Страница 3 из 7
* * *
Вторая командировка года оказалась куда как лучше. Во-первых, никаких очередей в самолёт и заполнения пустоты в аэропорту. Азиаксист отвёз меня на абсолютно новый вокзал «Восточный», что скромно приютился на севере, где-то за ВДНХ и стадионом «Локомотив». Маленький и нестаринный он совсем не походил на ожерелье знаменитых монументальных ЖД вокзалов столицы на кольцевой линии метро. Перевалочная станция, новенький как МФЦ, «Восточный» перехватывал скорые электрички и отправлял всех их в сторону Нижнего Новгорода. Стоянка такси почти отсутствовала, зал ожидания вместил только одно кафе, перрон напомнил о временах, когда с одноклассниками кочевали до грибных мест. Старт наш начинался под такими же навесами у бетонного берега перрона. Сегодня всё лучше, бетон не крошится под ногами, фонари светодиодные, в расписании порядок и мобильное приложение подсказывает куда идти. Что скрывать, билеты теперь покупаются честно, без зайцев, но за средства работодателя. Однако эти улучшения перрона и вокзала нивелируются ослабевших зрением и зимой. Все отличия от той станции после школы размываются, холодный ветер не позволяет смотреть на HD экран, шапка глушит идеального диктора. Электричка-комета всосала нас за пару минут и дорога покатилась комфортно и безостановочно. Чуть хуже «Сапсана», чуть лучше «Аэроэкспресса», наш «Стриж» или как-то так, довёз меня с коллегой до тихого Владимира. Зима в нём оказалась лютая, тёмная, сказочная как в фильмах Роу. Быстрая остановка в отеле и прогулка по центру. Крутые холмы над далёкой внизу рекой, так и видишь здесь укрепления, валы, частокол, глаз сам очерчивает прошлые границы по центральной части города. Домонгольские храмы прекрасно восстановлены, подсвечены и в безлюдье, на морозе, мы стоим свидетели красоты. Стены соборов под прожекторами цвета льда на катке. Иллюминация холодная, сине-белая, но праздник из всех окон и с каждого дерева. В чёрном небе на ветвях сидят огромные мерцающие снежины, сосулищи метровые и прочие символы Руси. У соборов люд катается на коньках, то есть ходит по замёрзшей воде. Местные дети на ветру крутятся на безумном аттракционе как в открытом миксере. Бешено вращаются огоньки, кажется, что слетят с них шапки и сами они вслед. Москвич схватил бы ангину или менингит, а здесь очередь из детей в миксер. Нечищеные улицы светлы и кажутся не беспорядком, а инсталляцией средневековой жизни. Не хватает бабы с коромыслом, стражника в шубе у ворот, стоячих столбов дыма в небе города. Большая Московская приютила нас в ресторанах и барах всех мастей. Здесь и нелепица копирования столичных бургерных, и самобытные рестопельменные с квасом и хреновухой. С мороза хочется какого-то отвратительно дорогого горячего с шикарным супом. Кажется, что в меню этой древней русской столицы мы не поймём ни слова, всё будет с первой красной буквы в полстраницы, с указанием степени терпения заеца и местом споймания лебедя. На деле небольшое разочарование. Лофт. Какой на хер лофт в Володимере? Избегая макдака и почти зажмурившись от донера ныряем во что-то с иностранным именем, но с русской душой. Отогрелись. Скатерть, миска с супом, сметана как айсберг в тарелке, узоры мороза на стекле. В отель пешком по скользким тропам через частный сектор. По пути нас спрашивают дорогу местные. Присматриваемся, не супостаты ли, не монголы – свои. Гуглом показываем им куда. Собаки лают за забором, один и тот же заниженный таксист гоняет по переулкам с лагерным шансоном в салоне, кругами, будто ищет нас как Вий. Мы очертили круг сугробом и не кажемся на люди. Все таксисты, встреченные за два дня, слушали что-то вызывающее кровотечение из ушей. Такое на радио «Шансон» не пустили бы даже ночью. Город не умер после монголов, после всякой полупольской шушары, после кровавой любви своих же князей. Всё стоят три холма и весьма душевно стоят в эту потрескивающую зиму. С Ульяновском не сравнить. Чувствуется место силы. Наскоком не поймёшь, что понравилось, но хочется почитать про эти места, побродить, посмотреть с крутого мыса вдаль. На второй день в противотуберкулёзном стационаре увидел и местных. Туберкулёз плюс ВИЧ, туберкулёз плюс гепатит. В палате по одному, система вентиляции, лучшие лекарства, только люди этого не ценят, не понимают, как им повезло именно в этой образцовой домонгольской больнице. Крашенные дощатые полы, линолеум, память снова разыгралась. Центральные районные больницы Смоленской области так и лезут в ум. Но если любишь, перестань сравнивать. Натёр нос респиратором, напился кофе и снова в такси с песней о тюряге, кушать блины да мясо на Б. Московской. Блинной Московской? Бандитской? Большевистской? Бигдатавской? Умею я не тужить в командировке. Пешая прогулка после обеда вниз с холма до вокзала и прыжок в «Стриж» во время его минутной остановки. Владимир, ты крут и богат, мал, да не увидишь за раз всей красоты. В прошлый раз летом не было времени рассмотреть, а сейчас в мороз не было возможности. Значит увидимся в третий раз. Суздаль я твой исходил вдоль да поперёк, пора и Владимиру дать очередь.
