Страница 6 из 8
Просто мне было настолько дискомфортно, что если бы я пошел на меньшее, чем пробежки по улицам на виду у всей округи, то в тот момент мне бы казалось, что я полностью уступил своему страху. А я не хотел идти на такую уступку.
Сейчас я чуть менее агрессивен, когда сталкиваюсь с проблемами лицом к лицу. По факту, если быть до конца честным, до сих пор есть страхи, которые я еще не переборол.
Мои страхи
Мы можем потратить всю жизнь – и многие так и делают, – пытаясь игнорировать то, что носим в себе изо дня в день. Но вы не можете спрятаться от себя самого.
Ради наглядности: когда я смотрю в зеркало и даю себе честную оценку, то вижу, что мой наибольший страх – это семья.
Это страх, в котором я не хотел признаваться, ведь я знаю, что подавляющему большинству людей семья дарит невероятный комфорт, безопасность и ощущение благополучия и взаимосвязи.
Я никогда этого не ощущал. В семье я испытываю адский дискомфорт. Она не дарит мне чувство безопасности. Напротив, я чувствую себя чрезвычайно уязвимым.
Наверное, это неудивительно, учитывая мое прошлое. Самый жуткий страх, который испытывает каждый ребенок, независимо от того, где он живет и в каких обстоятельствах, – это потеря родителя. Это заложено в нашей ДНК. Вам не нужно загружать это приложение на свой телефон; оно уже есть в прошивке. Психологи говорят, что страх лишиться родителя особенно остро ощущается в возрасте от четырех до восьми лет. Все дети в этом возрасте волнуются, когда родители поздно возвращаются из магазина или уезжают на пару дней. Конечно, кто-то из родителей всегда возвращается, и со временем ребенок перестает зацикливаться на вероятности того, что они могут не вернуться. Что ж, моя мать так и не вернулась. Поэтому, когда худший страх всех детей для меня воплотился в реальность, мне стало чрезвычайно трудно позволить себе полюбить кого-то той же любовью, которую я испытывал к матери.
Как вы наверняка уже поняли, все стало не намного проще с переездом в дом бабушки и дедушки. Их любовь была несомненной, но в окружающей обстановке царил хаос даже в лучшие времена. Вечно не хватало денег, внимания или стабильности. Зато с лихвой была наркомания и алкоголизм. Во многом это была неблагополучная семья. Дом бабушки и дедушки не был идеальным местом, чтобы оплакивать мою мать.
Но они были моей единственной семьей. Я ни разу не видел отца. Я даже не знаю, кто этот парень. Многие, кто вырос без отцов, мечтают разыскать их, когда станут старше, но я никогда этого не хотел. По факту я даже рад, что он так и не объявился. То, в чем он мог бы мне помочь – и чему научить, – все эти моменты давно упущены. Не думаю, что сейчас он мог бы привнести в мою жизнь хоть что-то положительное.
Как и многие, поначалу я застрял в цикле нездоровых отношений, который запустила смерть матери. Когда родился мой сын Маркиз и в то же время моя рэп-карьера пошла на взлет, я думал, что оставил прошлое позади. Я помню, как сказал интервьюеру: «Когда в моей жизни появился сын, мои приоритеты изменились, ведь я хотел построить с ним такие отношения, каких не было у меня с отцом».
Мое намерение было искренним, но все вышло не так. Вместо этого я и мать Маркиза, Шаника, увязли в крайне неблагополучных отношениях. Дальше по ходу книги я расскажу о крушении некоторых моих надежд насчет Шаники и Маркиза. Но сейчас я признаю, что мощная волна критики, которую я получил за то, как справился с этой ситуацией, справедлива.
Я невероятно честный и искренний человек, и то, что я публично говорил о старшем сыне, думают и чувствуют многие родители, застрявшие в плохих отношениях. Они лишь не произносят это вслух. Это не оправдывает ситуацию, но может сделать ее более понятной и близкой остальным.
Если я и сделал что-то правильно в семейной сфере, так это то, что попытался разорвать этот порочный круг с моим младшим сыном, Сайром. Мы с его матерью расстались, но я стараюсь присутствовать в его жизни как можно чаще. Он живет с мамой, так что я навещаю его при любой возможности. Мы тусуемся у бассейна, играем в видеоигры и смотрим спортивные передачи. Это обычные вещи, которые делают отцы и сыновья. А самое главное – во время наших встреч нет ни капли напряжения. Мы с его матерью на одной волне и отлично справляемся с совместным воспитанием ребенка. Поэтому, когда Сайр видит, как я подхожу его обнять, это означает для него исключительно любовь.
