Гнездо желны

– Я ведь уже говорила вам давно, что самодеятельность в подобных делах недопустима! – мгновенно взрывается обвинениями Анфиса, вскакивая со своего места, будто ужаленная.

– Я всё это помню, – начинает боязливо оправдываться Андрей Васильевич, на всякий случай отходя за преподавательский стол, чтобы тёте труднее было до него добраться. – Но что я мог сказать детям! К тому же ничего плохого они не сделали. Напротив, их смекалка очень даже помогла.

Анфиса демонстративно фыркает.

– Я правду вам говорю! Дети решили, что раз здесь появляются одни только лица, то, может быть, им нужны тела и головы, которых они лишены. Нарисовали пару картин без лиц, развесили на стенах, и, знаете, помогло ведь!..

Мы все переглядываемся между собой, а Гаврила дёргает за рукав свою мать, но та лишь отмахивается от него.

– Чем помогло? – ядовито интересуется тётка. – Если вы от этих лиц избавились, то зачем нас было дёргать сюда? Или думаете, нам заняться нечем, кроме как сидеть выслушивать ваши истории.

– Так нет же! Лица всё ещё появляются. Просто теперь они возникают лишь на картинах, которые сделали для них наши учащиеся.

Директор обводит стены аудитории руками, и только в этот момент мы замечаем то, что никто не разглядел ещё в самом начале. Все портреты, которыми комната увешана до самого потолка, не имеют лиц – вместо этого на полотнах виднеются лишь пустые серые разводы.

Мне даже становится как-то не по себе. Потому что, едва мы переступили порог, я была готова поклясться, что на портретах присутствовали лица. Неужели это и были как раз те самые призрачные лики? А теперь они вновь исчезли?

– Но мне бы всё равно хотелось, чтобы вы прогнали этих духов или, даже не знаю, как правильно их назвать, приведений, – бормочет себе под нос директор. – Потому что даже на портретах они всё равно выглядят жутко и пугают моих коллег!

Мы всей толпой подходим ближе к стене, разглядывая тяжёлые рамы и шершавые полотна. Судя по количеству картин, здесь потрудилась вся школа: где-то висят масштабные групповые портреты, с других стен смотрят старомодные изображения женщин в пышных платьях, но без лиц, а на некоторых холстах красуются вполне себе современные молодые люди и девушки, но, правда, опять же, с размытыми пятнами краски в районе головы.

– И что мы будем делать? – шёпотом обращаюсь я к задумчивой Анфисе. – Мы никогда раньше с подобным не сталкивались.

– Цыц! – заставляет меня замолкнуть тётя. – Для начала надо бы поглядеть на эти самые лица.

– Вы не волнуйтесь! – сразу же вклинивается Андрей Васильевич, выходя из своего укрытия и опасливо приближаясь к нам. – Скоро они проявятся! Сегодня весь день от них спасу нет. Нужно только чуток подождать…

Не успевает он даже договорить последнюю фразу, как прямо на наших глазах на портретах начинают проступать неясные дымчатые лики, чьи рты искажены в немом крике, а глаза крепко зажмурены.

Я резко отшатываюсь от стены, изумлённая и испуганная одновременно. Вместе со мной в сторону синхронно отпрыгивают Лера и Гаврила. Лица же всё продолжают безмолвно и медленно появляться на портретах, как расплывающиеся пятна гнили. Их становится только больше, и уже через минуту они полностью заполняют собой все стены вытянутой аудитории, застывая на картинах.

– Ничего себе, – выдыхает Гаврила, нервно сжимая и разжимая свои вспотевшие кулачки.

– Как видите, вот так вот у нас обстоят дела… – кашлянув, изрекает директор.

Тётя Анфиса вплотную подступает к ближайшей к ней картине и вглядывается в одно из лиц. Оно не двигается. Совсем. Будто нарисованное, но при этом невооружённым взглядом видно, насколько оно чужеродно на этом портрете.

– Я не чую, откуда идёт запах вредителя, – тихо говорил Ольга, старательно принюхиваясь к воздуху вокруг.

– Я его вообще не ощущаю, – признаюсь я. В аудитории царит лишь едва уловимый дух старой рассохшейся древесины, мела, свежеокрашенных полов и лёгкий металлический запах, но ничего подозрительного.

