Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 7



Или взять эту даму, симпатичную, по возрасту немного за тридцать, в лёгком облегающем прекрасное тело платье – она меня чуть возбуждает (отмечу сразу, что я гетеро, хоть это и редкость в наши дни). Кто это? Неизвестно. Кривая, едва надменная улыбка, а властный взгляд намекает на то, что и она не из простых обывателей. Может, жена несчастного моего топ-менеджера?

Собственно говоря, почему бы и нет, это вполне допустимо, пусть будут супругами. Он и она, Адам и Ева столетней выделки, случайно прыгнувшие мне в глаза из ретро-облака Яндекса . Вряд ли два этих типажа портретно воплощали в себе что-то всеобщее, характерное для остальных ста сорока шести миллионов граждан страны под названием «Российская Федерация». Но я бы хотел подцепить именно их гуглоносом, аккуратно скопипейстив в своё то ли сочинение, то ли вольную фантазию.

Что заметно: они отличаются от нас, очень отличаются. В их глазах самоуверенная, нагловатая теплота силы, и это то, чего не хватает моим современникам. Честно говоря, я понятия не имею о взгляде современников, поскольку все наши глаза застит белесая дымка вечного погружения в сеть. В те редкие секунды, когда я выхватываю открытые взгляды мамы, папы или ди-сестры, я вижу лёгкое косоглазие растерянности: мои родные люди потеряны, они не понимают, что происходит вокруг …

Впрочем, я отвлёкся, вернёмся к нашим гражданам столетней дальности. Я не стал ничего про них гуглоносить, потому что хочу немного пофантазировать. Подхвачу курсором за шкирку, к примеру, Леона Союз-Аполлонова (имя я взял для топ-менеджера от балды, ничего личного, сразу приношу извинения всем Леонам и всем Союз-Аполонновым, которые столкнутся с этим сочинением ) и помещу его в самый центр Москвы. Что из себя представляла на тот момент Москва, я понятия не имею. Наверное, что-то большое, высотное и бессмысленное в каждой своей простодушной улочке.

Однако, вот это вот – Москва – мне нравится одним своим названием. Во рту сразу рождается кремовый привкус клубнично-сливочного торта, а если привлечь к делу сочинения дополнительное слово Кремль (оно обозначает вроде как некий заповедник политического разгильдяйства в самом центре того города), так вообще сказка. Очень жаль, что от Москвы ныне ничего не осталось, я тут вступаю на тропу полной фантазии. Однако это та самая тропа, по которой я бы вместе с Леоном Союз-Аполлоновым хотел прогуляться и сам.

Вот как я представляю нашу прогулку. Ступает мой Леон аккуратным шагом по какой-нибудь Тверской, ровняя влажным кожаным ботинком зеленейшую щетину травы. И разговаривает в телефон. Тут надо пояснять (я опять гуглоносю), много и мыслеохотно, поскольку не уверен, что поймёт даже учитель (уже за одно это пояснение вы должны бы отправить моё сочинение на соискание социального бонуса, что скажете, Тохир Робертовна?). И я поясню: телефоном наши предки называли такой металлопластиковой прямоугольник с микропроцессором внутри, который приходилось таскать с собой в кармане или в сумочке, или в рюкзаке. Отдельно от тела, как бы удивительно это ни звучало. Да, чип микропроцессора не вживлялся в людей с рождения, он был вовне .

В телефон нужно было разговаривать ртом, потому что тогда речь преимущественно была живой. Это любопытный анахронизм, доставшийся нам со времён первобытных приматов, наших ещё более далёких предков. Ради экспериментального интереса я попробовал овладеть устной речью, используя русский язык образца первой половины прошлого века. И добился определённых успехов, изучая технику по экспресс-методике Илоны Давыдовой .

Хочу опять же отвлечься и пояснить, что разговаривать звуками, при помощи языка, хоть и трудно, но довольно… странно. Во-первых, очень сложно «разбудить» атавистически заснувший человеческий орган (да-да, я знаю, что наши бабушки и дедушки в детстве вполне ещё владели речью, но уже тогда с трудом). Во-вторых, куда как тяжелее заставить язык воспроизводить именно те звуки, которых требуют правила. Я пока что больше мычу и блею, но простейшие слова произносить научился. Думаю, что продолжу опыты и наблюдения дальше: хочу овладеть словами хотя бы из трёх/четырёх слогов – так родится моё имя, к примеру.

