Страница 66 из 67
Я хотел оставить после себя память – детей. Я мечтал о том, чтобы после меня осталось как можно больше детей. Может, это покажется парадоксальным, но, чем ближе подступала ко мне смерть, тем острей становилось это желание.
Ведь скоро я должен был раствориться в небытии…
В этом письме я хочу попросить у тебя прощения: никого я не мучил так, как тебя. И еще. Может быть, ты родишь мне ребенка – увы, это случится уже после моей смерти.
Возьми в правом ящике стола банковский счет. Денег у меня немного – пять-шесть миллионов, но все же… Возьми их, когда они тебе понадобятся. Можешь воспользоваться ими даже в том случае, если захочешь избавиться от ребенка.
И еще. В стенном шкафу в левом углу стоят три картонные коробки с моими рентгеновскими снимками и записями о течении болезни. Думаю, более подробного и объективного исследования поражения миеломой позвоночника еще не было. Прошу тебя, передай эти коробки доценту Сэнде с кафедры хирургии университетской клиники. Он единственный уже два года знает о моей болезни, это он посылал мне наркотики.
Скоро я увижусь с тобой в аэропорту Ханэда. Странно, что я пишу все это человеку, с которым через час буду лететь в одном самолете.
До сих пор я обманывал тебя, и ты простодушно мне верила. В последний раз я воспользуюсь твоей доверчивостью. Надеюсь, ты будешь моим последним другом.
Кёскэ Наоэ Норико сидела на диване, бездумно глядя куда-то вдаль.
Письмо по очереди читали главврач, Рицуко; потом старшая сестра; Акико заглядывала ей через плечо.
У Норико не возникало желания отнять письмо, спрятать его. Да, там говорилось о том, что было их тайной – ее и Наоэ. Теперь об этом узнают все. И пусть.
Все равно скрыть бы не удалось.
О том, почему Наоэ покончил с собой, пришлось бы сказать главврачу и старшей сестре. Об этом могли написать и из Саппоро. А так даже лучше: исчезнут подозрения относительно наркотиков.
Ну а отношения между Наоэ и Норико… Они давно всем известны. Конечно, лучше бы скрыть пока про поездку в Саппоро, но это – их личное дело. Все равно о ребенке, который жил у нее под сердцем, когда-то пришлось бы поговорить со старшей сестрой, а уж она не преминет сообщить главврачу с Рицуко. Так что зачем скрывать, обманывать? Смерть Наоэ могут истолковать не так.
Странная апатия охватила Норико. Наоэ нет, а все остальное – что будет с ней, что подумают люди, – все это уже не имеет значения. Изменить ничего нельзя.
Норико всегда подчинялась воле Наоэ: он говорил «белое» – она думала «белое», говорил «черное» – она верила «черное». Она не изменилась и теперь: что ж, его нет, надо жить, как получится.
Но что-то все же надо делать… Голова идет кругом… Она никак не могла сосредоточиться.
Наконец она вспомнила про грязный стакан, который заметила, входя в квартиру. Когда она приходила к Наоэ, мытье посуды, уборка приносили ей абсолютный душевный покой.
– Стенной шкаф там? – спросил главврач, закончив читать письмо.
Норико кивнула, подошла к шкафу и открыла правую створку.
Внутри по-прежнему стояли три картонные коробки. Главврач вытащил одну из них.
На крышке было помечено: «октябрь—декабрь».
Ютаро достал пакет со снимками, выбрал один и поднес к свету.
Все столпились вокруг.
– Н-да… – протянул Ютаро.
– Покажи, где опухоль? – попросила Рицуко.
– Видишь в углу черное круглое пятнышко? Выемка. Это она и есть.
Норико было видно, что на снимке ключица. Ближе к плечу, там, где показывал главврач, виднелась черная округлая впадинка. Кость плавно изгибалась, но в этом месте сам дьявол оставил свой черный след.
– Бедный… – Рицуко поднесла к глазам платочек и отвернулась. – Представляю, какие боли…
Норико медленно встала и пошла на кухню мыть стакан. Никто ее не просил. Просто это вошло в привычку.
Теперь Норико почти все время спала.
Собственно, это был не сон. Она лежала в постели с закрытыми глазами, а мозг ее бодрствовал. Она все слышала, понимала – и завывания ветра, и шаги разносчика молока, и топот почтальона, когда он взбегал по бетонной лестнице.
