Страница 49 из 139
Одоакр в этой молитве не участвовал, смотрел на меня криво, немного высокомерно. Дескать, мальчишка, ты что, не понимаешь, что мы не дадим тебе интерпретировать знаки небес так, как тебе хочется? Думаешь, церковь просто так тут полтора тысячелетия опыта набиралась? Моё желание обратиться к всевышнему, минуя промежуточные инстанции, для этого мира не редкость, и опыт у них на самом деле есть. Вот только и я не фраер. Я знаю, что такое ЦИПсО, кто такой Геббельс, как оболванивать миллионы. А ещё знаю, кто такой Станиславский и вкратце читал брошюру-методичку по сценическому искусству (это на самом деле огромный труд, который не надо недооценивать). И изучал социологию, включая элементы психологии толпы. В толпе прав не тот, кто прав, а кто кричит громче, а главное, кричит языком, понятным толпе, с предельно чёткой маркировкой свой-чужой, и почему он свой, а он - чужой. Это будет битва будущего и прошлого, их опыта и моих знаний, но я снова решил поставить всё на кон и попытаться вырулить, ибо Анабель права - не смогу победить церковь, опираясь на инструментарий попаданца. Иногда мир вокруг со своими доисторическими традициями сильнее любых новаций будущего. ВЕРА, вот так, большими буквами – то, чего лишились мы, и здесь она сильнее социальной инженерии. Она и есть основа данной инженерии, и никакие ЦИПсО не нужны, если ты контролируешь священников.
- Граф Рикардо Пуэбло! – обратился ко мне вышедший вперёд брат Одоакр. – Твоё слово.
Я обернулся к внимающей толпе. Собрался с духом, вздохнул и начал:
- Братья и сёстры! Все мы едины под богом, потому так и говорю – братья и сёстры! – Вздох уважения, обращение зачтено. Сейчас нет сословной разницы, ибо будущее у нас общее. – Несколько дней назад на меня и моё войско напали. Напали наёмники епископа Овьедо и всего Юга королевства. – Народ возмущённо загудел – дланцев не поддерживали мягко сказано. – Я не знаю, прав ли я был в этой ситуации, или нет. Я считаю, прав я. Епископ – что прав он. – Снова гудение, но на тон тише. Дескать, да, всё верно, каждый себя правым всегда считает. – Как вы знаете, я начал в графстве многие преобразования. Реформирую землевладение. Отпустил крепостных на волю. Строю мастерские. Меняю русла. Воюю с соседями, которые, как мне кажется, меня оскорбили. – Снова возмущение – и тут народ меня поддерживал. Да, оскорбили. Средневековье, тут живут «по понятиям», и по этим понятиям мои соседи неправы. Местами я перегнул палку с ответкой, но в целом в своём праве. А жестокость… Мир жесток.
- Но всё это я сделал САМ! – выделил я это местоимение. – Своей волей. Не помолясь, не устроив службу или коллективный молебен за начинания.
- Теперь гул не поддерживающий, недовольный, и даже отдельные крики, дескать, граф, всё правильно делаешь, так и дерзай. Что «не помолясь» как бы нехорошо, но не критично. Захотелось улыбнуться – люди везде люди.
- Сегодня я хочу вопросить отца нашего всевышнего: прав ли я? – крикнул погромче, чтобы как можно больше людей расслышало. – То, что я делаю – угодно ли богу? Я поклялся защищать своих людей, я забочусь о графстве, но я лишь человек, а, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад!
И Одоакр, и Амвросий при этих словах уважительно закивали. Не ждали глубины от мальчишки.
- Так бывает, что возомнивший о себе безумец делает, как он считает нужным, - продолжал я, - считая свои поступки добром. Но на самом деле оказывается, что все его поступки привнесли в мир ещё большее зло, чем было до него. А потому я в смятении, и хочу вопросить: правильно ли делаю? Правильно ли поступаю? Есть ли в моих поступках частичка бога, или они от лукавого?
А теперь поддерживающий гул. А что народ ещё мог сказать – конечно, нужно мнение авторитета в любых делах. И выше бога авторитета нету.
- Помогите мне, и вопросите вместе со мной! – выкрикнул в публику. - И бог свидетель моих помыслов!
Встал на колено. Одно. Не знаю, почему, но тут не принято на коленях стоять, даже в церкви. В церкви люди тут сидят, а под колени ставится специальный стульчик, и ты становишься на него, а не на пол. А потому на одно колено, как подобает воину, приносящему присягу сеньору. И начал молитву.
Народ вокруг загудел – также читал молитву, вслед за мной. Одоакр произносил первым, за ним – я, повторяя слово в слово, и слова мои отражались эхом шестисот-семисот-восьмисот присутствующих.
Закончил. Капли дождя падали на затылок, заваливались за шиворот. Намеренно не испарял их, не сушился, как намеренно и не взял плащ. Пускай, так ближе к народу. Поднял глаза к небу. А теперь собственно обращение.
- Господь всемогущий! – вложил в голос как можно больше энергии. - Я стою пред лицом твоим. Ты видишь меня, знаешь мои чувства и помыслы. Я ещё не вопросил, а ты знаешь о том, что хочу спросить. А потому прошу! Дай мне знак! Пошли знамение! Во добро я делаю то, что делаю и совершаю то, что совершаю, или во зло? И если я прав, если мои поступки угодны тебе, пошли мне небесного покровителя, направляющего и защищающего меня!
Это всё прокричал громко, чтобы услышал и без того притихший народ. Гул в массовке стих, собравшиеся ловили каждое слово. Достаточно. Теперь опустил голову и прошептал по-русски:
- Давай бог! Ответь! Да, я не религиозный. И вообще скверный тип, непонятно что о себе возомнивший. Но я показал, что готов нести эту ношу, если это для тебя важно. Я не уеду к сестре в Вологду, и буду драться до конца не из глупой прихоти что-то доказать. Просто… Просто реально кроме меня и моих грёбанных знаний у них нет никого и ничего! – воскликнул громче – плевать, кто что услышит и поймёт. - Их всех съедят! И я сейчас говорю не красивые слова, я и правда… - По щекам потекли слёзы – сбился.
– Я готов, бог! – Слова сами лились из меня, и я, собравшись, продолжил. - Не знаю, смогу или нет, получится, или не дадут, но сделаю всё, что от меня зависит, чтобы вытащить из задницы этих людей и эту страну. Если я делаю правильно – помоги. Если не доверяешь, если мой атеизм и богохульство важнее – пошли к чёрту, и пусть эти двое выродков схарчат – они могут. Вот он я, господь, перед тобой! Помоги мне! Дай мне защитника! Хоть того же Андрея – обещаю, устрою ему первоклассный культ. Или дай мне пинка, ибо я так и не понял, на хрена ты меня сюда перенёс?
- Что ты шепчешь? – подошёл цветущий Одоакр. Вот-вот их цель распишется в ничтожестве и поедет в Овьедо. А и не поедет, сбежит (он реалист) – я исчезну с политического поля, став загнанным беглецом, дичью. Что его не может не радовать.