Счастливое число Кошкиной

— Совунчик, ты охренел!?

Полыхнувшие глаза и сжавшиеся в линию губы. Только я рывком переворачиваюсь, подминая под себя брыкающуюся Кошку.

— Нет, не получится! — улыбаюсь шире и наклоняюсь ниже, шепча, — Кошка, поздняк метаться. Мне тебя нагадали, — касаюсь губами ее губ, — любовь нагадали, — целую чуть настойчивее, — и то, что она жаркая будет, нагадали. И если все, что мне сказали карты — правда, то просто фыркни, Кошка.

Наши губы едва касаются, но я не могу не улыбаться улыбке и негромкому:

— Фыр-р-р-р, Совунчик. Фыр-р-р-р! Фыр-р-р-р! Фыр-р-р-р!

47. Любовь. Огонь. Бесконечность. Смерть.

POV. Денис

Убедить кого-то в собственной правоте всегда проще, чем себя самого. Бусинка за бусинкой нанизываешь факты на нить логики и после показываешь получившийся узор. Ему обязательно поверят. Особенно если хотят поверить. Только с собой этот трюк не проходит.

Ты знаешь, что в ладони остались крохотные шарики, которые осознанно не показывал. Знаешь, что они не так критичны, как большие, но даже маленькая ложь во благо — все равно ложь. И ее размер не изменяет сути. А когда ты сам осознанно умалчивал о том, что способно с лёгкостью разрушить и узор, и всю логику целиком, то убедить себя вовсе невозможно. Хочешь поверить, но не веришь. Потому что в ладони остались шарики. Потому что их не один и не два. И потому что помнишь о каждом.

Раз за разом крутишь в голове уже все факты. Снова и снова выстраиваешь их в новую логическую цепочку, ищешь в ней слабые звенья и проваливаешься в полудрему, чтобы вынырнуть через несколько минут. Потому что цепочка рвется и ты не веришь ей до конца. Надеешься, что выстроишь новую и окажешься прав, но все равно не веришь, не можешь заснуть и крутишь, крутишь, крутишь…

Когда зазвенел будильник и проснулась Геля, я не спал. Услышал первую трель, последовавший за ней сладкий зевок и закрыл глаза, делая вид, что все ещё сплю. А Кошка, потянулась к телефону, выключила звук и, шикнув на встрепенувшуюся и подскочившую Текилу, решила не вставать. Подремать или понежиться в моих объятиях до следующего сигнала будильника — не знаю что именно. Я решил не открывать глаза и не проверять. Просто лежал, обнимая ее так же как и до этого. И кажется задремал.

Новая трель и через мгновение снова тишина.

Я все ещё крепко сплю и не просыпаюсь.

Не просыпаюсь и когда Кошка потянулась, и когда снова шикнула на Текилу. Даже когда она разворачивается лицом ко мне, я сплю.

Чтобы через пару минут почувствовать едва ощутимое, практически невесомое прикосновение подушечек пальцев к виску, а за ним и новые.

Отводит волосы назад.

Скользит по щеке к уголкам губ.

Трогает, обводя.

И целует.

Нежный. Долгий. Улыбающийся поцелуй.

Только я снова не проснулся и буду спать практически до завтрака. Именно этому улыбается Кошка, когда снова касается моих губ и осторожно убирает руку со своего бедра.

Практически неслышимые шаги и следом за ними цоканье коготков Текилы. Щелчок кнопки чайника и шум воды в ванной. Только я все равно не встаю. Мысленно беру тонкую ниточку в руку и ещё раз пробую собрать тот самый узор, в который поверю так же, как Кошка поверила мне.

POV. Геля.

Выскочив из душа в одних трусах и с полотенцем на голове, я поскакала на кухню, прикидывая что успею приготовить за пятнадцать-двадцать минут. А с учётом того, что сама пообещала вкусные завтраки, то тратить секунды и размениваться на "надеть футболку" не стала. Провалялась до победного, забыв обо всем на свете, вот теперь полетаю по квартире ужаленной в задницу. Опять же сама.

Я распахнула дверцу холодильника, схватила упаковку яиц с одним яйцом внутри. После дернулась было к тому месту, где стояли пакеты с молочкой, и зашипела, возвращая на место яйца, вернее, яйцо. Полюбившиеся Совунчику оладьи и блинчики отменялись из-за отсутствия и молока, и кефира, на драники не хватит времени, а что ещё вкусного и главное быстрого в приготовлении можно сделать в голову мне не пришло. Как на зло.