Февраль.
Семнадцать лет назад стал папой. В этот единственный подобный день в жизни было у меня всё легко и просто. Дочка родилась в полдень и не было нужды страдать и маяться рано и поздно по суткам. Не заимел ни чумных друзей, ни привычки отмечать каждую пятницу или восход выпивкой, ни тем более рождение, так что всё было гладко. Никто не диктовал мне, что делать в этот день. Приехал на трамвае к роддому. С помощью однокурсницы прошёл в палату к уставшей жене и взял на руки ребёнка спустя четыре часа после родов. В этот самый момент установился какой-то контакт и многое прояснилось. Имя Даша стало казаться самым подходящим, то что это девочка самым надлежащим в мире фактом. И то, что дальше всё будет хорошо тоже никак не предавалось сомнениям. На работу я не пошёл, в те времена такие вещи дозволялись благодаря адекватным руководителям. Погода была морозная, но ясная и чистая. Смоленск не был для меня непролазным или грязным, вся маята и цветной налёт на снегу расступались передо мной. Жена покрылась мелкой геморрагической сыпью, которая на глазах исчезала. Бледность лица казалась очень красивой и контрастировала с концентрированным розовым личиком дочки. Остальные цвета в палате, на мне, на знакомой докторше, в коридорах были белыми или очень близко к белому. За окном было бело, потолок был белым. Пелёнки и всякие накрывашки тел были белыми, бледно-бесцветными. На этом фоне розовость кожи людей ярко сияла. Главным сиянием было лицо Даши. Её складочки и активности мимикой возмущали белое пространство. Её звуки доминировали в пустоте палате. Она была центром мира, собиралась раскрасить эту безликость во все цвета. Начала она с тёмно-розового, с концентрата. Родители мои меня не опекали в тот день и не засыпали советами, что теперь делать, как жить, они работали. Я вернулся из роддома и выполнил несколько пустяковых поручений жены, справился и стал ждать далее остальных счастливых моментов. Какие-то приготовления, вроде принесённого древнего пластикового таза, были уже сделаны. Пелёнки лежали где-то на своих местах. От меня ничего не требовалось, я был спокоен. Состояние моё прекрасно поддерживалось тем, что родителей, к которым мы недавно переехали, дома не было. Все работали и тоже, я надеюсь, не волновались ни о чём. Я не устроил истерик под окнами роддома, зачем, ведь уже держал дочку на руках, не разрисовал машину благодарностями, типа «еду за дочкой», машины у нас не было. Комната, откуда мы вчера поздним вечером уехали в роддом, была немного захламлена вещами, но всё как будто было на местах и пригодится вот-вот. Уже появились у меня первые фотографии, уже имел я доказательства отцовства. Волновался за жену и не волновался за общее будущее. Все следующие дни рождения дочери мы старались делать что-то особенное. Иногда копировали лучшие примеры из кино и от знакомых, например, детский праздник в кафе-боулинге. Часто придумывали что-то сами, всегда дарили какие-то невероятные подарки. Что-то чего не было в детстве у нас, какие-то чудеса техники. Но как бы ни были наши первые подарки дороги и выбраны с любовью и искренностью, мне запомнился навсегда подарок тёти Оли на 1 год дочки. Это был довольно большой для её роста дочкм енот, мягкий, рыже-коричнево-бело-чёрный, с вполне узнаваемым енотством в нём. С полосками и типичным хвостом. Енот спал с Дашей много лет и жив-здоров до сих пор, не смотря на семнадцать лет проживания множества котов и собаки, праздники и будни. Енот всё так же часто спит с дочкой. Сейчас он ответственен за её сон в Смоленске, на нашей последней немосковской квартире. Он чуть подсдулся, свалялся, на фоне ребёнка стал небольшим, компактным даже. Но он навсегда будет связан с радостями первых лет и каким-то неуловимым способом с тем первым розовым цветом личика, морщинками и большими глазами из белой обёртки, первой одежды человека. То была зима, когда я стал папой.