Страница 12 из 67
В тот день, когда была назначена операция, Кобаси пришел в ординаторскую пораньше, переоделся в белый халат и, устроившись на диване, развернул газету в ожидании Наоэ. Но не прошло и пяти минут, как в ординаторскую прибежала из амбулатории медсестра Савано.
– Доктор, больной пришел!
– Что там еще? – оторвался от газеты Кобаси.
– Тот паренек, которому вчера удалили ноготь.
– Ну и что? Ему же на перевязку. Сделай сама.
– Да, но… Ведь сегодня второй день и…
– Попроси, чтобы он обождал. Мне нужно поговорить с доктором Наоэ.
Скорчив недовольную мину, сестра вышла.
По сложившейся традиции, пациентов, приходивших в клинику впервые, сначала осматривал Наоэ. Он ставил диагноз, назначал лечение, и только потом больной переходил к Кобаси. Оба хирурга сидели по разные стороны одного и того же смотрового стола. Новые больные отнимали довольно много времени, но по сравнению с теми, кто приходил на повторный прием, их было немного. Случалось, правда, что болезнь прогрессировала или лечение не помогало, и тогда пациент снова возвращался к Наоэ. Кроме того, Наоэ лично осматривал больных, приходивших к нему по чьей-либо рекомендации. При всем этом освобождался Наоэ довольно быстро. Тогда он раскрывал журнал и углублялся в какую-нибудь статью. Кобаси, занятый своими пациентами, старался делать безразличное лицо. Разумеется, и опыта, и умения у Кобаси было поменьше, а потому подобное распределение обязанностей не вызывало у него недовольства. Но вообще-то Наоэ, хоть изредка, мог бы подать Кобаси совет или даже помочь ему… Однако этого никогда не случалось. Всем своим видом Наоэ, казалось, говорил: «Оставьте меня в покое». Но даже не столько его эгоизм – леденящее равнодушие, к которому просто невозможно было привыкнуть, больно задевало Кобаси…
Наоэ по своему обыкновению пришел чуть позже половины десятого.
– Доброе утро, – поздоровался Кобаси.
– Здравствуйте, – кивнул Наоэ, отвернувшись к стенному шкафу.
Кобаси притворился, будто ищет что-то на книжной полке. Взял «Клиническую медицину», перелистал страницы. Наоэ, уже в халате, направлялся к дверям.
– Сэнсэй, я хочу вас кое о чем спросить.
– Да?
Как всегда, лицо Наоэ было очень бледным.
– Это насчет Ёсидзо Исикуры. Вы все-таки решили его оперировать?
– Собираюсь.
– Я против этой операции.
– Почему же?
– Поздно. Удаление опухоли, давшей метастазы, только ускорит смерть.
– А я и не собираюсь удалять опухоль. Просто разрежу и снова зашью, а больной пусть думает, что ему вырезали пораженные ткани.
– Но… – Кобаси умолк, утратив дар речи.
Честно говоря, мысль о подобном варианте мелькнула у него вчера вечером, но он тут же отмел ее. Он просто не допускал, что Наоэ осмелится на такое. Возможно, это решение проблемы, но слишком уж жестоко…
– А больному вы скажете, что удалили все, что требовалось?
– Скажу, что удалил то, что можно было удалить.
– Но он же знает про опухоль! Как-то раз он сам взял мою руку и положил себе на живот, как раз туда, где прощупывается уплотнение.
Наоэ молчал.
– Он поймет, что мы обманываем его!
– Поймет, не поймет… Что толку гадать заранее? Сделаем – узнаем.
– Нельзя же считать больного законченным дураком! Если он спросит, что у него на самом деле, что мы ответим ему?
– Можно сказать, что у него была обширная язва.
Наоэ неторопливо застегивал халат. Кобаси почувствовал, как в нем опять закипает гнев.
– Обман все равно не скрыть!
– У него рак. Так что обманывать приходится в любом случае.
– Но резать… Разве необходимо лгать до такой степени?
– Все зависит от точки зрения.
– Когда он узнает правду, ему будет очень горько.
– Возможно.
– Как быть, когда он пожалуется, что и после операции ему нисколько не лучше?
– Выслушать молча.
– А если он припрет нас к стене?
– Не припрет.
– Почему?
– Приближение смерти человек всегда чувствует сам. Нам нет нужды говорить ему об этом.
