Страница 17 из 29
Пока он на посту стоял
Здесь вымахало поле маков
Но потому здесь поле маков
Что там он на посту стоял
Когда же он, Милицанер
В свободный день с утра проснется
То в поле выйдет и цветка
Он ласково крылом коснется
Был Милицанером столичным
Она же по улице шла
Стоял на посту он отлично
Она поздней ночею шла
И в этот же миг подбегают
К ней три хулигана втроем
И ей угрожать начинают
Раздеть ее мыслят втроем
Но Милицанер все заметил
Подходит он и говорит:
Закон нарушаете этим
Немедленно чтоб прекратить!
Она же взирает прекрасно
На лик его и на мундир
И взгляд переводит в пространство
И видит рассвет впереди.
С женою под ручку вот милицанер
Идет и смущается этим зачем-то
Ведь он государственности есть пример
Но ведь и семья — государства ячейка
Но слишком близка уж к нечистой земле
И к плоти и к прочим приметам снижающим
А он — государственность есть в чистоте
Почти что себя этим уничтожающий
А вот Милицанер стоит
Один среди полей безлюдных
Пост далеко его отсюда
А вот мундир всегда при нем
Фуражку с головы снимает
И смотрит вверх и сверху Бог
Нисходит и целует в лоб
И говорит ему неслышно:
Иди, дитя, и будь послушным
Вот вверху там Небесная Сила
А внизу здесь вот Милицанер
Вот какой в этот раз, например
Разговор между них происходит:
Что несешься, Небесная Сила? –
Что стоишь ты там, Милицанер?
Что ты видишь, Небесная Сила?
Что замыслил ты, Милицанер? –
Проносись же. Небесная Сила! –
Стой же, стой себе, Милицанер! –
Наблюдай же, Небесная Сила! –
Только нету ответа Ему
Про то сья песня сложена
Что жизнь прекрасна и сложна
Вот в небесах полузаброшенных
Порхает птичка зензивер
А в подмосковном рву некошеном
С ножом в груди милицанер
Лежит
Я просто жил и умер просто
Лишь умер — посреди погоста
Мучительно и нестерпимо долго
Глядя в лицо мое умершее
Стояла смерть Милицанершею
Полна любви и исполненья долга
И как кошачий стон от уст Милицанера
Так ворон отходил от мертвого меня
Недалеко, поскольку высшей мерой
Мы все очерчены в пределах жизни дня
Мы все подвластны под ее размер
И я, и ворон, и Милицанер
Отчасти
И был ему какой-то знак
Среди полей укрытых снегом
Куда почти походным бегом
Он прибежал оставив пост
Мундир он сбросил и рубашку
И бесполезный револьвер:
Вот, я уж не Милицанер! –
Вскричал он восхищенно голый:
Я — Будда Майтрайя!
Без видимых на то причин
Что-то ослаб к Милицанеру
И соприродному размеру
Ему подобных величин
Через прозрачного меня
Уходит жизнь из этой сферы
Иные, страшные размеры
Ночами ломятся в меня
Но я их пока не допускаю
На мой конкретный облик примериться на время, необременительное для них по причи-
не их вечности, ласково отставляя.
Хочу кому-нибудь присниться
В мундире, в сапогах и в кобуре
Посланцем незапамятной милицьи
И представителем ее серьезных дел
Чтобы младенец, например
С забытой подмосковной дачи
Позвал меня от боли плача:
"О, дядя-Милиционер!"
И я приду тогда к младенцу
Чувствителен но непреклонн:
Терпи, дитя, блюдя закон
Прими его как камень в сердце
Вот дьявол в каске пожарной
И ангел в синем мундире
И между ними в матросочке
Куда-то там рвется душа
И я глубоко под ними
Иду с тремя собеседниками
Иди же, иди же, внимательный
Они претендуют не шутя
Орел кладет мне руку на плечо
А на другую лев кладет мне руку
Товарищи мои! — такая жизнь!
Товарищи! живем в такое время!
Иначе нам, товарищи, нельзя
Иначе нам, — товарищи, не сбыться
Иначе не родить нам голубицу
Которая, товарищи…..
Сидит на небе ворон-птица
А под землей — лежит мертвец
Друг другу смотрят они в лица
Они друг друга видят сквозь
Все, что ни есть посередине
О ты, земля моя родная!
Меня ты держишь здесь певцом
Меж вороном и мертвецом
Вот я искал любви и Родины
Но был я слишком мудр
У мудрости ж любви и Родины
Не может быть, увы
Как мудрость у любви и Родины
О, Господи, вот три уродины
Взаимные
Или красавицы
Раздельные
Чем больше Родину мы любим
Тем меньше нравимся мы ей
Так я сказал в один из дней
И до сих пор не передумал
V. Взаимоотношения с высоким
Я глянул в зеркало с утра
И судрога пронзила сердце:
Ужели эта красота
Весь мир спасет меня посредством
И страшно стало
Когда из тьмы небытия
Росток взрастает бытия
И возлюбляет бытие
А темное небытие
Он отрицает
То Бог его за это порицает:
О ты, кусочек бытия
Над бездною небытия
Что прищурился
Отчего тут всех схватило
Аж сквозь землю провалились?
Да за бесов помолились
А силенок-то и не хватило
Вот и провалились
Это уж навсегда, наверное
Давайте, пусть убитый встанет
Обнимет своего убийцу
Но нежно так, чтоб не убиться
Последнему, а первый станет
Пусть брат ему!
И я как белая жена
Сведу их — но пощажена
Не буду
Чиста, чиста моя сторожка
В ней я, прохладная старушка
Одна и живу
Прохладная
Чиста
Чиста
Сторожка
Старушка
Я
Ты
Одна
И живу веками в ней
Век
Она
Я
Где она, молодость чистая наша?
Дальняя-дальняя — птицы полет!
Где вы, красавицы Ира и Маша?!
Вот она, Маша, с клюкою идет
Как подойти и спросить ее: Маша!
Где она Ира, красавица наша?! –
В могиле, в могиле, Ира наша!
А ты сам-то кто будешь, юноша? –
Господи, она безумна!
Явилась ангелов мне тройка
И я ее в сердцах спросил:
Что будет после перестройки? –
А некое Ердцахспр Осил! –
А что это? –
Не знаешь? –
Не знаю! –
Ну узнаешь, узнаешь, не торопись
Все эти трактора-машины
Не ради же себя живут –
Не голосуют, не рожают
И воскресения не ждут
Так что же гонит их внаружу
Явиться, так сказать, из тьмы
Да, видно, там какой-то ужас
Что и железные скоты
Не в силах вынести
К человеку жмутся поближе