Детективная осень

– Куда направимся на этот раз? Предлагаю прогулку по Питеру. Я, кстати, неплохой гид – могу похвастаться. Скучать вам точно не придется.

– Вам удалось что-нибудь узнать? Вчера вы говорили, что вам нужно сопоставить кое-какие версии…

– Все – потом, – ответил Медведев несколько загадочно.

…Это была самая фантастическая ночь в жизни Анны, она словно провалилась в другую реальность. О, если бы эти стены и здания могли говорить: наверное, они бы рассказали столько, что хватило бы не на одну книгу рассказов и воспоминаний. Профессор начал говорить о городе, о знаменитом фотографе Наппельбауме, который запечатлел почти весь Серебряный век в лицах. Потом он смолк, и слышался только плеск воды и чьи-то шаги совсем рядом…

– Слышите? – сказала Анна, остановившись. – Как будто за нами кто-то идет.

Профессор недоуменно пожал плечами.

– В тишине, бывает, слышится и не такое… Петербург расшатывает нервы. В этом городе есть что-то пугающе прекрасное, болезненное, чего не могут вынести люди с тонкой психикой.

Анна одернула себя, ей не хотелось выглядеть перед своим собеседником истеричкой или женщиной с расшатанными нервами. Она вспомнила вчерашние слова профессора о том, что он собирается проникнуть в некоторые тайны. Как далеко он зашел?

Она выдохнула. В воздухе реяло облачко пара. Анна посмотрела на противоположную сторону – словно какой-то силуэт мелькнул в тени здания. Она остановилась.

– Кажется, нас преследуют, – сказала она испуганным шепотом.

– Ну что вы? Кому мы нужны? – иронично ухмыльнулся профессор. – Уличным грабителям? Я уверен, есть более привлекательные фигуры для люмпенского рейдерства, чем мы с вами…

То ли нервы Анны действительно обострились, то ли так на нее подействовал город, эта ночь, тревожный блеск фонарей… Она схватилась за руку профессора.

– Может быть, закончим прогулку?

Он снисходительно улыбнулся.

– Сейчас как раз начнется самое интересное, нам предстоит экскурсия в один дом. Там живут мои знакомые, и не просто знакомые, – профессор замолчал. – Мы сможем узнать от них много интересного. Я надеюсь на это.

Они остановились у дома с окнами на Неву.

– Обычно все описывают Питер как город дворов-колодцев, а мы сейчас с вами зайдем в очень приятный дом на воде. Вода создала Питер, и не случайно существуют древние пророчества, что от нее он и погибнет.

Они вошли в дом, потянув на себя тяжелую дверь. Лестница вилась спиралью, уводя вверх. Поднимались пешком, на повороте Анна пошатнулась – закружилась голова, она схватилась за перила, чтобы не упасть. Профессор же шел впереди нее размашистым шагом, не оборачиваясь.

Перед дверью с номером 14 он остановился и позвонил в звонок. Дверь открыли не сразу – сначала за ней послышался звонкий стук каблуков, чей-то приглушенный смех, потом дверь распахнулась. Анна увидела ту самую женщину, которая была в музее Ахматовой, и в недоумении застыла.

– Позвольте представить вас друг другу, – сказал профессор. – Это моя знакомая Анна, она работает в историко-консультативном центре «Клио», а это Ида… моя старинная подруга. При слове «подруга» Ида едва уловимо повела плечами, как будто бы ей стало зябко. Женщина подняла руку вверх, и в ней, как у фокусника, внезапно появился веер, раскрывшийся с легким звуком, подобным тому, который издает лопнувший гранат.

– Ах, ах… профессор, вы шутник, сколько лет прошло-протекло в Лето с нашей последней встречи? Вы об этом задумывались?

Медведев смутился.

– Да. Это было давно.

– «Давно» – чистый эвфемизм, сказала бы я. Игра в бисер или в слова. Сколько прошло десятилетий – два, три, четыре?

– Давай вернемся в сегодня, – мягко предложил профессор.

