Замочная скважина

«привет».

Глава 3

Питер захлопывает дверцу гостиной с таким грохотом, что Гвен кажется, будь у них кипа сервизов на «лучший случай», как у его родителей – они бы все посыпались на пол и разлетелись на кучу маленьких осколков.

Она понимает причину гнева супруга. Во-первых, его довел Джек, он это умеет. О, господь свидетель, в этом Райтсону нет равных. Во-вторых, Питер не смог вовремя высказаться на улице, из-за чего, вопреки логике, не остывал, а злился еще больше, мысленно накручивая себя до крайней точки. Но сдержался он не только ради Гвен, хоть ей и не единожды пришлось призывать его к порядку. Нет, Гвен понимала, что Питеру так же крайне важно мнение окружающих. Кому охота слыть неблагополучной семьей с вечными склоками и скандалами? Всем хорошо известно, что случается с такими семьями.

На них, помимо общественного порицания, вешают всех собак, если вдруг что. Пройдут пьяные и разбрасают бутылки – так это Смиты виноваты, потому что они вечно ссорятся, а потом мирятся за алкашкой. Наверняка, их друзья или они сами. И не доказать обратного, даже если их дома не было в то время. Или, например, у ребенка проблемы с учебой. Как отнесется к этому дирекция школы, если речь пойдет о такой идеальной семье, как Вудли? С пониманием. Потому что Вудли на хорошем счету, Вудли прилежная и благополучная семья, а эти оценки, видимо, просто временное недоразумение. Как в этом случае отнеслись бы к абстрактным Смитам? «О, ну это понятно. Они вечно пьют, дерутся, ссорятся и еще бог весть что. Их давно пора поставить на учет, а лучше забрать детей. Знаете, что я думаю? Таким, как они, не место в нашей школе. Оценки, при таком положении дел в семье – только начало. Начало будущей шпаны, если не криминального элемента».

Ситуация одна и та же – плохие отметки у ребенка.

А вот отношение, как и итоговое разрешение – разнятся, как земля и небо. А из-за чего? Из-за одного только общественного мнения. Из-за зарекомендованного статуса, из-за вежливых улыбок, смеха детей и объятий с бывшим мужем, которого по хорошему стоило бы вместо этого пару раз огреть сумкой, а после влепить звонкую пощечину.

Те глупцы, кто пренебрегают общественным мнением.

Зачастую оно имеет ключевое значение, и Питер, хвала небесам, это понимает. Именно поэтому Гвен сошлась с ним, невзирая на разительную материальную пропасть между ним и Джеком. Не сказать, что у нее был выбор, поскольку на момент знакомства с Питером, они с Джеком уже год как расстались. Гвен предпочитала именно эту формулировку, означающую обоюдное взвешенное решение. От одного определения «брошенка» ее бросало в холод, так как бросают женщин нелепых, глупых, стервозных или …старых. А она не причисляет себя ни к одной из этих групп.

Питер встает у окна, уперев руки в боки, со слишком заинтересованным видом разглядывая дуб, лишь на ствол которого открывается вид именно с этого ракурса. Гвен видит, как раздуваются его ноздри, потому подходит не спеша и очень аккуратно, лишь подушечками пальцев, касается его широкого, массивного плеча.

Супруг реагирует мгновенно. Нет, он не взрывается криком, как начинал свою тираду на улицу, он не одергивается или не разворачивается резко с тем, чтобы испепелить ее взглядом. Нет, продолжив смотреть на ствол дуба, он сухо замечает:

– Джек превзошел сегодня сам себя. Перешел все границы.

– Знаю, милый – лилейным голоском соглашается Гвен – он всегда ведет себя, как ублюдок. Это такой тип мужчин, и чем громче он гавкает – чем жальче кажется. Зато с каким достоинством ты игнорировал его реплики.. Вот оно – настоящая уверенность, настоящее благородство, истинное самообладание. В сравнении с тобой он был просто смешон..

Гвен продолжает распалятся, пока хватает дыхания, потому что прекрасно знает, как важно в такие моменты соглашаться с мужем, нахваливать его, даже если пришел он не «со щитом», а «на щите». Какая разница, что она говорит – главное остается за действиями, а как бы Питер не распалялся почти каждый раз, они продолжают делать так, как удобнее ей.

