Страница 27 из 29
18. Как убить барина?
Американский президент Линкольн говорил, что государство должно заниматься только теми вопросами, которые самостоятельно люди решить не могут. В России отношения между народом и государством исторически сложились иначе, и тому есть причины. Различные ига, огромная территория, где указания из Москвы могли идти на окраины больше года, – в итоге даже самодержец при всей своей неограниченной власти не мог уследить за порядком в империи, отчего на местах всем заправляли мелкие начальники. Отсюда и возникла вера в доброго царя, которому надо только открыть глаза на творящееся беззаконие, и уж тогда он, конечно, накажет плохих бояр!
Отечественная литература зафиксировала сложный процесс функционирования челобитной системы по пути поиска закона и справедливости. Униженность просящих зафиксирована в стихотворении Некрасова о парадном подъезде и в картине «Земство обедает», где под окном сидят нищие крестьяне. Ну а брендом вековой надежды народа на верхи стало стихотворение о барине, который приедет и рассудит всё по правде. В итоге, не дождавшись справедливости, просители скинули просимых и получили возможность наладить жизнь самостоятельно. Но где там. Символом нового советского челобитничества стала картина «Ходоки у Ленина». А место прежней царской бюрократии вскоре заняла в разы выросшая бюрократия советская. Заодно благодаря выросшей грамотности в разы увеличился поток жалоб. Сказалась и вездесущая роль государства, которое не оставило без своего внимания ни одной сферы жизни советского гражданина. Жаловаться стало возможно на всё, что выразилось в советском анекдоте. Партком разбирает жалобу от жены на невыполнение супружеского долга: «Да поймите, я же импотент». – «Прежде всего ты коммунист!»
Стали выгодны доносы. В годы большого террора за своевременный «сигнал» перепадали если не материальные блага, то плюсик в личное дело за лояльность и бдительность. Неизмеримо увеличилось и количество «обжалуемых». Если раньше это были чиновники, то в советский период показать власть мог практически любой: официантка, приёмщица химчистки, швейцар. Великолепно описано это в статье Шукшина «Кляуза». Вахтёрша больницы не пустила к нему двух других великих писателей.
Барин деградировал
И вот случился новый поворот, как пела известная группа. Сегодня государство вроде бы с тебя больше ничего не требует, кроме налогов. Но, как и с реваншем просителей в 1917-м, что-то пошло не так. Снова усиление вертикали власти, рост бюрократии в разы, лавина противоречивых законов и инструкций. И народ понимает: без абстрактного барина опять обойтись нельзя. Но новое начальство такой задачи себе не предполагало, да и челобитничество всё меньше вписывалось в современные условия. Начался ералаш.
При всём небрежении российской власти к сигналам из низов существовали какие-то правила. В грозные времена была традиция: доносчику первый кнут. Били не за доносы сами по себе – таким образом боролись с напраслиной. Подтвердил под пыткой написанное – честь и хвала. Нет – не обессудь, будешь знать, как государевых людей отвлекать чепухой. В советские застойные времена отказались рассматривать анонимки – честному человеку нечего скрывать! Кроме того, категорически запрещалось пересылать жалобу тому, на кого она была написана. Нельзя было относиться к сигналу формально. Председатель горисполкома распекал начальника телефонной станции, который на все обращения отвечал стандартной фразой: «Установить вам телефон нет технической возможности». Мол, в космос летать техническая возможность у нас есть, а телефон установить – нет!
Существовал и другой принцип: ни одного письма без ответа. Тотально проверялись сигналы о злоупотреблениях. У сотрудницы на работе развилась шизофрения и она стала подозревать начальника, что тот хочет её уволить. Решила нанести упреждающий удар и отправила в прокуратуру перечень прегрешений безобидного шефа. В том числе упоминалось его потворство сотруднику: дескать, ходил на обед и частенько задерживался, а начальник не реагировал. В итоге пришлось давать признательные показания двум тётям в мундирах. Сообщение о душевной болезни жалобщицы на них впечатления не произвело, они о нём знали. Но сообщение о нарушении трудовой дисциплины требовалось проверить.
