Багровые отсветы погасли до того момента, когда они превратятся в пламя.
Дилемма Метелкина
Савелий часто слышал истину -- от себя не убежишь. А он все равно пытался. И всякий раз тяжело переживал неудачу. Но не бежать было нельзя. Пришлось даже оставить семью.
Он не дал своей верной Настьке, с которой был знаком с детского сада, ни постоянного крова над головой, ни денег, ни спокойной жизни. Принес только вечное скитание по съемным квартирам, косые взгляды людей, одинокие вечера-ночи и бесконечное ожидание то возвращения мужа с дежурства, то зарплаты, то избавления от его очередного приступа. И отцом оказался никудышним.
Знакомый психотерапевт, которому от обилия состоятельных клиентов было недосуг узнать всю подноготную, запретил так думать, велел оторваться от прошлого и найти перспективу. И Савелий старался, как мог, наполнить голову новыми мыслями. Но увы, ежедневная дорога на работу в районный Глинищенский морг загоняла их в наезженную колею.
Именно в Глинище, которое Савелий в мыслях называл Гнилищем, и приостановилось его бесконечное бегство. Полгода назад за новой стальной дверью бревенчатого здания на отшибе больничного комплекса его тепло встретили уборщица тетя Маша и санитар Петр. Вот уж кто никогда не косился и не морщился при виде врача-патанатома Савелия Метелкина. А ведь должны были... Просто обязаны. Если, конечно, они нормальные люди. Новые коллеги трех блоков районки отнеслись к нему с настороженной прохладцей. Открытой враждебности не проявили, зато дали ясно понять: ему никогда не стать своим в больнице.
Приступ случился с ним в первый же рабочий день.
Савелий должен был провести аутопсию пятилетнего ребенка, о чем ему по телефону сообщила заведующая педиатрией. И он разволновался от своих надежд и ожиданий, стал ждать у окна. Сколько раз говорил себе: не думай об ушедшем человеке, смотри на труп как на биоматериал, который нужно описать и исследовать.
Но где там! И Савелий увидел сквозь зарешеченное стекло, как трясется по гравию каталка, как вздрагивает маленькое тело, как ветер треплет светлый хохолок, высунувшийся из-под куцей больничной простыни.
У его дочки, Настюши, были светлые, в мать, волосы.
Савелий сразу почувствовал, что дело хорошим не закончится. Предметы в секционке обрели световые ореолы, зал наполнился звуками, которые даже не воспринимаются человеком в обычном состоянии. Редкие капли из крана стали звонко долбить эмаль раковины. Под облицовочной плиткой зашуршала осыпавшаяся штукатурка. Открылась дверь, и сквозняк громко прошелестел листами посмертного эпикриза, который Петр положил на грудь трупа. А еще санитар взялся искать что-то в шкафчиках. Дверцы наполнили зал пронзительным скрипом.