Страница 33 из 67
– Ей можно только посочувствовать.
– Честно говоря, нас это давно тревожит.
– Почему же не обращались к врачам?
– Мы… – Импресарио, как всегда, когда оказывался загнанным в угол, потер сложенные на коленях ладошки.
– Если этим не заняться серьезно, Ханадзё-сан может стать по-настоящему плохо, хуже, чем на этот раз.
Непостижимым образом импресарио, еще минуту назад обвинявший Наоэ, теперь сам попал в положение обвиняемого.
– Мы уже говорили с президентом телекомпании, что хорошо бы как-нибудь выкроить время и подлечить Дзюнко.
– Так за чем же дело стало?
– Вы сказали ей, что поможет лишь операция?
– Да.
– Сколько же понадобится времени?
– Для кардинального лечения… пожалуй, месяц.
– Так долго? Столько лежать в больнице опасно.
– Опасно?
– Вот именно.
Импресарио хотел что-то добавить, но тут подошла Норико с температурным листом в руках.
– Уэно из триста двенадцатой опять лихорадит.
– Температуру мерили?
– Его всего трясет, невозможно градусник поставить.
– В ординаторской сидит доктор Кобаси – скажи ему.
Норико взяла список внутренних телефонов и пошла к аппарату.
– Понимаете, популярность певицы – штука очень непрочная. Чуть зазевался – и конец.
– Вот вы о чем…
– Если певица больше месяца не выступает на сцене, не появляется на экране телевизора, ей грозит забвение.
– Всего один месяц – и можно ставить крест?
– Ну, не совсем, конечно, однако, если надолго исчезнуть из виду, это незамедлительно скажется на популярности.
– Даже у такой певицы, как Ханадзё-сан?
– Ей-то, я думаю, пока бояться нечего. Сейчас она в самом зените славы, но…
– Выходит, у нее никогда не найдется времени для собственного здоровья?
– Что поделаешь… – Импресарио ссутулился. – Вообще считают, что предел популярности – три месяца. Ни один шлягер дольше не держится в моде. А с той поры, как Дзюнко спела «Сезон бабочек», прошло уже больше двух месяцев.
– И теперь ей срочно требуется новая песня?
– Да. – Импресарио невесело вздохнул.
– Но так же не может продолжаться вечно, посмотрите, какая она бледная. И кровотечение у нее, возможно, из-за малокровия.
– Что, до сих пор?
– Да. Никак не прекращается.
– Плохо…
Импресарио нервно тряс жирным коленом.
– А нет ли какого-нибудь лечения попроще?
– Можно ограничиться удалением узлов, но это не решит проблему.
– А хоть поможет?
– Ненадолго.
– Сколько потребуется времени?
– Думаю, недель двух хватит. Импресарио поднял глаза к потолку.
– Тогда, может, покончить с этим одним махом?
– Пожалуй…
– Если сделать операцию прямо сейчас, значит… значит… она пробудет в клинике в общей сложности три недели?
– Совершенно верно.
– Три недели? Тогда же никто не поверит статье в «Сюкан лейди»!
В комнату стремительно вошел Кобаси. Он мельком взглянул на разговаривавших, взял фонендоскоп и тотчас вышел. Следом за ним поспешила Норико.
– Я немедленно переговорю обо всем с нашим боссом и Ханадзё.
– Лучше бы, конечно, провести более основательное лечение. Ну а уж если никак невозможно, обойдемся простейшей операцией. Это все же лучше, чем ничего.
– Постойте. А что мы придумаем теперь? Какую болезнь? Ведь одно упоминание слова «геморрой» может разрушить миф об очаровательной Ханадзё.
– Ну что за больная! Сплошные сложности.
– Уж извините. – Импресарио смиренно склонил голову.
– Мы ничего не будем менять в нашей официальной версии.
– То есть?
– Удалили аппендикс. Но упустили время, начался перитонит, и заживление идет плохо. Это, я думаю, всех устроит.
– Я все же должен посоветоваться с боссом, да и с самой Дзюнко.
– Пожалуйста. Только поскорей. У нас тоже свои планы. Мы должны знать заранее.
– Непременно.
Импресарио поднялся и, поблагодарив Наоэ, вышел из комнаты.
