Страница 8 из 8
Вслед за старшей Марией уехали из бывшей Авнежской волости остальные Синицины, основав на станции Пречистое целый синицинский край.
Осталась лишь ветвь Половинкиных-Синициных, двоюродники моей бабки, из которых самый известный, живший в Молочном фронтовик, ученый, доктор наук Павел Анатольевич Половинкин, его помнят все выпускники Молочной академии, слушавшие его лекции по политэкономии.
Оставил в тридцатых Междуречье пахарь, плотник и столяр дядька Петя с семьей, дядька Паша с семьей, тетка Дуня опять же с семьей, тетка Фиса с семьей… Поехали двоюродники, троюродники… Сколько их пошло от корня Ивана Синицина, жившего в конце XVIII века в Авнежской волости прапрапредка…
Последним поднялся младший синицинский отпрыск Геннадий Дмитриевич. Он был инвалидом с детства, одна нога отставала в росте. Когда-то сестра Дуня, водившаяся с мальцом, оставила его на холодном лужке и заигралась. Генашка застудил ногу, и она стала отставать в росте. Поэтому и выбрал он профессию портного, шил деревенскому населению штаны, пиджаки, платья, кепки-восьмиклинки, полушубки…
Жили они с Дмитрием Сергеевичем одним хозяйством в деревне Наместове. Жили бобылями без женского пригляда. И вот однажды пришла к ним в избу нищенка с девчушкой. Накормили их, напоили, в суму пирога положили.
– А пошто ты с собой Шурку-то таскаешь? – спрашивает Дмитрий Сергеевич.
– Сирота она, – отвечает нищенка, – самой не прокормиться. Вот и вожу за собой.
– Оставляй девку нам, – говорит Дмитрий Сергеевич. – Мы прокормим. По хозяйству станет помогать, щи научим варить, корову доить… Подрастет, так Генашке невестой станет.
Оставили девку, Геннадий докормил ее до зрелого возраста, да и женился на ней. Девятерых детей на свет произвели…
Геннадий в Междуречье дольше всех продержался, но и он затосковал по родне, собрался в дорогу, купил крохотный домишко на станции и перевез семью.
Остался один Дмитрий Сергеевич, еще не решившийся оторваться от земли…
Бабушка моя частенько вспоминала Дмитрия Сергеевича. Мне представляется он великим тружеником.
Он приходил домой с поля, когда все уже спали. Садился на порог и принимался снимать сапоги. Да так и засыпал в одном сапоге у дверей с головой на пороге. А утром его уже не было, уходил затемно в поле.
Еду ему носили ребятишки, перекусит на меже и опять за труды.
…Я знаю, что прадед Дмитрий, преодолев верную сотню километров с коровой на поводу, пришел в новый дом к Марии Дмитриевне, где и провел последние дни своей жизни.
А корова та спасла в войну уже мою мать и ее братьев, когда Сергей Сергеевич Петухов сгинул в пучине войны…
У бабки Анны
Мы идем с бабушкой в гости. Она берет с собой кулечек колотого сахару и два чайных приборчика. Идем к бабке Анне, дальней родственнице, переселившейся из Междуречья на станцию.
Бабка Анна недавно ездила в Москву в гости к сыну, дослужившегося там до майора. И теперь все ждали ее рассказов о столичной жизни.
– Я, Аннушка, – заговорила моя бабушка, едва переступив порог, – чайку попить к тебе со своим сахарком, да и со своим приборчиком.
Большой, начищенный до золотого сияния самовар уже фырчал на столе. А в вазах были сушки и сухари, от которых исходил запах пряностей и ванили.
Вокруг стола, покрытого скатертью, стояли витые стулья, которые почему-то называли венскими.
– Это сынок подарил, – похвастала стульями бабка Анна. – И скатерку он, и стол. Вишь, у стола какие резаные ноги… Дорогущий. Уж он мне и не сказывал, сколь это богатство стоит, чтобы не расстраивать меня. Не люблю я деньгами по ветру сорить. Сидели бы и на лавках добро…
Бабка Анна усадила нас за стол и принялась потчевать городскими разносолами: булками с маслом и колбасой, конфетами «Мишка на Севере», «Петушиные гребешки» и «Раковые шейки». Я попробовал все, а фантики от конфет аккуратно сложил и спрятал в карман. Тогда было модным среди детей копить фантики и хвастать друг перед другом, кто какие конфеты пробовал.