Возвращаясь же к милому Леону столетней давности, хочу отметить, что этот примитивный по виду человек тараторил в телефон со скоростью пулемёта! Построив антропо-психологическую модель разговора (в этом мне помогли архивные ютуб-записи), я мысленно воспроизвёл его речь. Вышло примерно так:

– …Ты чо мне базарил, что они готовы подписаться хоть завтра? Без отката в их головную контору, как я понимаю, они хером не двинут в нашу сторону. А у меня контракт горит, прикинь, и бабла сейчас в ноль, всё ушло на разработку стартапа. Блин, чувак, я говорил, что с госконторой связываться – это головняк… Только время теряем.



Смысл вышеприведённого монолога загадочен, он поддаётся расшифровке разве что специалисту по исторической лингвистике. Тем не менее уверен: всё высказанное душевнейшим Леоном представляет собой нечто высокоинтеллектуальное и прекрасное в каждом отдельном слове, иначе и быть не может. Глаза, эти его зрачки, подсвечиваемые каймой благородной печали, подсказывают – Леон обсуждает по телефону с невидимым собеседником нечто важное.

Ради полноты смоделированной ситуации представим, что в собеседниках у него как раз таки жена (то есть его Ева). Имя для неё я тоже подберу какое-нибудь из тех, что попроще. Скажем, пусть будет Ольга Птичьева (я попробовал языком воспроизвести эту фамилию, и у меня во рту заполыхал пожар боли).

Представляю её заточённой в тоске на самой вершине одной из тех тридцатиэтажных башен, которые опоясывали вблизи леденцовый Кремль криво пляшущими рядами. Ольга вглядывается в панорамное окно и говорит в телефон Леону:

– Жизнь прекрасна неизвестным науке способом. По левую сторону от окна – сплошной Пауль Клее, по правую сторону руки, протянутой ввысь, к дымчатому солнцу, – Владимир Георгиевич Сорокин. Это Реутов, детка, просто Реутов.

Леон, кажется, поддакивает в полутени утомлённой шумом Тверской, а я на всякий случай поясню, что эти загадочные по смыслу слова сгенерировал через антро-психологическую матричную модель (за основу, правда, взял архив ВКонтакте и Facebook).

Вот так разговаривали наши предки, хоть и языками, но как-то, видимо, с трудом понимая друг друга. Размышляя эти строки в сочинение, я не перестаю удивляться. Ладно бы у всех восьми миллиардов (подумать только – восемь миллиардов живых людей!) был один для всех язык, так ведь нет. Мой верный гуглонос подсовывает справку: в 2021 году люди разговаривали на 7074 языках – неслыханная роскошь и тяжкий труд непонимания друг друга через ширмы искусственных границ. Я невольно сравниваю с тем, что есть на сегодня: 789 миллионов человек, которые пользуются единым уникодом Большого Контента. Ну гениально же, потому что просто!

Тохир Робертовна нередко вздыхает чувственным капсом на уроке: мол, уникод уничтожил литературу. Дорогой мой учитель, давайте я поспорю с вами в сочинении. Что такое эта ваша литература? Я читал Гомера и Шекспира, Гёте и Фауста, Шопенгауэра и Ницше, Гоголя и Солженицына, даже кого-то из этих столетней давности российских литераторов читал (фамилию, простите, запамятовал). Спорить не буду, как приключение ума проза и поэзия интересны. И фантазией никто из числа упомянутых писателей не был обделён, это точно.

Слово фантазия, впрочем, определяюще, потому что ничего, кроме неё, в литературе нету. Но она не отражает реальности, которая, подозреваю, и близко не мерцала при записи всего этими людьми придуманного. Значит, грош цена вашей литературе. Я очень рад, что с появлением контент-уникода литература постепенно умерла, это ведь лишние эксабайты, засоряющие серверы. Для серьёзного дела хватает науки, для развлечений – контента, а больше ничего и не надо.

Я, однако же, опять отвлёкся от сути своего сочинения, главными героями которого по-прежнему остаются Леон и Ольга. В оправдание невольного рассеяния мысли скажу, что оно случилось неспроста: я вышел на веранду и залюбовался прекрасными физическими формами одной из соучениц по школе. Она сейчас занимается ню-йогой на лугу и лукаво поглядывает на меня (она, кажется, тоже гетеро, и в её глазах тоже свет, а не белесые тени сетевых ширм). А я продолжаю про Леона и Ольгу.