Смайлик на асфальте

В полицейском отношении Петербург был разделен на двенадцать частей…

– Как знаков зодиака, – вставила деваха из Канады, с шумов втянув в себя давно остывший кофе.

– Да, как знаков зодиака, – подтвердил Артем.

– Забавно, – прищурился француз. – И что, прослеживалась параллель?

– Не совсем. Точного соответствия знак зодиака – район города не существует, хотя попыток составить астрологическую карту Петербурга было множество. Слишком субъективные критерии. Конечно, с некоторой долей уверенности можно сказать, что район Петропавловской крепости соответствовал знаку Рака, это истоки, начало города. Аристократическая Адмиралтейская часть – парадный фасад Петербурга – Лев. Злачная Спасская часть, где совершалась треть городских преступлений, – Скорпион. Но я бы не стал проводить точные параллели. Однако мы отвлеклись от нашей сегодняшней темы. Подытожив вступление, можно сказать, что Петербург на стыке девятнадцатого и двадцатого веков являлся криминальной столицей России.

– А сейчас? – живо спросил француз.

– Сейчас? – Артём повернулся к нему. – Сейчас Петербург – культурный, цивилизованный, европейский город. Ничего похожего на массовую преступность, наводнившую город сто лет назад, сейчас нет и появиться не может.

Группа поравнялась с пятиэтажным желто-охристым зданием. Это был первый адрес в сегодняшней экскурсии. В начале 1920-х годов в доме располагалась самая известная в городе «малина» – притон-убежище банды Ивана Белки, одной из самых свирепых и опасных в Петрограде того времени. Главарь считался королем преступного мира, а его шайка держала в ужасе всю столицу. Выдавая себя за сотрудников ЧК, пришедших с обыском, бандиты вламывались в квартиры, убивали и грабили жильцов. В лучшем случае после такого визита ограбленные получали расписку: «…ивица в комнату… на Горохувую дом 2, к таварищу…» (на Гороховой тогда находился штаб ЧК), в худшем – свидетелей убивали. Ликвидировал банду молодой следователь Иван Бодунов. Он сначала выследил бандитов, а затем организовал штурм дома, где проходила сходка. В результате страшной перестрелки Белка, две его боевые подруги и два десятка бандитов погибли, остальные были отданы под суд и расстреляны.

Артём привел туристов сначала во двор дома, а затем и на чердак – была договоренность с владельцем квартиры, из которой был прямой выход. Тусклая лампа, едва разгоняющая сумрак, мощные деревянные перекрытия, плохо обструганные доски на полу, круглый дубовый стол, старинные кресла с вытертым бархатом и вензелями впечатлили туристов. Они ловили каждое слово Артёма, представляя бандитов, делящих награбленное золото на огромным столе, во главе которого в кресле по-хозяйски развалился сам Иван Белка.

Продвигаясь от одного здания к другому в сторону Сенной площади, Артём рассказывал о притонах, публичных домах, убийствах, бандитских налетах. Последним, завершающим аккордом экскурсии стала «Вяземская лавра» – целый район, разделенный закоулками и проходными дворами за Сенной. Глядя на чистенькие, аккуратные фасады Московского проспекта с трудом верилось, что когда-то здесь было «дно» Петербурга – ночлежки, притоны, бордели самого низкого пошиба.

Три часа, отведенные на экскурсию, прошли быстро. Пожелав туристам приятного отдыха, Артём готовился распрощаться с ними. Девахи, едва кивнув, рванули в только что открывшийся «Макдональдс», пенсионеры, поблагодарив скупо, неспешно двинулись в сторону Адмиралтейства, а француз явно никуда не торопился. Он подождал, когда все разойдутся, и предложил выпить кофе.

– У меня к вам деловое предложение.

Очередная обезоруживающая улыбка, и Артёму ничего не оставалось, как скупо кивнуть в ответ. Надежда подремать днем, как он обычно делал в дни утренних экскурсий, стремительно таяла.

Выцепив взглядом только что открывшийся ресторанчик, Морис подхватил Артёма под руку и, словно старого приятеля, энергично потащил через площадь к столикам на вернанде. Сделав заказ, он вдруг посерьезнел. Вместо напористого д’Артаньяна перед Артёмом оказался неторопливый и осторожный Атос.

