Проклятие дома Ортанов

Денис ЮРИН

ПРОКЛЯТИЕ ДОМА ОРТАНОВ

Глава 1

Не везет так не везет!

Хоть с древних времен и существует поговорка: в такую погоду хозяин собаку из дома не выгонит, но человек – не собака, а значит, выгнать его вполне даже можно. Действительно, что сделается здоровой двадцатилетней служанке от каких-то капель дождя и какого-то ветерка, неспособного сломать даже парочку-другую веток? Разве может стать стылая вода из луж причиной серьезного недуга? Конечно же, нет!

«Не сахарная, не растает! Ну пошмыгает девка носом парочку дней, ну изведет десяток попорченных платков? Все равно на тряпки выкидывать! Главное, чтоб заказ в срок, до полуночи, успела доставить!» – подумал хозяин лавки, всовывая в руки изумленно таращившейся на него белошвейке корзину с носовыми платками и безжалостно выставляя ее за порог.

Осенний Висвард был окутан ночною мглою, моросил дождь; мелкий, противный, холодный, идущий уже не один день. Плотнее закутавшись в старенький плащ и торопливо спрятав намокшие пряди волос под капюшон, Танва прижала к себе корзинку и смело ступила с высокого крыльца прямо в лужу. На мостовой было столько воды, что, обходя все разливы, она добралась бы до заказчика лишь к утру, а туфельки все равно стали бы мокрыми еще до того, как девушка добежала бы до соседнего дома.

«Странные эти господа приезжие! На дворе вон какое ненастье, еще неделю дожди лить будут, а они о кружевных платках думают! Разве маленький платочек спасет от насморка? Тут и целое полотенце вряд ли поможет! Приспичило же им именно к полночи три дюжины платков получить, не могли до утра подождать!» – сетовала про себя девушка, стараясь идти как можно быстрее и по возможности не думать о промокших, немеющих от холода ногах. Как будто услышав недовольные сетования белошвейки, дождь принялся лить еще усерднее, а его компаньон по непогожим забавам – ветер дунул так сильно, что чуть не сорвал с бедной, продрогшей до костей девушки плащ.

К счастью, дела у хозяина белошвейки шли успешно. Его дом находился в центре города, а поэтому большую часть пути Танва пробежала по хорошо освещенным улочкам, где, несмотря на поздний час и непогоду, еще можно было встретить прохожих. Пусть изрядно подвыпивших, шатающихся, мерзко выглядевших и извергавших из слюнявых ртов фривольные выкрики при виде припозднившейся девицы, но все же безобидных, а не тех злодеев, кто по ночам таится с острым кинжалом в подворотне, поджидая беспечную жертву. Хоть кошелька у белошвейки отродясь не было, а искусно вышитые платки не могли прельстить лиходеев, но девушка все равно жутко боялась встречи с ворами, разбойниками, бродягами и прочим отребьем. Она была красива и молода, ей было чего опасаться в столь поздний час.

У каждого города есть своя история, свои традиции, есть что-то, отличающее его от других городов королевства. В Персве варили лучшее в Манваре пиво, Кирданас славился своими красавицами, на верфях портового города Кельверборга строили самые быстроходные корабли, а в Висварде… в Висварде не любили приезжих. Именно по этой причине не только кишащие клопами и вшами постоялые дворы, но и гостиницы для странствующей знати находились в той части города, куда не стоит заходить без крайней нужды даже днем, не то что ночью.

Свернув с ярко освещенной фонарями площади на темную улицу, Танва почувствовала себя не в своей тарелке. В этой местности молоденькая мастерица кружев вообще ощущала себя неуютно, так мало у нее было общего со всем, что ее здесь окружало. Рабочий квартал, грязные дома с выбитыми стеклами, вокруг пьяные лица и малоприятные взгляды, даже дворовые псы, казалось, смотрели на чужаков подозрительно и оценивающе, как на огромные куски свежего мяса, которого так не хватало в их скудном рационе.

С самого раннего детства девушка была сиротой, и память ее не сохранила даже жалких обрывков воспоминаний о родителях. Последние пятнадцать лет она прожила в лавке хозяина, где сначала нянчила детишек и мыла полы, а затем, встав перед небогатым выбором: отправиться в мастерскую или на кухню, – избрала изнурительный труд швеи. Лишь пару лет назад хозяин, по достоинству оценив ее мастерство, сделал ее белошвейкой, а до этого приходилось мастерить простыни, обшивать полотенца, а заодно и штопать носки всему многочисленному господскому семейству. Работа была тяжкая, в жизни мастерицы было мало радостей, но зато светловолосая красавица, на которую частенько заглядывались посетители, не голодала и не ведала нищеты.

