Удача любит смелых

В январе семьдесят четвертого Карапетян локтем разбил стеклянную кабину водителя, схватил руль и не дал автобусу рухнуть в пропасть. Около тридцати пассажиров остались живы.

В семьдесят шестом вытащил сорок шесть человек из троллейбуса, упавшего в Ереванское водохранилище. Двадцать из них удалось вернуть к жизни. За спасение людей подводный пловец заплатил своим здоровьем и дальнейшей спортивной карьерой. Все его тело было изрезано осколками выбитого стекла, а после тяжелого воспаления легких, в сосудах образовались спайки, мешающие нормально дышать.

В восемьдесят пятом, когда загорелся Ереванский спортивно-концертный комплекс, вместе с пожарными вытаскивал людей из огня, получив травмы и многочисленные ожоги…

— Сейчас вернусь, а вы пока постойте тут, — попросил я.

— Как скажешь, Миха, — улыбнулся Сергей. Денис просто кивнул, подтверждая слова товарища.

Я двинулся к Шаваршу и Вазгену, остановился рядом, терпеливо дожидаясь, пока на меня обратят внимание.

— Ты что-то хотел, Миш? — повернулся ко мне борцуха.

— Да, — кивнул я. — Сказать пару слов твоему приятелю.

— Знаешь Шаварша? — улыбнулся Вазген.

Я кивнул.

— Говори.

— Я читал статью о вас. Не хочется быть пафосным, но огромное вам спасибо за спасенные жизни людей. Вы совершили подвиг. Очень рад, что лично могу пожать вам руку и выразить своё уважение.

Я протянул ладонь.

— Перестаньте, — поморщился Карапетян. — Любой нормальный человек, поступил бы так же.

Не любой, — возразил я, пожимая крепкую ладонь спортсмена. — Далеко не каждый способен рискнуть жизнью и здоровьем ради других незнакомых людей. Тем более нырнуть на огромную глубину, разбить стекло троллейбуса и вытащить сорок шесть человек.

— А как иначе? — вздохнул бывший подводный спортсмен. — Знаете, я бы себе не простил, если бы вот так стоял и ничего не предпринял, когда гибли люди. Страшно жить с осознанием, что мог, но не сделал. Тогда вода была мутная, глубина большая, я страшно устал и последние нырки делал как в полусне. И вытащил вместо человека подушку от сиденья троллейбуса. Цена моей ошибки — человеческая жизнь. И эта проклятая подушка мне до сих пор снится.

Лицо Шаварша осунулось, заострилось, челюсти окаменели, взгляд остекленел, устремившись куда-то вдаль. Он снова мысленно вернулся туда, шестнадцатого сентября семьдесят шестого. Когда порезы кровоточили, горло душили продолжительные спазмы от нехватки воздуха, а желание, как можно скорее вынырнуть из серой туманной глубины, посылало мозгу панические сигналы. А он снова и снова, надрываясь, найдя неожиданные резервы сил в своем измученном теле, тянул на поверхность очередного человека, стремясь спасти ещё одну жизнь. И когда, захлебываясь, из последних сил, надрывая жилы, вытащил к лодке, где сидел брат, увидел, что это была подушка. Осознание своей оплошности до сих пор отравляло Шаваршу жизнь.

— Вы ни в чем не виноваты, — убежденно сказал я. — Сделали всё, что могли и даже сверх этого. А то, что казните себя, это абсолютно нормально. Любой неравнодушный человек, у которого есть совесть и честь, будет винить себя в смерти других, даже если выложился полностью, чтобы спасти людей. А была бы на вашем месте какая-нибудь сволочь, она бы и в воду ни за что не полезла, и спала бы после этого абсолютно спокойно. Точно вам говорю.

— Спасибо, за поддержку, — лицо семикратного чемпиона СССР посветлело. — Но, всё на самом деле проще и сложнее одновременно. Каждый расплачивается за свои ошибки. Я — тоже. И это абсолютно правильно.

— Все равно, — упорно заявил я. — Я очень рад, что встретил вас и пожал руку. Ещё раз спасибо и всего доброго.

— Всего доброго, — благожелательно кивнул Карапетян.

— И кто это? — тихо поинтересовался Сергей, слышавший часть разговора.

— Настоящий человек. С большой буквы. Таких уже не делают, — так же негромко ответил я. — Потом расскажу, если интересно. Или у Вазгена спроси. Он тебе во всех подробностях пояснит за Шаварша…

Под вечер мы с Ашотом поехали к почтамту, звонить Тенгизу. У родителей Вазгена и Гурама телефон был, но подставлять хороших людей я не захотел. Возможно, перестраховался, но номер вора могли прослушивать КГБ или менты. Не факт, но лучше не рисковать.

