Страница 43 из 67
– Вот оно что…
– Сейчас он лежит в палате, за которую доплачивать не надо. А что, у вас с деньгами трудно?
Старушка потупилась:
– Так ведь я, как старик заболел, все время при нем…
Наоэ вытащил из кармана сигарету. Норико, просматривавшая медицинские карты, подала пепельницу.
– Что ж, если не можете заплатить сейчас, потом заплатите.
– Но…
– У вас действительно совсем нет денег? – немного подумав, спросил Наоэ.
Старуха горестно кивнула.
– Ну и ладно. Нет – и не надо. Старушка удивленно посмотрела на него.
– Нет денег – и все тут. Ничего не поделаешь. Будут требовать – так и отвечайте. Это самый сильный аргумент.
Старушка совсем растерялась.
– Вы раньше где-нибудь работали?
– Да, время от времени…
– Где?
– В ресторанчике, посуду мыла.
– И сколько вам платили?
– Я работала десять дней в месяц и получала двенадцать тысяч иен. Вот поправится старик, снова устроюсь куда-нибудь. Может, тогда как-то наладится с деньгами…
– Да вам уж не надо работать.
– Ну а как же?..
– Вы ведь получаете пособие, так? И за больницу платит государство. Так что ради двенадцати тысяч работать не стоит.
– Почему?
– Сейчас вам выплачивают пособие и дают деньги на лечение. Тысяч двадцать-тридцать наберется?
– Около двадцати пяти.
– Ну вот. Это как раз минимум, установленный государством; такую сумму обязаны выплачивать нетрудоспособным – тем, кто лишен каких бы то ни было доходов. А если узнают, что вы иногда подрабатываете, из пособия будут изымать ровно столько, сколько вы заработали. Так что нечего работать, будьте лучше рядом с дедом. И вам легче, и ему лучше.
– А как же счет?
– Выбросьте и забудьте.
– Главный врач будет ругаться.
– Состояние вашего мужа неудовлетворительное, выписать его он не имеет права. И потом, никто не может требовать денег с тех, у кого их просто нет.
Старушка снова кивнула, но было видно, что она решительно ничего не понимает.
– В наше время хуже всего – иметь мало денег, продолжал Наоэ. – Или уж иметь много, или совсем ничего. Да, лучше совсем ничего не иметь. На нет и суда нет – и нечего волноваться, как заплатить за больницу, сколько стоит лечение…
Тиё почтительно слушала.
– В Японии лучше быть или очень богатым, или совсем нищим…
– А… а дед мой поправится? Наоэ затянулся, выпустил дым. – Нет, не поправится.
– Значит, помрет? – Старушка потерянно подняла на Наоэ глаза.
– Разве вам не говорили, что он неизлечимо болен?
– Говорить-то говорили… Стало быть, и больница ему не поможет?
– Понимаете, у него болезнь крови. Пока делают переливания – всё более или менее хорошо, но постепенно он все равно будет слабеть и слабеть. Тут медицина бессильна. Переливание стоит дорого, каждый раз – несколько тысяч иен. Так что, повторяю: ему лучше всего оставаться в больнице, за счет пособия. Положитесь на нас и ни о чем не думайте. А мужу о нашем разговоре ни слова.
– Хорошо-хорошо… – Старушка снова послушно закивала.
– Безнадежных больных много. У нас есть больной раком желудка: он не доживет и до конца года… Рано или поздно – все там будем. Только кто-то знает свой срок, а кто-то нет, – словно разговаривая сам с собой, пробормотал Наоэ.
Тиё потянула носом, вытерла его пальцем.
– Спасибо, доктор. – Со слезами на глазах она поклонилась и вышла из комнаты.
Наоэ проводил взглядом ее маленькую сгорбленную фигурку и повернулся к Норико.
– Разве Кобаси не говорил ей, что старик обречен?
– Да нет, кажется, прямо не говорил.
– Напрасно. Диагноз следовало сообщить жене больного.
– Наверное, просто не решился. Два таких несчастных старика…
– Ну и что? Болезнь есть болезнь.
– У них и детей-то нет, так вдвоем и состарились. Смотришь порой, как она хлопочет подле него, так жалко становится, что хоть плачь.
– Нелегко ей…
– А каждую ночь она к старику под бок… Лежат рядышком – маленькие, худенькие, прямо дети.
– А другие не возражают?
