Счастливое число Кошкиной

— Позвони, как пройдет экзамен, и лучше уложи свою Кошку спать. Как будто не понимаешь, что девочке надо выспаться, а не полуночничать. — негромкий вздох и еле слышное: — Совести у тебя нет, Денис.

Мне даже не пришло в голову отбрыкиваться и сопротивляться, когда Совунчик вернулся на кухню и, привалившись плечом к стене, показал взглядом на ванную.

— Мыться и спать, — произнес он. — Даже не думай, — помотал головой на попытку убрать посуду в раковину и обнял, притягивая к себе. — Дурка. Нашла ведь из-за чего стучать зубами.

— Ты мог хотя бы предупредить? — кое-как прошептала я, закапываясь в объятия глубже. — Я хотя бы привела себя в порядок, а то стою, как не знаю кто.

— Да? — Совунчик отодвинул меня от себя, критично осмотрел и снова обнял, вздыхая: — Какая же ты у меня все таки дурка, — поцеловал в макушку и замер, не отрывая губ. — Все. Спать, — прошептал спустя минуту и негромко добавил, спрашивая: — Как думаешь, Киска уснет, если Совунчик ее поцелует?

— В смысле, если? — опешила я, поднимая голову и улыбаясь смеющимся глазам Дениса. — Как минимум, стопятьсот раз.

— Обещаю стопятьсот один.

— И обнимашки?

— Обязательно, — кивнул Совунчик. — Без обнимашек одной Киски не усну уже я, — улыбнулся, коснулся губами моих и показал загнутый палец. — Один.

— Ау! Совунчик! Так-то мы договаривались на поцелушки и обнимашки в кровати!

— Ну так чего ты ждешь? Особого приглашения? — с лукавой улыбкой Совунчик отошёл на пару шагов назад и закыскал: — Кис-кис-кис!

54. Приоритеты. POV. Геля

— Кошка, я тебя придушу! Геля, твою мать! Ты скажешь мне или нет? Кошатина! Ты сдала?! Нет? Блядь, да сколько можно-то?! — схватившись за голову, Совунчик со злостью пнул по колесу Старичка и процедил пару витиеватых выражений, а потом, выдохнув, радикально и резко поменял тактику выпытывания ответа на один единственный вопрос: — Кисунь… Кошатинка… Гелечка…

Я шмыгнула носом, опуская глаза — ну а как могло быть иначе, когда на тебя уже не орут? — тюкнулась лбом в грудь Дениса и обняла его, слушая все ещё рычащее, но нежное и уже успокаивающее:

— Все будет нормально, Кис. Я с Филом переговорю и натаскаю тебя. Не расстраивайся, Кисунь, — поцеловав в макушку, Совунчик плотнее обнял меня и спросил: — Что попалось в задании?

— Да там… легкотня, — отмахнулась я, поднимая взгляд и обречённо вздыхая. — Сперва по теории погоняли, потом по стандартным коктейлям прошлись. У меня даже пятислойка получилась с первого раза. А потом уже задали пару лонг дринков и что-нибудь убойное. Я "Ginja Assassin" и "Mea Culpa" сделала, а на убойку "Глубинную бомбу" с абсентом выбрала.

— А подача? Подачу сделала? — напомнил Совунчик то, что втемяшивал мне последние несколько дней до экзамена в баре, дома и, в принципе, каждую свободную минуту.

— Ага, — кивнула и, поджав губы, принялась дергать замочек у сумочки, когда Денис с ненавистью посмотрел на выходящих и счастливых новоиспеченных барменов.

Его буквально перекосило от их радостных возгласов "пока, Гель" и "приходи вечером, отмазки не принимаются", а ладонь, поднявшись по моей спине, принялась баюкать и поглаживать.

— Забей. Сдашь. Ты у меня самая лучшая, — прошептал Совунчик, гася рычащие и злые интонации.

— Правда?

— Правда, — уверенно кивнул, целуя, и поперхнулся, меняясь в лице, когда я снова вздохнула и негромко произнесла:

— Вот и они сказали, что я лучшая ученица в группе.

— Кошкина, блядь! — закипев с полпинка, Дениса буквально взорвало и сорвало с катушек.

Он отстранился, рывком дернул меня к себе и зашипел, скрежеща зубами:

— Кошка, блядь! Ты охренела?! Ты… Ты… Ты сдала или нет?!

— А как я могла не сдать, когда меня пригрозили оставить без секса? — спросила я, хихикая дуркой, достала из сумочки диплом и показала его Совунчику. — Вот. Русским по белому написано, что меня нельзя лишать секса.