Возможно, по этой причине девушка, не имеющая ничего, кроме пары стареньких юбок да изношенных туфелек, но живущая в доме состоятельного горожанина, считала обитателей рабочих кварталов самыми жалкими существами, самыми мерзкими представителями городского дна, на которое ей, как всякому благоразумному человеку, не хотелось опуститься.

Как бы то ни было, а Танва порадовалась тому факту, что из-за плохой погоды на улочке не было ни души, и продолжала потихоньку продвигаться к своей цели, маленькому островку благополучия среди мусора и грязи; к дорогой и хорошо охраняемой гостинице «Рев вепря», находящейся в самом конце улочки.

Она спотыкалась в темноте, то и дело попадала в глубокие лужи, тихо ругалась, употребляя словечки, недостойные девицы, и упрямо продвигалась вперед. Ей оставалось лишь перейти дорогу, уходящую влево, по узкой тропинке пересечь небольшую свалку, сокращая путь, и вот они – железные ворота гостиничного особняка. Но когда продрогшей и промокшей белошвейке нужно было сделать всего двадцать-двадцать пять шажков до заветной цели, она вдруг замерла и принялась настороженно озираться по сторонам. Что-то тут было не так… Девушку поразила непривычная уху тишина: не слышно было ни раскатистого смеха слегка пригубивших вино охранников, ни лая злых сторожевых псов. Танва не раз посещала «Рев вепря», правда, это было днем, а не ближе к полуночи, но все же на гостиничном дворе не могло быть слишком тихо. Слуги, конюхи или охранники нет-нет да нарушали бы сон постояльцев. Постояв немного, но так и не обнаружив ничего подозрительного, девушка направилась к воротам, размышляя, как подать сигнал, что она уже здесь. На ночь сторожа предусмотрительно убирали с ворот колотушку, а иначе им пришлось бы постоянно бегать за беспризорной, частенько не ночующей в родительских трущобах детворой.

Девушка крикнула, но, несмотря на то что в окнах первого этажа гостиницы горел свет, ей никто не ответил, со двора не послышалось ни собачьего лая, ни недовольного ворчания, ни шагов. Тишина еще больше насторожила Танву. Она осторожно подошла к ограде неподалеку от ворот и, прижавшись к холодным железным прутьям, попыталась разглядеть, что творится внутри.

Картина, представшая взору девушки, могла испугать и повидавшего всяких мерзостей на своем веку вояку. Двор был довольно сносно освещен, хотя половина фонарей погасла от дождя и ветра. Посреди, в шагах десяти от запертых ворот и примерно на таком же расстоянии от крыльца гостиницы, стояла запряженная карета с настежь распахнутыми дверцами. Тело возницы свисало с козел вниз головой, хотя самой головы как раз и не было… Из перерубленной шеи все еще сочилась кровь и узенькой струйкой стекала в багровую лужу на мостовой. Возле ворот неподвижно лежало тело охранника. Танва не могла разглядеть, жив он или мертв, поскольку видела лишь его ногу.

Определенно, приезжие господа собирались отправиться в поздний путь, и стоило им лишь сесть в экипаж, как их постигла внезапная смерть. Первым погиб пожилой дворянин, погиб мгновенно, скорее всего, даже не успев сообразить, что отправляется не в обычную поездку, а в свой последний путь. Острое, короткое копье пронзило стенку кареты, вошло ему в спину и вышло наружу примерно на целый локоть. Из окровавленной груди вельможи торчал не только зазубренный наконечник, но и довольно длинный отрезок деревянного древка. Сопровождавший мужчину юноша успел вскочить с заднего сиденья, но это его не спасло. Мертвое тело лежало в трех-четырех шагах от распахнутой дверцы, причем поза была настолько неестественной, что даже у никогда не видевшей прежде мертвецов белошвейки не возникло сомнений. Торчащий точно между лопатками кинжал настиг юношу в прыжке, а сила броска была столь велика, что тело прогнулось назад еще в воздухе, и поэтому приземлилось не на живот, а на спину, и только затем завалилось на бок.