В ту ночь вместо нее дежурила Акико. Из квартиры Наоэ старшая сестра с Каору привезли Норико в общежитие, уложили в постель; старшая сестра все время гладила ее по голове; Каору сидела рядом – присмиревшая, как после нагоняя. Что было дальше – Норико помнила очень смутно.
Удивительно четко ей запомнился только один эпизод: утром кто-то позвонил, и она даже, кажется, отозвалась: «Да-да!» Но с кровати не встала, не было сил; и посетитель, видно, ушел, потому что в комнате снова воцарилась тишина.
Что происходит? Усталости нет, и ничего не болит. Но тело не подчиняется ей; оно стало безвольным и мягким, как вата. Норико даже злилась на себя за эту слабость. Позовут – ответит; оставят в покое – по-прежнему будет лежать…
Норико пролежала почта весь день, до четырех часов.
А в четыре – дальше она помнила хорошо – ее разбудили.
Она открыла глаза: перед ней сидела Сэкигути.
– Проснулась? Как самочувствие? – Старшая сестра низко склонилась над Норико, сонно смотревшей в потолок. – Я к тебе заходила сегодня утром. Позвонила – ты ответила, я успокоилась и ушла.
Значит, действительно не показалось: звонок был…
– Приехала сестра доктора Наоэ.
– Сестра?
– Вчера вечером ты говорила с ней по телефону…
С этой секунды мозг Норико лихорадочно заработал.
– Где она сейчас?
– В клинике, скоро придет сюда.
– Надо встать…
– Совсем не обязательно. Если неважно себя чувствуешь, лучше полежи.
– Нет, встану.
– Тогда я сбегаю, приведу ее?
Странно… Трагедия вселила в старшую медсестру еще большую живость.
После ее ухода Норико села на кровати и огляделась. Солнце уже клонилось к западу.
Вчера она так и легла в чем была – в тапочках, не переодевшись в ночную рубашку. Торопливо натянув свитер и юбку, Норико подошла к зеркалу и начала причесываться. В это время в дверь постучали.
– Мы пришли, – сказал за дверью голос старшей сестры.
Норико смутилась: зачем так быстро? Даже не успела привести себя в порядок. Она хотела попросить их обождать, но потом передумала. С полураспущенными волосами она пошла открывать дверь. Теперь, после смерти Наоэ, на нее будут смотреть как на его жену.
– Извините… – В комнату вошла женщина в кимоно. – Я сестра Наоэ.
– Норико Симура… – поклонилась Норико и взглянула на женщину. Что-то в ней было родное. Лет сорока, очень похожа на Наоэ – такое же удлиненное лицо. Кимоно очень элегантное, морковного цвета, с мелким рисунком.
– Вы столько сделали для брата, спасибо… – поклонившись, сказала женщина. – Обидно, что ничего не знала о вас раньше. Сюда следовало, конечно, приехать маме – она так хотела встретиться с вами, – но после всего, что случилось, она совсем ослабела. Вместо нее приехала я…
Норико нечего было сказать. Она смотрела на женщину и чувствовала, что сердце постепенно оттаивает.
– Вы, должно быть, сердитесь на нас… Так уж случилось. Простите, если можете.
– У меня нет на вас обиды.
– Думаю, брат был бы рад это услышать… Норико не отрываясь смотрела на женщину. Тень снова пробежала по ее лицу, и Норико подумала: «Как же они похожи!»
– Он действительно бросился в озеро? – тихо спросила Норико.
– Позавчера к вечеру на озере нашли пустую лодку, в ней его пальто и письмо.
– Кто-нибудь видел его самого? Как он плыл в этой лодке?
– Нет. Никто не видел. – Женщина медленно покачала головой.
– Значит, это не точно?..
– Пятого января он поехал на озеро. Портье гостиницы видел, как брат спускался к берегу.
Запорошенная снегом узкая крутая тропа. Внизу огромное синее озеро. Березы отбрасывают тени на снег…
– В лодке было только пальто и письмо?
– Еще сигареты и спички.
Отплыв от берега, Наоэ курил. О чем думал в эти минуты? О болезни? О работе? О ней? Слезы душили Норико.