Лес великого страха

– Пока отдохни здесь, – сказала Морана вампирке. – Мне нужно идти к гостям. Вот ключ, можешь закрыться.

Она положила на стол ключ с витой головкой.

– Хорр-рошо, – заикаясь от удивления, ответила Сташи.

И только когда дверь номера захлопнулась, вампирка поняла, что это все – правда, а не предсмертный бред. Она сняла куртку, стащила через голову разорванную блузку, сбросила штаны и повалилась на кровать.

Морана уговорила Энедику и ее партизан отоспаться днем в таверне, а вечером идти дальше. Уже светало, и командирша Ежей согласилась. Энедика не желала днем отираться в окрестностях Бьонгарда – тут частенько появлялись мандреченские патрули.

Суккуб ушла размещать гостей по номерам, и в зале остались только Халлен с Энедикой. Тавартэр на прощание бросил на эльфа колючий, цепкий взгляд. Халлену этот взгляд доставил горькую радость. Эльфа недаром прозвали Халленом, то есть «верзилой», хотя он казался высоким только своим сородичам. Эльфы Фейре или даже мандречены сочли бы его мужчиной обычного среднего роста. А сероволосый и сероглазый Тавартэр был из нандор, и поэтому превосходил Халлена в росте почти на полголовы.

Энедике всегда нравились рослые мужчины.

Халлен познакомился с Энедикой во время штурма Мир Минаса. Тогда все Ежи Железного Леса впервые собрались в одном месте. Халлен помнил тот хищный восторг, который охватил их после победы. Они пировали на площадях, заваленных трупами людей и эльфов. И у какой-то стены, скользкой от крови и черной от гари, Халлен овладел Энедикой. После этого они не встречались. Но, судя по тому, как Энедика обрадовалась, увидев его сегодня, у эльфки сохранились о Халлене самые приятные воспоминания. Он же при мысли о том, что у Энедики сейчас нет любовника в отряде, испытал холодное отчаяние. Халлен больше не мог быть для Энедики ни инструментом для наслаждения, ни помощником, никем… Еще сегодня ночью он думал о смерти только как о способе избавления от бесконечной муки, в которую превратилась его жизнь. Увидев Энедику, Халлен вспомнил, что жизнь не всегда была такой. Однако ни вернуть, ни исправить уже ничего было нельзя.

А вот поухаживать за Энедикой еще было можно. Тем более, что во время их стремительного романа Халлен не успел этого сделать.

Эльф сходил на кухню и взял с печи теплый чайник взамен опустошенного Ежами. Когда он вернулся, Энедика задумчиво теребила бахрому на скатерти. Рядом с ней на лавке спала горгулья. Газдрубала, а звали ее именно так, всегда нервничала, когда в дом заходили незнакомые ей гости. Горгулья обычно сидела рядом и с тревогой наблюдала за их поведением. Аппетита это гостям не добавляло, но подобную процедуру действительно приходилось вытерпеть всего один раз. Пока Ежи уминали ранний завтрак, Газдрубала успела убедиться в их мирных намерениях и заснула, утомленная.

Халлен наполнил чашку Энедики, придвинул ее к эльфке.

– Благодарствую, – ответила она.

– Пирожок возьми, – сказал Халлен.

Эльфка взяла сиротливо лежавший на огромном блюде последний пирог – им оказалась витушка с маком и изюмом. Халлен увидел, что эльфка собирается разломить витушку пополам, и сказал:

– Не надо, Энедика, я не голоден.

– Что-то непохоже, – ответила эльфка, покосившись на него. – Ты выглядишь так, как будто сейчас год Железной Стужи …

Так называли особенно холодную зиму, случившуюся лет двести назад. Тогда земля промерзла так, что на ней ничего не уродилось. Темным эльфам приходилось есть размоченную березовую кору, печь хлеб из лебеды и заниматься прочими кулинарными изысками, вроде супа из крапивы.

Халлен выставил на стол прихваченную в кухне миску с пирогами, чтобы убедить Энедику.

– Откуда ты здесь? – спросил он, чтобы сменить тему.

– За две недели до Мидаёте я вспомнила, что уже сто лет не была в Бьонгарде, – ответила эльфка, жуя. – И мне захотелось на карнавал… ах, Халлен, я уже сто лет не надевала шелкового платья! Но тебе этого не понять. Риск не такой уж большой, последние полгода мандречены не проводят войсковых операций. Зато я услышала, как смеется Тавартэр – он встретил в Бьонгарде своих родичей…

– Да, говорили, что Армия Мандры скоро покинет Железный Лес, – кивнул Халлен, не желая углубляться в разговор о Тавартэре. Но необходимо было признать, что партизану очень повезло. Нандор жили на самом северо-востоке Железного Леса, на берегу залива Полумесяца. Их крайне редко можно было увидеть где-нибудь еще, кроме дельты Гламранта. Халлену хотелось бы знать, почему Тавартэр вообще подался в Ежи.