– Я не договорил – неожиданно перебивает он, не давая жене втянуть воздух для начала следующей тирады – он перешел сегодня все границы. Измывался, словно платит нам за эти унижения. И знаешь, я заметил одну занимательную деталь – на меня он тратил времени существенно больше, чем на своих детей.

Питер медленно, лениво оборачивается к Гвен. Если бы он не снял ботинки в прихожей, то можно было бы сказать, что он повернулся «на каблуках»:

– Хотя именно ради этого затеваются все встречи. Я не могу понять одного – если он хочет общаться с детьми, почему мы должны туда ходить? Ему нужны дети – пусть дети и ходят.

Гвен театрально вздыхает таким образом, словно это ее предпоследний вздох и сейчас она скажет что-то невероятно важное, страдая в предсмертных конвульсиях, после чего отправится прямиком к богу:

– Питер, милый, мы же уже обсуждали, что..

– Нет, это бред сивой кобылы – взвивается супруг с пол-оборота – что за нелепица про опасность?

– Ты же знаешь его – теперь она обиженно кривит рот в той манере, которую ее старшая дочь за глаза называет «переход за всякие допустимые границы» – я не могу позволить детям оставаться с ним наедине, он опасен, он..

– Ты вообще слышишь себя? – хмурится Питер – для кого он опасен? Для родных детей? Это не секрет, что твой бывший больной ублюдок, построивший себе бизнес на костях, но как по мне – «деловые партнеры» и его собственные дети это совершенно разные вещи, нет? Что-то за все два года я еще ни разу не наблюдал у него тяги к насилию по отношению к ним. Черт, да он даже голос ни на одного из них ни разу не повысил! Знаешь, не хочу показаться грубым..

– И не кажись! – мягко перебивает его Гвен, едва не взвизгнув в своей спешке – незачем нам ссориться из-за такого дерьма, как Дж..

– ..но мне кажется – продолжает Питер – что весь этот цирк с пикниками всей семьей нужен только тебе! И не потому что ты боишься за детей! А потому что ты боишься, что они перекинуться к нему! Дорогие подарки, никаких запретов! Идеальный папочка, а ты ведь так хочешь, чтобы они его ненавидели, как и ты!

– Да как ты смеешь! – хмурится Гвен – от кого, от кого, но от тебя..

– И я тебя не виню – вернувшись в свою невозмутимую, рассудительную манеру, продолжает ее муж – это чертовски несправедливо, что этот ублюдок, совершенно не вкладываясь в воспитание детей, окажется их фаворитом только потому, что раз в неделю дарит дорогие подарки и не делает запретов лишь оттого, что ни ему разгребать потом последствия. В этом я тебя полностью понимаю и даже поддерживаю! Ей-богу, Гвен, я на твоей стороне. Ходи туда, сколько хочешь! Но почему я должен терпеть это в той же мере? Более того – я всякий раз являюсь козлом отпущения!

– Это ради детей!

– Бред собачий! – цедит – но я готов был на это идти, терпеть все это.. Но после сегодняшнего! Он стер всякие границы! Он откровенно флиртует с тобой, силясь мне что-то доказать, донимает меня по поводу и без! Он оскорбляет меня, унижает и топчет, а я притом не могу ничего ему ответить лишь потому, что не умею посылать на хер с дружелюбной улыбкой на лице!

К концу Питер уже срывается на крик, потому Гвен все же сдает на время свои позиции «обиженной и глубоко оскорбленной» и теперь уже складывает обе своих ладони у него на плече, сверху умостив и подбородок:

– Я понимаю, милый, но..

Но уже второй раз, впервые на памяти Гвен, Питер вновь ее перебивает:

– Нет, ты не понимаешь. Потому что тебя он задел всего один раз, когда дали пирожное – и ты тут же засобиралась домой. А я терплю это всю встречу. И зачем? Какой смысл?! Я прихожу поработать туда его личным клоуном? Мне уже начинает казаться, что он не пропускает ни одной встречи лишь оттого, что дождаться не может поиграть со мной, а не с детьми!

– Но ты понимаешь, дорогой, что без тебя я перед ним абсолютно бессильна..