В отличие от дня нынешнего жаловаться можно было «квадратно-гнездовым» способом, по ведомственной вертикали. На прокурора написать в партийные органы, на начальника милиции в райсовет, а заодно на всех скопом – в редакцию газеты, которых бюрократы очень боялись. Ныне же в силу вырванных у прессы зубов и невозможности перекрёстных жалоб защищать честь мундира бюрократам стало намного легче. За отписку уже не накажут – наоборот, начальство ещё и похвалит, что отмёл лишнюю работу. А личные приёмы и вовсе потеряли свой смысл. Прежде на них приходили как в последнюю инстанцию, потому на приёме присутствовали профильные специалисты, а иногда и те, на кого жаловались. Разбирательство шло тщательно, отчего за один приём проходили всего пять-шесть просителей. Сегодня чиновники радостно рапортуют: на наш приём пришли 90 человек. Что можно решить за это время? Принять жалобу и положить её в очередной долгий ящик? Непонятно и то, зачем находящаяся у власти партия открывает свои приёмные, в которые можно жаловаться на чиновников, имеющих партбилет с той же самой символикой. Ничего, кроме недо-умения, а то и озлобления, это вызвать не может.
Сменить на менеджера
Можно ли покончить с порочной многовековой практикой? Легко. Власть должна перестать быть барином, а стать менеджером. Модель «царь хороший – бояре плохие» очень соблазнительна. В краткосрочной перспективе даже действенна. Ведь так очень просто свалить на подчинённых свои ошибки – дескать, голова у них закружилась. И, выполнив просьбу, заработать авторитет дешёвой подачкой. Как бывает: приезжает кандидат в губернаторы в район, начинает обещать всё вплоть до установки турничка в парке, публично разносит местного главу. И все радуются – ну герой! Но это до поры до времени, а потом пелена с глаз спадает. В итоге возникает общее недовольство и недоверие к власти. Так что пора бы объяснить людям, кто за что отвечает, и спрашивать за это. И вертикаль власти тут не помеха, а скорее подспорье. Мол, я, как губернатор, отвечаю за вот это, а тут спросите у главы своего района. Можем софинансирование организовать из областного бюджета, может, и вы деньгами или субботниками подсобите. Привлекать людей к принятию решений, пониманию возможностей. Не станет барина – не станет челобитника.
Второй важный момент, о котором говорят все сверху донизу, – диктатура закона. К сожалению, дальше разговоров дело не идёт. Сказываются низкое правосознание и убеждённость в том, что можно всё решить в обход закона. Соотечественник уехал в 90-е в Нью-Йорк, где у него была родственница – знаменитый врач, спонсировавшая избирательную кампанию сенатора. На вечеринке для спонсоров сенатор поинтересовался, чем может их отблагодарить. Врач попросила за родича. Сенатор направил запрос. Парня вызвал инспектор миграционной службы и объяснил, что есть закон и никакие сенаторы его поменять не могут. А письма от них только ситуацию ухудшат. Ибо во избежание неприятностей для себя инспектор теперь проследит за действием закона очень скрупулёзно.
Хотя про закон у нас тоже говорят. Только привычное выражение «идите в суд!» стало той же самой бюрократической отмазкой. Откуда у малоимущего населения деньги на адвокатов? Хотя закон о бесплатной юридической помощи принят ещё много лет назад, но бесплатного адвоката дают, только когда садишься на скамью подсудимых. В советские времена были в органах власти подразделения для работы с письмами и обращениями, ответы проходили юридическую экспертизу. Вот и в Израиле есть должность госконтролёра, которому можно жаловаться на разные ведомства, а в министерствах имеются свои контролёры, проверяющие ответы на жалобы. Завизировал отписку – потерял должность. И административную ответственность за отфутболивание просьб хорошо бы у нас ввести, раз партийная устарела. Это стало бы серьёзным шагом по восстановлению доверия. В электронный век сделать такое несложно. На сайте госуслуг фиксировать обращения и ответы на них каждого гражданина. Никто не станет ругать за электронный концлагерь, ещё и спасибо скажут.