Монах Ордена феникса

Шелк. Он ласкает слух также, как ласкает и кожу – на шелковой постели не лежат, в шелковой постели плавают, как в облаке. Солома пахнет клопами, грязью, нищетой. Шелк пахнет богатством, сладким сном, красивой девушкой. Даже клопы на шелковой простыне кусаются нежнее. Альфонсо ложился на кровать с мыслью о том, что шёлковая простыня теперь – это его мечта, и с кровати он теперь никогда не слезет, и эту мысль он не успел додумать до конца, потому что моментально уснул. Он наслаждался своим счастьем здесь и сейчас, не думая о будущем, жил настоящим моментом, ведь неизвестно, где он окажется завтра – в лесу, на ветке дерева, в могиле? Но наслаждался недолго.

Постучались в дверь, разлучив Альфонсо с небытием сна и лаской шёлка.

– Ее Величество просила Вам передать, что ждет Вас в тронном зале как только Вы отдохнете, – сказал из- за двери, не решаясь войти, дворецкий, что в переводе с королевского на язык слуг означало то, что прибыть нужно немедленно.

Дверь в тронный зал была огромной, тяжелой, открывалась со страшным скрипом двумя стражами в латах, украшенных позолоченными узорами, гербами, до блеска начищенные и сверкающие – они должны были услаждать взор верховных людей так же, как и огромный стол из редкого карминового дерева, золотые подсвечники, тяжелая золотая люстра на уходящем в небо потолке. В громаде тронного зала королева казалась хрупкой и нежной, с тоненькими, маленькими ручками, и казалось странным, как самое слабое из присутствующих людей может одним движением руки убить самого сильного в тронном зале. Даже сидящие рядом с ней мужчины казались гигантами, и все же…

– Почему столь слабое создание, как королева, управляет сильными людьми, – думал Альфонсо, шагая по гулкому полу тронного зала, под пристальные взгляды сидящих за столом. – Я могу убить ее за секунду. Я сильнее ее. И все же, я пресмыкаюсь перед ней. Вот у волков, кто сильнее, тот и вожак. А здесь, кто решает, кто будет править? Она сама? На каком основании? И как так получилось, что тысячи других людей с этим смирились?

– Ваше величество, – Альфонсо в поклоне встал на одно колено и внутренне усмехнулся своим мыслям.

– Господа это – монах странник, который спас нам жизнь. Его зовут Альфонсо дэ Эстэда. У него нет таблички с подтверждением благородного происхождения – говорит что, потерял в битве с волком, есть только благородное имя.

Голос королевы затих и тишина стала просто оглушающей. Справа от нее сидел старый, тощий старичок в черной рясе, с огромным золотым крестом на цепочке (Агафенон же очень любит золото, ему медь не подходит), черной скуфье, похожей на маленькое, круглое ведро. Из под скуфьи на Альфонсо смотрели маленькие, зажатые складками дряблых старческих век глаза, глаза жестокого человека, питающегося слабостью других людей. Ниже под глазами находился длинный, старческий нос, похожий на клюв, и множество морщинистой, бело – синей кожи, которой было слишком много везде, где не надо было, но не хватило на щеки, и они были впалыми, как у не умершего ещё мертвеца.

Слева от королевы сидел толстый, заплывший жиром чиновник, в зеленом, расшитом серебряными нитками камзоле, с огромным орденом на груди, казался сонным, глупым, закупоренным в одежды куском теста, которого мужественные петельки камзола из последних сил сдерживали от эпичного расползания. После слов королевы он едва приоткрыл веки, затем только, чтобы снова их закрыть, и с тяжким вздохом уложить щекастую голову на жесткий воротник так, словно ему было скучно.

– Приветствую тебя, честной брат Альфонсо, – сказал старик спокойно, вроде даже миролюбиво, но интонация голоса показалась Альфонсо слащаво фальшивой, как ласковый голос любовницы перед тем, как она всадит нож в сердце. От сравнения старика с любовницей Альфонсо внутренне покорежило, и, видимо, это отразилось на лице в виде гримасы отвращения, которая появилась как раз после слов старика. И старик удивленно поднял брови.

– Я Бурлидо Аск Эгет Мелисский, – патриарх всея Эгибетуза, милостью божьей.

Альфонсо склонил голову.