Осеннее небо уже затягивалось вечерней пеленой. Наоэ стоял у окна, следил за проплывавшими в вышине красноватыми облачками. В его темнеющем на фоне окна силуэте ощущалась страшная усталость.
Когда он наконец оторвал взгляд от окна и оглянулся, в комнате медсестер оставалась только Акико Такаги. Остальные давно разошлись по домам.
– Дежуришь сегодня?
– Да.
Руки Акико, перебиравшие бумажки, на мгновение замерли. Она выжидательно взглянула на Наоэ, будто не решаясь заговорить.
– Я хотела…
– Что?
– Я хотела извиниться за все эти неприятности…
– Какие еще неприятности?
– Конечно, доктор Кобаси допустил ужасную оплошность…
– А ты тут при чем?
– В тот вечер к телефону первой подошла я. Мне нужно было сначала точно выяснить, кто звонит. Тогда бы ничего не случилось, – выпалила Акико на одном дыхании. – Так что виноват не только доктор Кобаси.
– Поня-я-ятно.
– Доктор Кобаси все принимает слишком всерьез.
– Ладно, не волнуйся.
– А можно мне вас кое о чем спросить?
– Спрашивай.
– Я насчет Тоды.
– Тоды? – озадаченно повторил Наоэ.
– Да. Того якудза, которому разбили бутылкой голову. Вы еще ему швы накладывали.
– А-а… А что с ним такое?
– Вы хотели его выписать, потому что он не платит, а доктор Кобаси сказал, что выписывать рано, и взял на себя все расходы…
– Он что, действительно платит за него?
– Он одолжил ему тридцать тысяч, на время, пока родители не пришлют. Только что-то не похоже, чтоб ему когда-нибудь пришел перевод.
Наоэ молча ждал продолжения.
– А теперь и эти тридцать тысяч кончились. И доктор Кобаси опять собирается дать ему денег.
– Тоду вполне можно выписывать.
– Он утверждает, что ему нечем платить и за амбулаторное лечение.
– Кобаси собирается платить даже за это?
– Он говорит: «А что поделаешь, придется…»
– Пожалуйста, ужинать! – разнесся по коридору голос поварихи.
– Этим должен заниматься Отдел благосостояния или Совет по контролю над общественным благополучием, но отнюдь не врачи.
– Я ему твержу то же самое, а он и слушать не желает.
– Ну а что же ты хочешь от меня?
– Может, вы скажете доктору Кобаси, чтобы он этого не делал?
По коридору потянулись спешившие на ужин больные.
– Бессмысленно. Он меня все равно не послушает.
– Ну что вы! Он вас очень уважает.
– Можно сделать только то, что возможно сделать.
– Сэнсэй…
Наоэ резко отвернулся от Акико и вышел из комнаты.
Не успел Наоэ, вернувшись в ординаторскую, присесть на диван и закурить сигарету, как в комнату торопливыми шагами вошел Кобаси.
– Как там Уэно?
– После озноба снова начался жар. Сейчас у него тридцать восемь и две.
– Ясно.
– Он очень бледный, но, если приглядеться, кожа чуть отливает в желтизну. Функциональные печеночные пробы показали повышенное содержание билирубина.
– А как анализ крови?
– Гемоглобин – восемьдесят, не такой уж низкий, а вот эритроциты значительно ниже нормы. Явное малокровие.
– Это я уже читал в истории болезни. Как формула крови?
– Пока еще окончательного ответа не получено. Но эритроциты слегка видоизменены. Мы отправили его кровь в центральную университетскую лабораторию, там сделают точный анализ.
– Что-нибудь еще?
– У него начался стоматит.
– Так…
– Жена сказала, что он и раньше терял сознание. Раза два он падал в обморок от головокружения и сильных головных болей.
Наоэ, положив ноги на стул, удовлетворенно кивнул.
– Твои предположения?
– Я думаю… – Кобаси устремил взгляд в окно. – Если судить по желтоватому оттенку кожи, похоже на гепатит.
– А чем ты объяснишь малокровие?
– Да… Действительно, эритроциты слишком понижены, чтобы все свалить на желтуху. Так что…
Кобаси запнулся. Его подмывало спросить мнение Наоэ, но после недавней стычки было как-то неловко.
– Надо точнее определить формулу крови. Наоэ повертел в пальцах сигарету.