– А…
– Больной будет молчать, сознавая, что ему уже никто не поможет. И при этом – цепляться за последнюю надежду. Он не рассердится, если ему не скажут, что у него рак…
– Но почему, почему вы считаете, что он будет молча глотать эту ложь?!
– Потому что он сам не хочет поверить в страшную правду! Не хочет думать, что это – конец. Потому что боится услышать истину. Он будет знать, что врачи лгут, но охотно поверит им. Если мы будем молчать, он постарается убедить себя сам. В конце концов, это не так уж плохо – умирать, веруя во спасительную ложь.
Внезапно во ввалившихся глазах Наоэ проглянула щемящая, отчаянная тоска. Кобаси неожиданно подумал: а может, Наоэ и прав… Нет! Все-таки это низость. Надругательство над человеком.
– Я не могу пойти на это, – твердо сказал он.
– Кобаси-сан! – В тихом голосе Наоэ зазвенели металлические нотки. – Не будьте маменькиным сынком!
– Я не маменькин сынок. – Кобаси вспыхнул. – Просто я хочу служить людям по возможности честно. Не прибегая ко лжи.
– Вы медик или родственник больного?!
– Конечно, медик.
– Тогда и рассуждайте как медик!
Наоэ смерил Кобаси уничтожающим взглядом, повернулся и вышел из ординаторской.
Операция началась, как и было намечено, в два часа дня. Исикура Ёсидзо час назад проглотил таблетку рабонала и уже почти спал, когда его на каталке ввезли в операционную. К началу наркоза он едва ворочал языком:
– Доктор, вы уж, пожалуйста… постарайтесь… неохота мне умирать…
Кобаси молча нащупал пульс. Частота ударов и наполнение были в норме.
– Доктор, – снова забормотал Исикура, – поаккуратнее… Не отрежьте лишнего.
– Спите, дедушка. – Норико взяла Исикуру за руку. – Сейчас вы заснете. Считайте: «Один, два, три…» Помедленнее.
– Хорошо, хорошо… Только вы не забудьте о моей просьбе…
– Можно вводить? – Норико обернулась к Кобаси. Тот молча кивнул. Из-под маски у него были видны одни глаза.
– Ну, дедушка, начали: раз…
– Раз…
– Еще!
– Раз…
В голубоватую, вздувшуюся под высохшей старческой кожей вену полилась анестезирующая жидкость.
– Ра-а-аз… До чего приятно…
Исикура зевнул и через несколько секунд негромко засопел.
Когда Наоэ, закончив мыть руки, надел маску и подошел к операционному столу, было уже два часа тридцать минут. Бестеневая лампа ярко освещала обнаженный живот Исикуры, выступавший из белых простынь правильным ромбом. Наоэ внимательно вгляделся в его дряблую кожу, потом рукой в резиновой перчатке слегка надавил на желудок. У нижнего края прощупывался плотный комок. Он не выпирал наружу, но при нажатии пальцы сразу же встречали сопротивление, словно наталкивались на какое-то твердое тело. Точные границы опухоли при поверхностном осмотре определялись с трудом, однако, вне всяких сомнений, она была не меньше, чем в пол-ладони.
– Скальпель! – коротко приказал Наоэ, определяя длину разреза.
Исикура крепко спал.
Поскольку было заведомо известно, что операция будет несложной, специалиста-анестезиолога решили не приглашать, и наркоз давал Кобаси. Ассистировала Норико.
– Начнем?
Кобаси молча кивнул в ответ. Скальпель вонзился в тело под грудиной, затем устремился вниз, описал у пупка четкий полукруг вправо и снова заскользил вниз по прямой линии. Разрез, обычный при резекции желудка. За острием потянулась алая полоска крови.
– Зажим!
Наоэ, зажав края разреза, быстро остановил струившуюся из раны кровь. Со стороны его движения могли показаться немного замедленными, но пальцы, захватывавшие сосуды, двигались безостановочно. В считанные минуты остановив кровотечение, Наоэ снова потребовал скальпель. За откинутой кожей, под мышцами, виднелась крепкая беловатая ткань брюшины. Норико взяла крючок и слегка раздвинула ткани. Наоэ ловко приподнял пинцетом брюшину и легонько коснулся ее острием скальпеля. Образовалось небольшое отверстие.
– Ранорасширитель!