Страница 5 из 11
– С господином Джоном Греем я договорюсь, о гонораре за уроки вы разговаривайте с ним сами. Очень благодарна за ваше участие, мадам Брайт. Я приложу все свои силы, чтобы доказать, что вы не напрасно потратили на меня время…
– Вы сможете приступить к занятиям уже завтра? – прервал её скульптор сухо. – Но предупреждаю, вам придётся очень тяжело работать.
– Я этого не боюсь и готова начать хоть сегодня. Извините, но теперь мне придется вас покинуть…
Анна была очень довольна результатами переговоров с Бэлой и Максом, и ей стоило усилий не бежать вприпрыжку, насвистывая что-нибудь легкомысленное. Теперь она обязательно добьётся всего: славы, признания, восхищения, зависти. Она выжмет из Макса всё, что только можно от него получить. Он ещё не знает, что такое подлинная одержимость.
Анна не заметила эту парочку сразу и чуть не врезалась в них. Молодые люди стояли к ней спиной, ожесточенно споря о чём-то у самой большой картины Дорианны. «Дождливый вечер. Грусть», – гласила подпись внизу, сделанная её собственной рукой.
– Совершенно бездарная мазня! – довольно громко провозгласил высокий молодой человек, нимало не заботясь о том, что его могут услышать. – Ни цвета, ни композиции, ни чёткого образа. Сплошные неясные растекающиеся пятна. Блёклые к тому же.
– Напрасно ты так резко, Артур, – мягко возразила ему девушка. – Как раз образ в картине совершенно понятен: именно такая безысходность есть в этих ненастных одиноких вечерах. Всё зыбко и расплывается… как сквозь слёзы. Воспоминания о былых потерях смешиваются с предчувствием печалей будущих. И не остается места для светлого пятна…
– Да ты просто поэт! – восхитился юноша. Впрочем, с оттенком легкой, но заметной иронии.
– Это ты слишком категоричен в своих оценках, – девушка легко и необидно рассмеялась. – Признайся, что в тебе говорит злость. Оттого что она не оценила твоих достоинств и не отметила тебя своим вниманием.
– Глупости, – буркнул её собеседник недовольно.
– А ведь Дорианне самой и не нужно ничье внимание. Кусок холста, измазанный красками, для неё привлекательнее любого поклонника. Если бы ты восхищался её картинами, а не очарованием очей, она бы слушала тебя с бóльшим интересом. Свою собственную красоту она считает раз и навсегда данной, а творческих успехов ей ещё предстоит добиваться долго и трудно.
«Гораздо быстрее и легче, чем тебе бы хотелось, Елена», – подумала Анна, а вслух сказала, весело и довольно громко:
– Так вот вы где! А я вас повсюду разыскиваю.
Молодые люди резко обернулись. Юноша заметно вздрогнул, красивое смуглое лицо его медленно заливал румянец смущения. Девушка же улыбнулась так искренне и тепло, что возникшая, было, неловкость исчезла. Её открытое, чуть бледное лицо не привлекало той яркой красотой, которой природа одарила Дорианну. Но мягкие черты и умный, доброжелательный взгляд обещали приятное общение, а мелодичный спокойный голос окончательно располагал к ней собеседника.
– Идемте пить шампанское, – и Анна потянула за руки обоих. – Отметим это неоднозначное, но в целом важное событие. Ругают тебя или хвалят, но внимание проявляют одинаково заметное. И это надо сбрызнуть божественным напитком!
– Мне бы не нужно пить, – чуть смутилась Елена. – Но капельку я, пожалуй, выпью в вашей приятной компании. А мы тут задержались у твоей картины… Я её прежде не видела.
– Наверное, ты закончила этот пейзаж совсем недавно, – попытался поддержать беседу Артур.
– Я бы не назвала это пейзажем, – заметила Анна, лукаво взглянув на него. И похвалила своё творение: – Скорее это образ настроения, как совершенно правильно только что заметила Елена.
– Что-то такое она действительно сказала, – снова смутился молодой человек.
– Ну, идёмте же быстрее, – засмеялась хозяйка салона, настойчиво увлекая гостей за собой. – Пока многочисленные приглашённые не вылакали всё шампанское без нас».
Варвара убрала руки с клавиатуры и задумалась. Интересно, удастся ли этой Анне Беляевой перевести её текст в жёсткие рамки сценария без заметных искажений?