– Бурлилка багет склизкий, – мысленно окрестил он епископа, поскольку знал – по другому он не запомнит.

– Ты можешь обращаться ко мне «Ваше высокопреосвященство».

Какой мерзкий старикашка с противным голосом, – сказал Альфонсо сам себе в своей голове.

– Знакомство с вами для меня честь, Ваше высокопреосвященство – сказал Альфонсо вслух и снова склонил голову. Он старался держаться уверенно, но подумал, что возможно у него в покоях уже провели обыск, нашли травы, и теперь медленно, с наслаждением тянут на костер, стало жутковато. Альфонсо, на всякий случай, начал незаметно осматриваться – как, если что, сбежать, но сбежать отсюда можно было только через огромную дверь, предварительно пооткрывав, если делать это в одиночку, ее полдня. За это время стражников набежит тьма со всей страны, они еще и пообедать успеют.

– Значит ты монах, – скучно проговорил толстый словно сквозь сон, едва приоткрыв щелочки за которыми скрывались глаза. Твердый, надменный, стальной взгляд. Который тот час же скрылся за жировыми складками век.

– Да, Ваше высокоблагородие.

– Ваша светлость. Монах, убивший волка, зверя, который укокошил десятерых лучших воинов страны?

– Не убил, а прогнал, Ваша светлость.

– Все равно, – отрезал толстый, – десять вооруженных солдат не прогнали, а ты прогнал. Не слишком ли сильно, для монаха с арбалетом за спиной?

– Арбалет поможет против собак, но не против исчадия леса. Стрелами шкуру демона не пробьешь, – Альфонсо улыбнулся –чуть заметно – и спокойно посмотрел толстому в глаза. Однако внутри, в голове металась буря, разрывающая на куски мысли, ломающая способность слышать и думать, буря из старого, доброго животного страха. «Благодарность» за спасение жизни в виде очищения огнем не редкость в среде высшей знати, и теперь шесть пар глаз очень внимательно изучали неизвестного отшельника монаха, который так удачно оказался в нужном месте в нужное время. Альфонсо начал волноваться, появилось ощущение, что он начинает тонуть в чем то липком и вонючем, без возможности вылезти, а эти три фигуры: баба, жирдяй и тощий старик, беспомощные в лесу, но сильнейшие среди людей, топят его ради своих интересов.

– Сторонники нашего ордена сильны верой, но не оружием…– Альфонсо запнулся поняв, что сболтнул лишнего, но было уже поздно.

– Ордена? Какого ордена? – оживился епископ.

– Ордена света, – не моргнув глазом ответил Альфонсо, и закатил глаза, словно молясь про себя. Он чувствовал, что ложь тащит его все глубже и глубже куда то в опасный мрак, ему казалось, что все уже все о нем знают, и только издеваются над ним. Но звериная повадка бороться до конца превратила липкий страх в звериный оскал, слабость трусости в жажду крови и драки. Его не уведут отсюда, его унесут мертвым. И Альфонсо обязательно прихватит кого нибудь с собой. Наверное, того, тощего.

– Не слышал о таком, – сказал епископ и переглянулся с королевой.

– Мы не распространяемся о существовании нашего ордена, – Альфонсо говорил громко, твердо, словно сам верил в то, что городил придумывая на ходу, – члены нашего ордена бродят по свету, сражаясь с демонами силой веры, ибо только вера, повторюсь, способна их одолеть.

– Значит мы не достаточно сильны в вере, раз не смогли его победить? – в словах епископа послышалась угроза, такая, что для Альфонсо ощутимо запахло жареным.

– Выйдите с волком один на один. Там и посмотрим.

Очень сильно не стоило так говорить. От дерзости Альфонсо у епископа аж нос почернел. Как слабая личность, он ненавидел тех, кто сильнее его по характеру, а как наделенный властью, уничтожал их с особой жестокостью, наслаждаясь при этом страданиями своего врага.

Справедливости ради надо сказать, что сам бы Альфонсо, конечно, один на один против здорового волка по своей воле никогда бы не вышел. Он не мог назвать себя верующим, но и неверующим тоже – слишком много неопределенности, не понятных явлений окружают наш бренный мир, но одно он знал совершенно точно – волку без разницы, кто во что верит – он любит мясо. В том числе и вкусное человеческое мясо.