– А что возражать? Ну, посмотрит кто искоса, да без зла. У них в палате все друг о друге заботятся.
– Вообще она молодец, хорошо держится. Норико вздохнула.
– Неужели у них действительно совсем нет родственников? Никто ведь ни разу не навестил старика.
– И хорошо, что нет. С пособием проще. А теперь и вовсе: никого нет, ничего нет – и проблем никаких.
– А им-то каково? – усомнилась Норико.
– Да ты подумай: если бы старику пришлось высчитывать, какую сумму покроет пособие да сколько платить наличными, он бы извелся весь.
– И то верно… Ей будет тяжко, когда дед умрет.
– Что тут сделаешь?
– Такие дружные… Язык не поворачивается сказать.
– Родственников обязательно надо предупреждать.
– Да ведь как страшно знать заранее!
– Зато смерть не будет неожиданной.
– Все равно, смерть – это ужасно. Правда, Томоко?
Томоко Каваай сидела рядом с Норико и крутила из марли тампоны.
– Если уж умирать, – вздохнула она, – то вместе с любимым человеком.
– Двойное самоубийство?
– Ну это, конечно, романтика. Но пережить смерть близкого человека, наверное, очень страшно.
Томоко отложила марлю и подняла глаза. Ей было всего двадцать, круглое личико светилось юностью.
– Вот эти старик со старухой – они как один человек… Это же прекрасно – жить одним дыханием, как они!
– Умирать все равно поодиночке, – отозвалась Норико. – Кто-то умрет первым.
– Как жутко думать об этом! – Томоко вздрогнула. Наоэ в разговор не вступал. Потом неожиданно встал и, засунув руки в карманы халата, вышел в коридор.
Десятого декабря, через четыре дня после ночного приключения, Дзюнко Ханадзё выписалась из «Ориентал».
Сэкигути уверяла всех, что Ханадзё вынуждена была покинуть клинику после неприятной беседы с главврачом, которому она сама доложила о случившемся. Никто, однако, не верил ни единому ее слову.
Старшая сестра действительно не преминула донести, но Югаро, как и следовало ожидать, пропустил это мимо ушей. День выписки – десятое декабря – был назначен заранее.
– Вряд ли скупердяй выгонит богатую пациентку. Да еще за такой пустяк. Подумаешь, привела дружка! – судачили медсестры.
Тем не менее после разговора со старшей сестрой главный врач вызвал к себе Наоэ.
– Это правда? То, что рассказывает старшая сестра?
– Не знаю, – пожал плечами Наоэ, – меня в ту ночь не было. Но дежурный врач уверяет, что правда.
– Ну и девчонка!.. Вот это темперамент!.. И кто же к ней приходил? Кэндзи Танимото? Певец?
– Говорят, он.
– Наверное, она давно с ним крутит.
– Не знаю.
– Да… – Ютаро ухмыльнулся. – Старшая сестра из себя выходит. Выгнать ее, говорит, надо из клиники, чтобы другим неповадно было. Думаю, не стоит так строго, а?
– Во всяком случае, эта история никак не сказалась на ее самочувствии.
– А-а… Ну и ладно. – С самого начала у Ютаро не было желания поднимать шум. – Значит, так: скажем, что я отругал ее.
– Понятно.
– А фигурка у нее, наверное, хороша?.. – Главврач неожиданно переменил тему разговора и выжидающе посмотрел на Наоэ. – Кожа белая…
– Скорее бледная.
– Да?.. – Ютаро мечтательно поглядел на потолок. – Бледная и гладкая…
– Нет, кожа у нее неважная.
– Может, от усталости? Работает много.
– Не думаю. Скорее всего, от наркотиков.
– Да ну?! Почему вы так решили?
– Следы на руках, и кожа сухая.
– Вот как… – протянул Ютаро. – Но зачем? Зачем это нужно ей?
– Думаю, больше из баловства.
– Говорят, это очень приятно?
– Не знаю. Наверное, – сухо ответил Наоэ. Ютаро понизил голос.
– Я слышал, это хорошее средство для мужчин…
– Да. При физическом переутомлении действует возбуждающе.
Ютаро был озабочен своими неудачами с Маюми. На ухаживание сил еще хватало, но как доходило до главного…
– И все-таки не пойму. – Он покрутил головой. – Ну зачем этой прелестной наивной девочке наркотики?