Народу в главном почтовом отделении Кировакана было мало. Ашот сразу же договорился с телефонисткой, залез в кабинку и закрыл за собой дверь. Номер ему перед поездкой дал дед, предупредив, чтобы не думал светить его посторонним. Товарищ минуты две потрепался по телефону и с радостной физиономией, положил трубку и буквально выпрыгнул из кабинки.

— Всё, договорился. Трубку сразу Абреку дали, да. Сказал, шеф будет рад нас видеть. Говорит, сам приедет нас встречать и отвезет к Абхазу. У вора дом недалеко от Пицунды в сосновой роще. Сами искать будем долго, поэтому Абрек встретит нас в городе. Если мы выедем в шесть утра, то в три дня должны быть уже в Пицунде. Для верности нас будут ждать в четыре, на набережной, у скульптуры «Ныряльщики». Её там каждый знает, найти не составит труда, — отчитался Ашот.

И сразу же спросил:

— Мы все вместе поедем или отпустим парней домой?

— Слишком много людей тащить с собой не правильно, — задумчиво протянул я — Тенгиз с твоим дедом дружит. Но если такой кодлой попрёмся к нему, может насторожиться. У него, думаю, своих проблем и врагов хватает. Даже в близком окружении иной раз появляются крысы, как тот же Лысый. А тут такая команда крепких парней к нему на дачу на двух машинах пожаловала. Причем ждёт он тебя и меня, может быть с небольшим сопровождением. Но точно, не десяток бойцов. Любой бы упал на стрём, или, по крайней мере, принял бы меры предосторожности. А нам лишняя напряженность не нужна. Поэтому, думаю, переться к нему всей компанией не стоит. Возьмем с собой Гурама и Олега, поедем на «пятерке». Этого будет достаточно. А Сергей с остальными ребятами пусть пока поживут у родителей Вазгена. Отдохнут немного, и относительно недалеко от Пицунды будут на всякий случай. Если что-то нехорошее случится, а этого тоже нельзя исключать, то Серега знает, где нас искать и кому счёт предъявлять.

— Ничего с нами не случится, — с жаром возразил Ашот. — Тенгиз старый друг деда. Он нас никогда пальцем не тронет, да.

— Всегда верь в лучшее, но готовься к худшему, — горько усмехнулся я. — Закон жизни. И потом, я же не говорил, что обязательно он тронет. Вспомни Лысого. В окружении Абхаза могут быть конфликты. А ещё у него, уверен, есть влиятельные враги, которым завалить пару-тройку людей, что сигарету выкурить. Например, чтобы поссорить Абхаза с твоим дедом или кем-то ещё. Или скажешь, что если с тобой что-то случиться, Левон Суренович мстить не будет?

— Будет, конечно, да — со вздохом признал Ашот. — Я у него любимый внук. Дед с раннего детства постоянно со мною нянчился, больше чем с отцом.

— Вот видишь, — я назидательно поднял палец. — А вообще, пусть ребята отдохнут у Вазгена пока. Сил наберутся, в речке покупаются, нам все равно через неделю деньги у Каринэ забирать.

— Согласен, — кивнул товарищ. — Так и сделаем.

Рано утром, мы попрощались с гостеприимными хозяевами, получили от Мануш Хачатуровны — мамы Гурама, огромный пакет. Она поднялась ещё раньше нас, чтобы напечь пирожков с мясом и лепешек, поджарить на вертеле курицу, достать из подвала небольшой «дорожный» круг козьего сыра и вручить сыну огромный термос с ароматным, горячим чаем.

Ровно в шесть утра после напутственных слов Давида Вартановича, ворота дома распахнулись, и наша "пятерка", поднимая клубы пыли, выехала на дорогу. Восемь с лишним часов пути пролетели как одно мгновение. Я успел немного подремать в машине, потом перекусить вместе с ребятами хозяйкиными дарами. Мы съехали на обочину, стали у вершины холма. Расстелили жирную, всю в пятнах бумагу прямо на капоте машины. Ели вкуснейшие свежие пирожки с мясом, с аппетитом поглощали белое мясо, хрустели куриными крылышками, отщипывали ломти белого ноздреватого сыра и запивали немного остывшим, но по-прежнему пахучим и крепким чаем с пряностями и травами. Одновременно любовались живописной зеленой панорамой в ореоле золотистого солнечного света.