– Мы тоже приехали на карнавал, – продолжил Халлен. – Рингрин с ребятами двинулись к Морранту, как только узнали, что случилось в Куле. Хотелось бы знать, какой ублюдок на это подписался…

Энедика ахнула и выпустила пирожок.

– Они к вам тоже приходили?

– Кто?

– Такой, с бородавкой?

– Да, – кивнул Халлен. – Я был с Рином на переговорах. Он отказался, сказал, что мы партизаны, а не наемники. Значит, они обращались и к тебе?

Эльфка кивнула.

– Я их тоже послала, – произнесла она. – А ты почему здесь?

– Загулял, – ответил Халлен.

– Я своих тоже неделю собирала по кабакам, – понимающе кивнула Энедика. Сморщившись, она добавила: – Это ужасно, мы стали пить, как мандречены… И все из-за войны. Хочется расслабиться, отрешиться от всего – и из-за этого мы потихоньку превращаемся в нацию алкоголиков.

«И лислореров», подумал Халлен, но вслух вместо этого сказал:

– Утром сегодня собирался идти догонять. Тропы-то я знаю.

– Пойдем с нами, – сказала Энедика.

Им было по пути – отряд Энедики контролировал северные подступы к Ежовскому краю, тогда как отряд принца охранял юг.

– А пойдем, – ответил Халлен. – Мне совершенно все равно, с кем вместе стрелять по мандреченам, лишь бы лук не рассыхался от простоя…

Эльфка улыбнулась.

– Можно спросить тебя еще кое о чем? – осведомился Халлен. – Почему ты подобрала вампирку? Вряд ли бы Морана узнала, что это вы проходили мимо сегодня ночью.

– Костюм этой девушке шил тот же портной, что и мне, – ответила Энедика.

Она наклонилась к эльфу и продолжала свистящим шепотом:

– Старый Инглер – кожемяка… И когда я увидела ее там, на дороге, мне вдруг показалось, что если я сейчас не помогу ей, то умру так же, как она – в этом же костюме, с разорванной грудью, и никто, никто не поможет мне. Все равнодушно пройдут мимо.

Энедика смотрела на него сверху вниз глазами, полными слез. Но как бы эльфка ни была напугана видением, о котором рассказывала, думала она сейчас совсем о другом.

«Что ты скажешь, если поймешь, почему я так быстро узнала тебя сегодня? Ведь мы не виделись три года», думала партизанка. – «И почти два года из них я смотрела в такие же глаза, как твои, только на очень маленьком личике… Ты был не самым лучшим из моих любовников, Халлен, но ты подарил мне то, чего не смог никто другой. Самой высшей радостью, которую я испытывала в жизни, я обязана тебе, это совсем не безумный трах у крепостной стены, когда я разодрала себе всю задницу. Но вы, мужчины, такие непредсказуемые существа. Тавартэр может рассердиться, ты можешь потребовать права на ребенка. Я скажу тебе перед тем, когда мы расстанемся. Я хочу довести отряд до заимки, и мне совсем ни к чему в команде два петуха, расфуфыривающие хвосты друг перед другом».

Как бы слаб ни был Халлен, от близости женского тела кровь ударила ему в голову… и еще кое-куда. Женщины последнее время интересовали его все меньше и меньше. Он наблюдал за смертью собственного темперамента с отстраненным любопытством наблюдателя. Но когда Энедика прижалась к нему, оказалось, что это просто были не те женщины. Халлен не знал, как ответить ей. Но уж ни в коем случае не теми словами, которые первыми пришли на язык:

«Не только Морана, оказывается, обладает даром предвидения. Да, ты спасла себя, когда помогла вампирке. Я даже знаю, на чью жизнь будет обменяна твоя. Я с радостью погибну за тебя, и не потому, что люблю. Хотя и это тоже. Просто мне пришла пора умереть. О боги, я счастлив умереть за ту, в чьих глазах я навсегда останусь великолепным Халленом, Халленом – ликующим с руками по локоть в крови, Халленом – убийцей мандречен. Тот Халлен теперь превратился в кожаный мешок с костями, но тебе совсем необязательно знать об этом …».