Мне доставляет огромное счастье знать, что я всегда буду большой частью его жизни и буду рядом, чтобы помочь ему добиваться успеха и преодолевать неизбежные неудачи. Чтобы Сайр не совершил тех же ошибок, что и я. Этого я хотел и для Маркиза, но ни его мать, ни я не были достаточно эмоционально зрелыми, чтобы стать для него такой опорой. По правде говоря, я боялся заводить семью. Может быть, она тоже. Но в итоге пострадал наш сын. И теперь мои отношения с Маркизом – всего лишь отражение раздора между его матерью и мной.
Мои отношения со старшим сыном – это та область моей жизни, над которой мне нужно потрудиться больше всего. Были моменты, даже недавно, когда я хотел навсегда вычеркнуть эти узы из своей жизни. Я не хочу этого делать, но, когда тебя ранят слишком глубоко – а я и сам причинил немало боли, – кажется, что лучше всего уйти.
Я был крайне близок к этому не так давно, неожиданно столкнувшись с Маркизом в моем ювелирном магазине на Манхэттене. Я даже не знал, что он в то время был в Нью-Йорке, поэтому был в шоке, увидев его. Я попытался завести разговор, но он тут же обвинил меня в преследовании. Я сказал ему, что это безумие, но с того момента все только катилось под откос.
Наши отношения ужасно накалились. Маркиз даже сказал: «Я что, должен тебя бояться?» От этого у меня голова пошла кругом. Это мой первенец, моя плоть и кровь, а мы даже не могли поговорить друг с другом, не говоря уже о том, чтобы обняться и посмеяться над неожиданной встречей. Наконец, не сказав больше ни слова, Маркиз практически сбежал из магазина, оставив меня стоять в ступоре.
Пара моих ребят вышла на улицу, чтобы догнать Маркиза и сказать: «С чего ты так завелся? Это же твой отец. Вернись и поговори с ним», – но Маркиз уже исчез. Он не хотел, чтобы его догнали. Я даже не последовал за ними. Разум был так затуманен, что я не мог ясно мыслить. Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя.
Меня крайне редко совершенно выбивает из колеи. Но, если так случается, это всегда связано с семьей. Я могу схлестнуться с рэпером, который меня оскорбил, или провести напряженные переговоры с гендиректором – и буду в полном порядке. Даже больше – я буду чувствовать себя великолепно. Такими вещами меня не проймешь – я живу ради таких моментов. Видимо, только семейные проблемы сбивают меня с толку.
И дело не только в отношениях с Маркизом. Я больше не люблю ездить домой на выходные, потому что встречи с семьей меня очень напрягают. Я заезжаю в старый дом бабушки за день до Рождества, чтобы позависать с дедушкой. Но я не стану проводить там все праздники. Даже если я привнесу в дом лишь положительные флюиды, кто-то неизбежно выльет на меня негатив. Тетя или двоюродный брат в конце концов заявят: «Мне надоело, что все целуют его в задницу, потому что он 5 °Cent. Черт, он не настолько уж особенный». Вместо празднования весь вечер сведется к обсуждению того, что я сделал для кого-то одного, но не сделал для остальных. От такого отношения мне становится крайне неуютно.
Я знаю, что мой страх перед семьей нездоров, и работаю над этим. Пусть это займет годы, но я не собираюсь сдаваться. Надеюсь, что, когда я достигну возраста моего дедушки, у меня будут прочные отношения с моими детьми, а может быть, и с внуками.
Проявляйте инициативу!
Я знаю, что у меня репутация сорвиголовы, но на самом деле, лечу ли я на частном самолете или сижу в корпоративном зале заседаний, я всегда расслаблен. Я действую в условиях наименьшего страха. Что бы мне ни говорили и ни обещали, как бы мне ни угрожали – ничто из этого меня не задевает. Конечно, я хотел бы заключить эту дистрибьюторскую сделку на 30 миллионов долларов или получить роль всей жизни. Но я и не боюсь упустить эти возможности. С чего мне бояться? Я уже прошел через самое жуткое дерьмо, что может подкинуть жизнь.