Теперь француз не спешил. Дождался, когда официант расставит на столе чашки, буркнул стандартное «мерси» и задумался. К кофе он не притронулся. Зато Артём потянулся к чашке и с наслаждением вдохнул кофейный аромат. Раз уж поспать не удастся, то хороший кофе сейчас будет как нельзя кстати.

– Я журналист, – Морис поднял глаза над чашкой, – пишу нон-фикшн, в основном ищу параллели между современным миром и прошлым – политика, искусство, нравы, криминал.

Он покопался в своей сумке и выложил на стол книгу в глянцевом переплете, перевернув ее обратной стороной обложки наверх. С фотографии на Артёма смотрел Морис, ниже по-французски значилось «Морис Дальбан, журналист, историк, писатель». На фото он выглядел чуть моложе и чуть растрёпаннее.

– Сейчас я собираю материалы о криминальном Париже начала двадцатого века и об одном из своих предков в частности, – продолжал Дальбан. – Он был известным и довольно успешным детективом. Недавно мне в руки попали записки бывшего заместителя начальника криминальной полиции Петрограда. После революции судьба занесла этого несчастного человека в Париже, где он помогал в расследованиях моему прадеду.

Морис вновь зарылся в свою сумку, и на стол рядом с книгой легла тетрадь в кожаном переплете с потертыми углами.

– Я хочу, чтобы вы перевели для меня эти записи.

Артём взглядом попросил разрешения и, получив кивок, отогнул язычок замка. Пожелтевшие от времени страницы, плотно исписанные торопливым размашистым почерком, вполне читаемым, к счастью.

– В Париже закончились знающие русский язык? – усмехнулся он.

Дальбан поморщился.

– Можно и так сказать. Закончились способные перевести адекватно. Потомки иммигрантов давно стали французами и забыли родной язык, а нынешние приезжие не разбираются в реалиях столетней давности. Фраза «на ее плечи была накинута ротонда» вводит их в ступор, потому что для них ротонда – архитектурное сооружение. Впрочем, большинство не знают и этого. Тут нужен историк, вернее, даже не столько историк, сколько краевед вроде вас. Вы чувствуете себя как рыба в воде в той эпохе – я сегодня убедился в этом – и отлично знаете французский язык. Откуда, кстати?

– Бабушка преподавала французский.

– А история города?

Артём пожал плечами.

– От деда. Он увлекался и вот – втянул.

– Вот видите, лучше вас мне никого не найти! У меня уже была одна неудачная попытка с переводом несколько месяцев назад в Париже. До сих пор от девушки не получил ни строчки.

Француз в очередной раз простодушно улыбнулся, а затем, посерьезнев, назвал сумму. Вполне достаточную для того, чтобы Артём вновь потянулся к тетради.

– Сроки?

– Я не тороплю, смотрите сами, как пойдет. Неделю, а то и больше, я точно пробуду в Петербурге, я остановился в «Кемпински» на Мойке. Если возникнут трудности с текстом, можете просто наговорить на диктофон.

Легко сказать – просто наговорить…

– Ладно. Попробую.

– Отлично! Замечательно! – расцвел Дальбан.

– Не жалко отдавать? – Артём показал глазами на лежащую на столе тетрадь.

– Жалко.

Дальбан убрал тетрадь в сумку, а вместо нее достал современную пластиковую папку.

– Я сделал для вас копию, – пояснил он.

Артём поднялся, собираясь уходить. На лице француза промелькнула едва заметная улыбка, но глаза смотрели жестко, испытующе.

– Значит, говорите, никаких странных смертей и тайн в нынешнем Петербурге нет? Все осталось в прошлом?

К чему он клонит? Не просто же так спрашивает во второй раз… Впрочем, какая разница.

Дальбан быстрым шагом удалялся в сторону канала. Артём проводил его взглядом, сунул папку подмышку и побрел к своему дому.

В здании на набережной Фонтанки он занимал две комнаты, или, как теперь принято говорить, студии. В одной студии он жил сам, другую использовал для встреч и визитов. Комнаты ему достались от бабушки – коренной петербурженки. Во время учебы в Университете он частенько оставался ночевать у нее – жаль было тратить время на поездки до Гражданки, где обосновались родители, а после смерти бабушки окончательно перебрался на Фонтанку.