Страница 2 из 16
-- Не хочу, не хочу, нехочунехочунехочу!..
И в университете такое случалось. И на работе - одной, другой, третьей. Будь он немного похитрее или практичнее, мог бы стать знаменитым специалистом. Ибо вперед всех получал важнейшую информацию. Особенно его ценили следователи. Именно он поспособствовал раскрытию нескольких резонансных преступлений. Увы, его заслуги нельзя было признать. Им, его бедой и проклятием, просто пользовались. И тут же предпочитали забыть. До нового дела.
В первые дни работы на новом месте Савелий затаился, приглядываясь к сотрудникам. А потом даже отважился пригласить их на "посиделки" после очередной запарки. Баба Маша сначала только замахала руками, мол, не пью эту отраву, ваш клоповник-коньяк, то ли дело самогоночка. И выставила свою бутылку с вонючкой кофейного цвета. Ох, и забористым же оказалось это пойло! А уборщица и санитар - самыми душевными сотрапезниками. Однако, когда Савелий вышел в коридор позвонить Настьке, то услышал их короткий разговор:
-- Что думаешь, Петро? Зачем он каждое тело калечит? Сроду не видела, чтобы трупам головы отсекали. Может, правда все, что про него говорят? - спросила санитара бабка.
-- Че тут думать... Такое в мозг не лезет, как ни запихивай. Нам-то че? - грубо ответил Петр.
-- Так ведь работать с им, -- возразила уборщица. - Всяко может случиться.
-- Отстань. Вот когда случится, тогда и подумаю, -- уже откровенно нахамил Петр.
Когда Савелий зашел в лаборантскую, где они "чаевничали", сотрудники расцвели самыми приветливыми улыбками.
Стало быть, тогда, в первый день, все увидели-услышали и решили не подавать виду. И значит ли тот факт, что штатный состав морга Глинища сразу же не восстал против него, ненормальность этих простых и душевных людей?
Савелий с того времени еще несколько раз, особенно в начале лета, когда повалили трупы с мест происшествий, задавал вопросы мертвым, стараясь точно подгадать, чтобы в секционке никого не было. И они откликались. Странность ответов смертельно травмированных заключалась в однообразии. Причину они называли одну -- псы. И тут же замолкали навсегда, хотя обычные покойники могли подать голос и после холодильной камеры. Однако вид и особенности повреждений не имели ничего общего с нанесенными животными. Разве что если бы они имели по два верхних клыка двадцатисантиметровой длины с каждой стороны пасти. Да и не было в округе диких стай, которые обыкновенно бродят вокруг дачных поселков. Савелий решил, что эти "псы" -- какая-то потусторонняя метафора, недоступная рассудку живых.
Сегодня баба Маша, увидев Савелия в окно, вышла встречать и бросила ему под ноги белую тряпку. Савелий знал, что она слыла целительницей-шептуньей и, по разговорам сельчан, поднимала на ноги самых безнадёжных. Однако никто к ней в очередь за здоровьем не стоял. Бабку явно избегали. Обращались только отчаявшиеся.
-- Здрасьте, Савелий Иванович! По половичку-то подошвами шоркните раза три! - велела уборщица.
-- Есть же решетка и коврик... -- возразил было Савелий, теряясь в догадках о смысле этой церемонии.
-- Так понедельник же! Надо, надо... Чтоб вся неделя легкой была, -- сказала какую-то бессмыслицу баба Маша.
Савелий привык, помня о своем проклятии, во всем идти людям навстречу. Было в этом что-то жалкое, заискивающее. Он подавил раздражение и тщательно трижды вытер ноги о непорочно-белое полотнище.
-- Вот и молодцом! - похвалила уборщица. - Будет вам за покладистость и уважение добро.
Савелий хмыкнул и прошел к себе. Однако бабкина странность засела в мозгу, не дала ему покоя, и он в обеденный перерыв поинтересовался:
-- А что за обычай такой - ноги о белое вытирать?
-- Так наши предки делали перед Выргызиным выходом, -- ответила баба Маша.
-- Перед чем? - удивился Савелий. - Перед чьим выходом?
-- Да не слушайте ее, Савелий Иванович, -- донесся голос Петра из подсобки. - Брехня все это. Или дурость.
В его голосе явно слышалась злость, которую невозможно было оправдать ситуацией.
-- Мать Выргыза каждый сезон к людям выходит, -- важно сообщила уборщица. - Эта неделя - предзимок, конец осени. Выргыза даст людям силы пережить зиму и встретить весну. За неделю до выхода...
Ее грубо одернул санитар, который хлопнул дверью:
-- Хватит басен! Савелий Иванович, из терапии звонили, спрашивали, когда из области экспертизы будут.
Савелию стало стыдно за Петра, поэтому он сказал бабе Маше:
-- Мария Константиновна, я за чайком с удовольствием про выход послушаю, а сейчас мне нужно кое-что обсудить с коллегами.
День оказался сложным, Савелий забыл про обещание, так что не довелось послушать про какого-то местного духа или божка -- Выргызу. И уборщицу увидеть не довелось.
Бабу Машу поздним вечером прирезали в собственном дворе. То, что дело будет висяком, участковый и следователи определили сразу после опроса соседей и знакомых одинокой старухи. А через день была назначена аутопсия.
Накануне вечером к Савелию постучался участковый. Он явился с одним из следаков, по слухам, уроженцем Глинища. Гости выглядели презабавно, обликом как бы противореча друг другу: пожилой участковый молодцеватыми движениями, выправкой и зычным голосом напоминал человека не старше тридцати пяти, а районный следователь, по лицу только что со студенческой скамьи, сутулился, покашливал, со старческой натугой садился, вытягивал ноги, медленно перебирал листы в папке. Его пальцы дрожали, а губы кривились.
-- Как уехал отсюда десять лет назад, так начались проблемы со здоровьем, -- пояснил он свое непрерывное поперхивание и кашель.
-- Да, места у нас такие... силы дают, -- отчего-то недовольно, даже злобно подтвердил участковый.