– Конечно, сегодня – это всегда безопасно. И надежно. Ну проходите же, проходите…

Они шли коридором, который тоже, как и лестница, казался нескончаемым, или это так искажалось пространство в Питере – все приобретало дополнительную глубину, оттенок бездонности, не замечаемый в обычной жизни и при привычных обстоятельствах. Но есть некоторые ситуации, когда все становится иным, и к этому нужно отнестись со смирением, как к неожиданному подарку судьбы.

Наконец они оказались в комнате, большой, полукруглой – она напоминала зал в музее: с картинами, изящными столиками, прячущимися по углам, массивным старинным сервантом с тускло белеющим в его недрах фарфором, с пианино, на котором возвышался канделябр, похожий на руку с растопыренными пальцами, раскрытую для принятия даров. Стены были обтянуты синим шелком, усиливающим впечатление пребывания в царстве воды. По стенам скользили тяжело-серебристые блики от близкой Невы.

– Сюда! – Женщина порхала по квартире, как яркая птица – колибри. Шаль на плечах только усиливала это сходство. – За столик, только не уроните шахматы, которые стоят слева, они старинные…

– Куда мы попали? – шепотом спросила Анна у профессора.

– Сейчас все узнаете, – так же шепотом ответил профессор.

Изящный столик был уставлен тонким фарфором и хрусталем: тарелками, чашками, молочником с острым и нежным клювиком.

– Сейчас к нам выйдет мама.

– Генриетта Дормидонтовна! – с волнением произнес профессор. – Боже мой! Вспомнит ли она меня?

– Когда-то ты называл ее Геней, – с грустью в голосе сказала Ида.

Профессор на этот упрек ничего не ответил.

В комнату вошла, нет, вплыла женщина без возраста. Древняя и вместе с тем удивительно молодая, словно через ветхую оболочку сквозили очертания юности, намеченные легким пунктиром. Она была одета в темное платье с белым кружевным воротничком и ниткой длинных жемчужных бус. Седые волосы были уложены буклями.

– Добрый вечер, – склонился к ее руке Медведев.

– Ах, Саня, – прошелестела пожилая женщина. – Не думала, что мы с тобой еще свидимся в этой жизни. Но замыслы Творца превосходят наши мысли и желания. Господь Бог – большой мастер на всякого рода сюрпризы.

Она перевела взгляд на Анну.

– Это моя знакомая. Историк. Работает в московском историко-консультативном центре «Клио». Нас объединило одно дело, точнее, одна загадка.

– Садитесь! – взмахнула руками Ида. – Кофе, чай?

– Ида! – Голос у Генриетты Дормидонтовны был сильным и звучным. – Подай к столу шампанское! Какая ночь! Вы не находите? – обратилась она ко всем. – Знаете, – и она наклонилась к Анне, словно намереваясь поведать ей страшную тайну, – питерские ночи особенные. В них есть надрыв, печаль и некая болезненная страстность… Как там у Гумилева…

При упоминании поэта Анна слегка вздрогнула.

Шампанское разлили по бокалам.

– За что выпьем? – спросил профессор.

– За любовь! – воскликнула Ида. – Любовь к поэзии и любовь к любви…

– Очаровательный тост! – Анне показалось, что в голосе Александра Николаевича прозвучала ирония.

Она посмотрела на него, но тот был вполне серьезен.

Генриетта медленно пила шампанское из узкого бокала. По ее лицу растеклась блаженная улыбка.

– Прошу к столу, чем богаты, тем и рады. Конечно, хотелось бы более роскошный стол. Но ах и увы! – словно оправдываясь, произнесла Ида.

– Все нормально, Ида! – возразил профессор.

– Давно вы у нас не были, – в голосе Иды прозвучал явный упрек.

– Да. Давно, и разве мы не на «ты», Ида?

– И что вас привело сюда? С итальянских брегов? Вы стали как Максим Горький, наш буревестник, который писал о суровой России и пролетариате, а сам предпочитал проводить время в Италии в окружении прекрасных женщин.