— Гхм… — прозвучало сзади, и я обернулась, не сразу дошурупив к чему и почему Совунчик вскинул одну бровь и присвистнул, осмотрев меня голодными глазами. — Розовая Киска в розовом с киской? М-м-м… С добрым таким утром, Кисонька.

— Я сейчас что-нибудь придумаю, Совунчик, — протараторила в ответ. Чмокнула в щеку, выворачиваясь из объятий, и прыснула от смеха, когда состыковала что к чему и почему. — Дурак! Я просто опаздываю и не успела ничего надеть.

— И не надо, мне все очень нравится и так, — Денис улыбнулся шире, посмотрел на часы на микроволновке и кивнул. — Ага. Значит так. С меня завтрак и доставка одной Киски в розовом с киской, а с тебя — собраться, порвать всех к херам и поцелуй.

— Согласна! — кивнула я. Начала с последнего и взвизгнула от ускоряющего шлепка по заднице.

— Кошка, не увлекайся и дуй собираться! Текла, гулять!

Хихикая дуркой, я полетела в ванную сушить волосы, а Денис вздохнул и пошел в комнату одеваться.

— И все равно самая вкусная шавуха продается в вагончике у "Мирославки"! — повторила я, не забывая отодвинуть свою подальше от загребущих рук Совунчика.

Наш спор, начавшийся ещё в квартире, перетек вместе с двумя шавермами и термосом с кофе в Старичка "Бронко". И судя по всему никак не собирался заканчиваться. В отличие от шавермы. Свою Совунчик успел дотрескать, пока выруливал к спорткомплексу, и уже дважды за последние пять минут пытался отжать остатки моей. Про которую я сказала, что она не такая вкусная, как та, что продается в Мирославском парке. По версии же Совунчика, эта была не настолько шедевральна, как шавуха в забегаловке рядом с заправкой около Усть-Зареченска, но точно в тысячу раз вкуснее "Мирославской". И если устроить голосование, то "Мирославская" однозначно заняла бы третье место. Второе он бы отдал той, которую купил, а первое — исключительно "Усть-Зареченской". Последнюю я ни разу не пробовала, только и отдавать ей пальму первенства без личной дегустации не собиралась. Поэтому снова повторила:

— А я тебе говорю, что для меня "Мирославская" круче, чем эта! И пока ту не попробую, мой выбор за ней.

— О'кей, — кивнул Совунчик. — В выходные едем тестировать. Купим все три и будем выбирать. И я тебе говорю, что после "Усть-Зареченской" ты от своей "Мирославки" плеваться начнёшь.

— Вот и проверим, — согласилась я и хлопнула Дениса по бедру, вспомнив про обычный и сырный лаваш. — Только тогда надо брать все. Чтобы по честному.

— Обожремся же и в машину не влезем, — улыбнулся Совунчик и сперва захохотал, а после моего крайне недвусмысленного намека прочистил горло.

— Если ты думаешь, что меня разнесет, то я знаю один шикарный способ похудения, — царапнула ногтями по его напрягшейся в одно мгновение ноге и промурлыкала: — Там же где-нибудь найдется укромное местечко? Я бы с тобой поделилась, — многозначительно подняла ладонь выше и придвинулась ближе. — Очень действенный способ. Калории горят… адово.

— Кошка, если мы сейчас впилимся в "Крузак", — прохрипел Совунчик, — я водиле так и скажу, что у меня кровь из мозга ушла по твоей вине, а в протоколе попрошу указать "адовый стояк", как смягчающее обстоятельство.

— Да? — хихикнула я и не удержалась, прошептала ему на ухо томным голосом: — Тогда тебя оправдают.

— С-с-с-сучка.

— О да, — кивнула и фыркнула. — Фыр-р-р-р!

— Кошка, нарываешься!

— Фыр-р-р-р!

— С-с-с-сучка!!!

Денис бросил быстрый взгляд в зеркала, резко выкрутил руль, прижимая машину к обочине, и вдавил по тормозам, чтобы через мгновение впиться в мои губы одновременно злым и голодным поцелуем.

— Дразнишь, да? — прорычал и усмехнулся, дёргая завязки на моих спортивках. — Я же тебя тоже могу подразнить!

Запустил ладонь мне в трусики и хрипло задышал, когда я дернула бедрами навстречу его пальцам.