Похищенный. Катриона

– Да, капитан, натуре своей не изменишь, – заметил дядя.

Однако ж случилось так, что причуда шкипера стала одной из причин моих дальнейших несчастий. Как я ни уверял себя, что буду приглядывать за дядей, страстное желание поглядеть на море и нестерпимая духота в комнате скоро произвели свое действие, и, когда дядя предложил мне пойти прогуляться, я тотчас с радостью глупца устремился вон.

Итак, я вышел во двор, оставив двух компаньонов за бутылкой вина среди рассыпанных по столу бумаг, и, перейдя дорогу, спустился к заливу. Ветер утих, берег лизали волны не больше озерной ряби. Но меня удивили водоросли: были тут зеленые, были бурые, длинные, я брал их снизу, и у меня между пальцев лопались пузырьки. Даже вдали от моря вода остро отдавала солью. Между тем на «Ковенанте» начали ставить паруса, и они замелькали на реях, как белые гроздья. Воображение рисовало мне дальние страны и путешествие по морю.

Я поглядел на матросов в ялике: дюжие молодцы с загорелыми лицами, кто в рубахе, кто в куртке, иные в цветастых шейных платках и у каждого большой нож, пристегнутый в ножнах сбоку. Заговорив с одним из матросов, с виду не таким уж отпетым разбойником, я осведомился о времени отплытия. Он сказал, что бриг снимется с якоря, как только начнется отлив, и прибавил с воодушевлением, что, мол, давно пора, потому что в здешнем порту нет приличных таверн с музыкой. Под конец он присовокупил такую густую брань, что я поспешил отойти в сторону.

Я вспомнил о Рэнсоме – то был сущий ангел среди этой шайки, – а тут как раз он вылетел из трактира и подбежал ко мне, умоляя дать на стакан пунша. Я сказал, что пунша он не получит, ибо мы еще молоды для подобных наклонностей, но вот эля, и вправду, отчего бы не выпить. Рэнсом выругался, принялся, по обыкновению, паясничать и гримасничать, но было видно, что элю он очень обрадовался. Вскоре мы уже сидели в трактире, прихлебывая из кружек и с аппетитом уплетая закуски.

Тут мне вздумалось завязать знакомство с трактирщиком, который, как человек здешний, обо всем знающий, мог оказаться мне довольно полезен. Я сказал, что ставлю ему кружку эля и пригласил к нам за стол, что было в духе обычаев того времени, но, очевидно, мое общество показалось не очень лестным этой важной особе. Трактирщик хотел было уйти, но я окликнул его и спросил, не знает ли он мистера Ранкейлора.

– Как не знать, – отвечал он. – Очень приятный, почтеннейший джентльмен. А позвольте спросить, уж не вы ли пришли с Эбинизером?

Я удовлетворил его любопытство.

– А вы не друг ли ему будете? – спросил трактирщик, разумея под этими словами, не довожусь ли я Эбинизеру родственником, ибо на шотландском наречии слова «друг» и «родственник» звучат одинаково.

Я отвечал, что вовсе не родственник.

– Я так и подумал. А все же вы чем-то напоминаете мне мистера Александра. Что-то в вас есть этакое.

Я заметил, что Эбинизер, как видно, здесь пользуется дурной славой.

– Не то слово: старый прохвост, негодяй. Многие тут у нас мечтают о том, чтобы он болтался на виселице. Скольких он по миру пустил, крова лишил. Вот хотя бы Дженнет Клаустон… Да многие наберутся. А ведь некогда был такой обходительный молодой человек. А потом, как пошли про него слухи, так словно подменили.

– Что за слухи?

– А вот что он мистера Александра-то убил. Да неужто вы не слыхали?

– Да с какой стати ему его убивать?!

– Как с какой стати? А имение – имение-то он к рукам прибрал.

– Какое? Поместье Шос?

– Вот-вот, какое ж еще.

– Что за вздор. Но позвольте, позвольте, выходит, старшим братом был Александр?

– Разумеется. А иначе зачем ему убивать-то.

С этими словами трактирщик, уже выказывавший признаки нетерпения, поспешил удалиться по своим делам.