– Так вот, приехала я в Москву, Митревна, – рассказывала тем временем бабка Анна. – Коля меня встретил у поезда. В фуражке, при погонах. Взял балеточку мою, а кошелку с луком я ему не доверила. Там еще бутылка самогона была ему в подарок. Такая ядреная получилась, я ее на хрену настаивала.
И вот, милая, выходим на площадь, надо в автобус садиться. А народу – пропасть, и все лезут. Коля меня подталкивает в двери-то. Вежливый, то одной дамочке уступит, то второй. И остался на остановке. А я еду. Рука с кошелкой у меня на воле оказалась. Двери захлопнулись, руку прищемило, а кошелка на воле. Так и едем.
– Ой, – кричу, – товарищ шофер! Котомку-то потеряю. Там ведь самогонка у меня, лук не так жалко, сколь самогонку. Руку ослобони.
Все только хохочут. Наконец, остановились, двери распахнулись, я вывалилась на улицу.
– Как, думаю, мне Кольку-то своего разыскать?
И самой не пропасть?
Вижу, народ куда-то прямо толпой повалил. Кумекаю, куда все, туда и я. Пока головой крутила – убежали, я догонять кинулась, и тут кто-то свистит и меня за плечо хватает…
Милиционер, вижу, с палочкой. Свисток на губе.
– Чего, говорю, тебе, мил человек? Потерял чего? Скотина у тебя какая убежала? Свистишь тут…
Он в лице изменился: «С вас штраф три рубля за переход улицы на красный свет…»
Мне стало досадно:
– Ох, ты, говорю, прохвост ты этакий. Три рубля ему!
Что мало просишь? А вот этого не видал? Свернула я фигу и под нос ему сунула.
– А ты знаешь, как мне эти три рубля достались?
Он прямо побагровел. А тут и Коля подскочил, милиционер ему честь отдал.
– Что произошло? – спрашивает Коля.
– Да вот бабушка неправильно дорогу перешла да еще и выражается.
Коля руку в карман, достает три рубля.
– Я за нее уплачу штраф.
Я ему кричу:
– Коляй! Не смей.
– Успокойся, мама, все по закону…
Отдал он этому проглоту трешницу, а я вперед ногу выставила и говорю:
– Вот, ты народ грабишь, а на катаники не заработал. В худых ботинках на морозе щеголяешь. А я, старуха, и то в катаниках с колошами хожу…
Тут Коля какую-то машину с шашечками остановил, сунул меня в нее и сам залез.
– Нет, говорит, мама, с тобой по городу опасно ходить.
Бабка Анна прервалась и принялась отхлебывать из блюдца чай.
– Как хоть живут столичные? – спросила бабушка Маша.
– А глаза бы мои не видели, вот как! – отвечала резко бабка Анна. – Сядут за стол. Чего только нет на столе! И колбаса, и масло сливочное. Икра рыбья! Пейсят рублей банка. Всего этого накладут на батон и сладким чаем припивают.
Нажрутся, и сразу же в туалет бегут. Это как? Один перевод денег получается. Уж если я масла съела, так я три дня в нужник не пойду, чтобы оно все у меня в нутре рассосалось.
…И они долго еще обсуждали и осуждали городскую жизнь. Я уже наелся и напился. Мне стало скучно. Я крутился на венском стуле, как на углях. И теперь уже не знаю, как это получилось, но моя голова попала в спинку стула, туда, где переплетались деревянные кружева. Я попытался вытащить голову обратно, но не смог. Не давали то уши, то нос. Сначала я сидел смирно, как пойманная мышь в мышеловке, надеясь освободиться каким-то чудом. Но чуда не получалось.
И тут бабка Анна углядела мои странные телодвижения, которые я делал, пытаясь освободиться из ловушки.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.