Вырвав из моих рук корочку, Совунчик пробежался быстрым взглядом по строчкам и, заскрипев зубами, впихнул обратно, выплюнув злое:

— Сучка! Я, блядь, тут за нее переживаю, а она… Весело?! — мотнул головой и процедил, срываясь в крик: — Я тебя нахрен не на неделю без секса оставлю, а на месяц в соседнюю комнату выселю!

— А я ночью к тебе прокрадусь, — подлила я масла в огонь и зажмурилась, срываясь в хохот от рычащего:

— Я замок врежу! Два!

— Тогда я… я порнуху буду врубать на полную громкость, — прошептала и снова захохотала, кивая на шипящее:

— С-с-с-сучка!

— Ага. Я такая. А ещё я тебя люблюнькаю. Очень-очень.

— Ты не меня, а мой мозг насиловать люблюнькаешь! — выорал Совунчик и ошалело уставился на меня, услышав игривое и ни разу не испуганное:

— А ты накажи меня. Как тогда. Я же после этого не вредничала.

Пару минут глаза Совунчика пытались высверлить мне мозг, а потом он сгреб меня в охапку и загоготал в голос:

— Дурка! Я же поверил, а ты…

— А я хочу свой приз за диплом, — хихикнула я и заканючила: — Ну накажи, Совунчичек. Я же тебя снова бешу. Очень сильно бешу.

— Бесишь, — кивнул Денис. — Иногда в край бесишь. Вот так! — задрав голову, он провел по самому краю подбородка: — Понятно?

— Ну-у-у… Так-то я тебя ещё и люблюнькаю.

— Тоже в край? — спросил Совунчик, заглядывая мне в глаза, и я помотала головой:

— Неа. Люблюнькаю я без краев, — выгнула бровь и, улыбаясь, спросила: — Ну так что там на счёт наказать одну очень бесячую Киску?

— В розовом с киской? — захохотал Денис, уточняя.

— О, да! — закивала я. — Эту особенно. Она вообще безбашенная. Но сперва меня.

— Нарываешься, да?

— Очень, — кивнула и захихикала, когда Совунчик подхватил меня, закинул себе на плечо и шлёпнул по заднице: — Ещё! Я тебя больше бешу, Совунчик! И я нарываюсь! Очень нарываюсь!

Взвизгнула, получив новый шлепок, и заулыбалась от уха до уха, услышав смех Совунчика и обещание продолжить начатое немного попозже.

Правда мы поехали не домой, как я планировала, а на набережную, где Денис купил четыре стаканчика мороженого. Торжественно вручил их мне, а сам взял плед из машины и потащил меня за собой в сторону газона, на котором уже загорало несколько парочек.

— Гель, ты зачем написала заявление? — спросил Совунчик, когда мы, устроились в тени дерева и уничтожили мороженое.

— Сдал, — фыркнула я и надула губы уже всерьез. Правда обиделась не на Дениса, а на Фила.

— Не сдал, а предупредил, что у меня с седьмого числа не будет напарника.

— И все равно сдал! Я по-человечески попросила не говорить. Сама собиралась все тебе рассказать.

— Когда?

— Когда все узнаю на счёт новой работы и точно договорюсь, — перевернувшись на живот, я приподнялась на локтях и посмотрела в требующие ответа глаза. — Ну не ругайся только. Я Фила попросила придержать заявление, если у меня ничего не получится.

— И? — протянул Совунчик, намекая продолжать. — Получилось? Я вроде не ругаюсь.

— Да блин! Ты сейчас на меня так смотришь, что уже и ругаться не надо, — пробурчала я. Села, взяла ладонь Дениса в свою и попросила: — Пообещай не ругаться.

— Обещаю, — кивнул он, тоже поднимаясь, — при условии, что ты расскажешь мне всю правду.

— А то я тебе когда-то не все рассказывала или врала, — фыркнула и потупилась, когда мне напомнили и про экзамен, и мое представление. — Ну я же рассказала?

— Гель! С темы не съезжай. Что с работой-то?

— Я так-то никуда не съезжала.

Увидев новый выразительный взгляд, я прикусила язык и внезапно поняла, что объяснить причину своего увольнения Филу мне было гораздо проще, чем сказать о ней Совунчику. Потому что увольнялась из-за того, что ревновала его к каждой симпатичной девушке, которые подходят к нему в баре. Особенно сильно, до жгучего желания убивать, к тем, кто строил ему глазки. А глазки Совунчику строили. И хихикали. И клеились. Каждую смену. И я ничего не могла с этим поделать. Все, что оставалось, это смотреть, улыбаться и сдерживаться, чтобы не вцепиться в волосы самым наглым. Спрашивающим у меня номер телефона Дениса.