– Так и я о чём же, – тянет старшая сестра, чуть ли не носом утыкаясь в картины.

– Не может такого быть, чтобы запаха не было, – раздражённо шипит Анфиса. – Вы, пигалицы, совсем не умеете чутьё использовать. А если не умеете, то зачем было тогда сегодня в помощницы напрашиваться, а? Проку от вас никакого!

Мы с сёстрами сразу же обиженно надуваем губы, но ответить нам особенно нечего, потому что тётя права – наше чутьё ещё слишком слабое, пользоваться мы им умеет достаточно посредственно. И, видимо, в данных реалиях имеющихся у нас возможностей попросту не хватает.

Зато Анфиса, довольная, что ей удалось поглубже уязвить нас, задирает свой нос и начинает расхаживать по аудитории, вынюхивая запах гнили, как охотничья собака. Это продолжается минуту, две, три, и вот мы уже не без злорадства наблюдаем, как постепенно на лице тёти самоуверенность сменяется неверием, а затем уже и хмуростью.

– Здесь ничего нет, – подводит она наконец итог.

– А я что говорила! – сразу же восклицает Ольга, за что получает в ответ испепеляющий взгляд Анфисы.

– Может оказаться так, что вредитель засел в этой школе куда глубже, чем я думала, – тем временем продолжает тётя, принимая нарочито серьёзный вид. – Если его нет в этой аудитории, это значит, что он разросся до таких размеров, что вполне способен безобразничать в разных помещениях.

– А может, он просто там, – протягивает Лерочка, указывая пальцем наверх, – под потолком?.. И мы ничего не чуем отсюда.

– Это тоже не лишено смысла, – неожиданно соглашается Анфиса и начинает снимать со своего пояса различные травяные скрутки, раскладывая их на одной из парт. – Вот вы напросились на эту работу, так вы и будете этим заниматься. Давайте, приступайте. Найдите мне древоточца или хотя бы избавьтесь от этих лиц.

Мы с Олей одинаково кривим губы, но делать нечего. И правда, сами ведь хотели, чтобы нам доверили сложное дело, так что возмущаться не имеем права.

Пока Анфиса, с удобством расположившись за одной из парт, любуется на свой маникюр, всем видом демонстрируя нам, как ей глубоко безразлично, что мы будем делать, мы с Олей снаряжаем Лерочку подожжённой скруткой из полыни и отправляем бегать по всему помещению.

– Гляди внимательно, – кричу я вслед убегающей сестре, – если где погаснет – там приглядись и принюхайся повнимательнее.

Запах горькой полыни многим противен, но вредители особенно его не любят, и выкуривать их из логова пучком травы подчас оказывается проще всего. Лера задорно носится по аудитории, размахивая над головой дымящейся скруткой. Удушливый горький запах заполняет всю комнату, и даже мы уже начинаем морщить носы. Бедный парень, который что-то мирно себе дописывал в тетради в углу, и вовсе заходится кашлем и косится на нас с ещё большим изумлением. Он явно никогда раньше не видел нашу семью в этих стенах и ничего не знает о методах нашей работы. Хотя, казалось бы, после нашего последнего посещения школы, слухи об Инессе и её «ритуалах и обрядах», приравненных детьми к ведьмовской магии, расползлись по всему району за пару дней, обеспечив нам поток заказов.

Спустя некоторое время скрутка гаснет. Правда, от того, что она закончилась, а не по воле вредителя.

– Безнадёжно, – недовольно ворчит Ольга. – Что там у нас дальше по списку? Надо уже обнаружить, где он засел.

А дальше по списку у нас целое разнообразие всяческих средств. Не зря мы всё же несли эти мешки и корзины! Ох, не зря!

Пока Оля расставляет по помещению зажжённые свечи всех цветов и размеров, наблюдая за поведением огня и окрашиванием воска, мы с Лерой и Гаврилой, разделив между собой горсти минеральных камней, бродим по аудитории, как лунатики, не отводя взгляд от своих ладоней. Камни – такие же чуткие инструменты, как и травы со свечами. Одних притягивают эманации вредителей, другие помогают отследить остаточный след древоточца, а третьи выявляют своим поведением многие странности этого и чужих миров.