Живописные однако личности собираются у Сонечки. Жаль, времени не хватает бывать у неё чаще. Как только Соне удается удержать всю эту братию от склок и прилюдного оплевывания друг друга? Они ведь все так амбициозны, и каждый уверен в собственной исключительности. И всегда готов отражать нападки конкурентов и подвергать злобной критике их последние творения. А Соня очень ловко обезвреживает каждого, превращает в экспонат для «вернисажей», как она сама не без ехидства называет свои званые вечера.
И вообще эта родственница – просто прелесть. Вот только её манера строить из себя юную девушку… Но, следует отдать ей должное, выглядит она и в самом деле просто восхитительно и совсем не тускнеет со временем. Почти как придуманная Костиком Дорианна, только более доброжелательная и вовсе не злопамятная. А впрочем, кто знает, что таится в потёмках чужой души. Даже юродивые не обнажают перед всеми того, что скрыто под их кажущейся простенькой внешней оболочкой…
«Маэстро Грей величественно восседал за маленьким низким столиком, заставленным напитками и сладкими десертами. Лёгкое ажурное кресло под его грузной основательной фигурой выглядело, по меньшей мере, княжеским троном. Стоявший перед Греем бокал венецианского стекла был пуст и абсолютно сух. На лице маэстро застыло мрачное выражение. Он был явно недоволен выставкой. Живопись его единственной и обожаемой дочери успеха у зрителей и критиков не имела, а восхваления по адресу собственных творений давно ему наскучили, казались льстивыми и однообразными. Дочь его, державшая карандаши и кисти с тех пор, как научилась сжимать кулачки совсем ещё крошкой, отчего-то очень туго осваивала искусство живописи, хотя усилий к её обучению отец прикладывал немало.
Шевельнулась тяжёлая портьера, закрывавшая вход в этот импровизированный кабинет позади выставочного зала, и перед Греем появилась та, о которой он только что думал. Девушка держала в руках бокал с шампанским, в разноцветных лучах расставленных повсюду светильников она сама казалась написанной золотистыми красками на фоне яркой зелени драпировок, обтягивающих перегородку за её спиной. Анна улыбнулась отцу и протянула к нему наполненный бокал:
– Твоё здоровье, папаша Джо! Спешу тебе сообщить, что я за твоей спиной договорилась об уроках живописи с маэстро Каролем. За твой счет, естественно. За всю мою мазню никто не даст столько, чтобы хватило оплатить хотя бы одно занятие. А я хочу быть достойной дочерью своего отца. Ты ведь не против?
– Но он давно уж не брал учеников, – пробормотал папаша Джон вместо ответа. – Вряд ли он нуждается в моих деньгах.
– Он просто жаждет доказать, что может сделать даже из меня настоящего живописца. А меня не очень интересуют, зачем ему это нужно. Главное, чтобы был результат. Говорят, он знает секреты передачи мастерства. И не дает уроков ваяния из боязни, что ученики превзойдут его самого.
– Интересно… Очень интересно, – только и смог сказать художник в ответ на эту речь.
– Так я скажу, чтоб он зашёл к тебе, а то ты заскучал тут один, как я погляжу, – и, не дожидаясь ответа, она выскользнула из комнаты так же неслышно, как вошла.
Бэла со скульптором Каролем обнаружились в самом углу полутёмного бара, там же, где Анна их оставила. Они по-прежнему что-то негромко обсуждали. Кофе в чашечках перед спорящими остыл. У Макса на тарелочке уже заветрилось чуть надкушенное пирожное, перед Бэлой лежала нетронутая фигурная шоколадка.
– Ты опять одержала верх. Придётся принять твои условия, знаешь ведь, как трудно отказать тебе, – сказал Макс в тот момент, когда Анна подошла к столику. – Постараюсь выиграть на этот раз. Хотя не надеюсь, что это будет легко.
– Ты ведь творишь чудеса, когда у тебя появляется желание одержать победу.
Вазговор уже ни к чему не вёл, и Анна решила прекратить это вялое препирательство:
– Ну вот и здорово! С папашей Греем я уже провела подготовку. Думаю, что он ждет вас с нетерпением, маэстро. У себя в кабинете, дверь прямо за картиной «Предчувствие осени». Мы с мадам Брайт подождем вас здесь.