Конечно, у меня и прежде были догадки, но одно дело догадываться, другое же – знать наверное. Я не верил своим ушам, пораженный нежданной удачей. Вообразите, деревенский малый без гроша за душой, истоптав башмаки по пыльным дорогам, через два дня становится обладателем состояния, владельцем обширных угодий и уже на следующий день может вступить во владение. Эти и другие не менее приятные мысли теснились в голове моей, когда я сидел в трактире, мечтательно глядя в окно. Помню только, что взгляд мой остановился на шкипере Хозисоне, стоявшем на молу в окружении матросов и о чем-то с важностью им говорившем. Вскоре он большими шагами направился к трактиру: не той неловкой походкой вразвалку, какой обыкновенно ходят матросы, а твердой, размеренной поступью рослого, сильного, уверенного в себе человека, сохраняя на лице серьезное и спокойное выражение. Я вспомнил, что говорил о шкипере Рэнсом, и вновь усомнился в его рассказах: никак они не вязались с тем, что я только что видел. Конечно, на самом деле шкипер был вовсе не столь уж хорош, как мне представлялось, но и не столь ужасен, как изобразил его Рэнсом. В нем уживались два человека, две половины души, но лучшая ее половина вмиг испарялась, как только Хозисон всходил на свой бриг.

Вскоре меня окликнул дядя. Я вышел во двор. Дядя и шкипер стояли посредине дороги. Шкипер первый заговорил со мной. Тон его был чрезвычайно серьезен, он говорил со мной как равный с равным, что, конечно, не может не льстить юному самолюбию.

– Сэр, – сказал он, – мистер Бальфур весьма высокого о вас мнения. Должен признаться, что и мне вы нравитесь. Жаль, не могу остаться здесь дольше, а то бы мы сошлись покороче. Впрочем, дело еще поправимо. До начала отлива время еще есть. Не хотите ли на полчаса взойти на мой бриг? Выпьем по чарке за наше знакомство.

Трудно описать, как хотелось мне побывать на бриге, но, не желая подвергать себя риску, я сказал, что условился с дядей пойти к стряпчему.

– Да-да, я слышал. Впрочем, шлюпка высадит вас прямо у городского причала, а оттуда до дома Ранкейлора рукой подать.

И тут, наклонясь, он прошептал мне на ухо:

– Берегитесь старой лисы. Он замышляет недоброе. Мне надобно переговорить с вами.

И, взяв меня под руку, он продолжал нарочито громким голосом, направляясь к ялику:

– Так что вам привезти из Каролины? Рад услужить родне мистера Бальфура. Так что же, табак? Индейские украшения из перьев? Шкуру дикого зверя? Пенковую трубку? А может, дрозда-пересмешника, который мяучит не хуже кошки? А то хотите кардинала, птицу, красную, точно кровь? Решайте, за вами выбор, все, что прикажете.

Тем временем мы подошли к ялику, и шкипер принялся меня подсаживать. Я же и не думал противиться – глупец! – я вообразил, что нашел себе доброго товарища, и предвкушал удовольствие от осмотра брига. Только мы сели в ялик, матросы ударили в весла, и мы поплыли. Это новое, очень приятное ощущение – когда шлюпка скользит по волнам, берег открывается все шире и шире, а бриг растет на глазах – взволновало меня так сильно, что я не слушал, о чем говорит шкипер, и отвечал наобум.

Когда мы подошли к борту (тем временем я чуть ли не разинув рот изумлялся высотою брига, слушал, как плещут о его борт волны, как оживленно переговариваются матросы на палубе), шкипер прокричал, чтобы нас первыми поднимали на борт, и приказал спустить с грот-рея[8] канат. Я не заметил, как повис в воздухе, и тотчас же опустился на палубу, где шкипер, проделавший то же самое минутою раньше, с живостью взял меня под руку. Так простоял я несколько минут, ощущая легкое головокружение от качающихся вокруг предметов и, быть может, некоторый страх, между тем Хозисон показывал разные снасти, изъясняя их предназначение.

– А где же дядя? – наконец опомнился я.

– Хм, – помрачнев, холодно усмехнулся он. – И в самом деле – вопрос!

Я понял, что дело плохо. Изловчившись, я вырвался из-под его руки и подбежал к борту. И точно, ялик повернул к берегу, на корме его сидел дядя. Я закричал пронзительно: «На помощь! Убивают!» – казалось, криком этим огласилась вся гавань. Дядя обернулся; я увидал на миг его лицо, оно выражало злобу и ужас.

8

Грот-рей – поперечный брус у нижнего паруса грот-мачты.