Страница 10 из 76
Тетя недоумевает, не понимая причин моей реакции, вскакивает с дивана и сипло бросает:
— Сейчас принесу водички.
Она уходит, а меня начинает душить страх. Он расползается по телу, не дает связно мыслить, а думать тем временем надо — что делать с ребенком с учетом новых обстоятельств?
Я кладу ладонь на живот и мрачнею. С усилием мотаю головой — нет, малыш, я ни за что не смогу от тебя избавиться. Но что, если тетя скажет, что не готова вешать его себе на шею? Мол, сама нагуляла, сама воспитывай.
Она и так возится со мной со дня смерти родителей, забрала к себе, содержала, на вторую работу пошла на какое-то время, чтобы я ни в чем не нуждалась и могла поступить в университет.
Я видела, как ей было тяжело, она даже похудела, но мне ни слова не сказала. Все повторяла: «Вот выучишься, устроишься на хорошую работу, не век же тебе в горничных бегать, ты у меня умная девочка».
Ага, настолько «умная девочка», что вон чем отплатила — в подоле принесла. Однозначно теперь придется брать академ.
К тому же мы с ней никогда не говорили о том, что будем делать в такой ситуации. А если это окажется для нее уже слишком? Она столько лет тянула меня, но тянуть еще и моего ребенка не обязана. В конце концов, если бы она хотела детей, уже завела бы, так? А значит, эта новость будет для нее как снег на голову. Что, если скажет делать аборт?
Я внутренне сжимаюсь, предвкушая ее реакцию, и когда тетя возвращается из кухни, успеваю накрутить себя по самое не хочу, и тихонько всхлипываю.
— Алиса? — недоуменно тянет она.
Она опускает воду на журнальный столик, прямо на свежую газету, отчего на той расплывается мокрое пятно от дна стакана.
Тетя сверлит меня мрачным взглядом, а потом становится прямо передо мной, упирает руки в боки и громогласно заявляет:
— Это что еще за водопад? Так, а ну-ка быстро взяла себя в руки! Эка невидаль, тетя работу потеряла. Что за реакция такая? Или ты в меня не веришь и решила в утиль списать? Так я туда не согласная, рано. Все у нас будет хо-ро-шо!
Она снова присаживается рядом и приобнимает меня за плечи.
— Ну правда, Лисеныш, по-моему, ты перебарщиваешь. Мы живы, здоровы, руки-ноги-голова на месте, что еще надо? Справимся.
Я приоткрываю рот и смотрю на нее, а потом набираю полную грудь воздуха и выпаливаю:
— Я беременна, и с Назаром все кончено. А еще меня уволили-и-и!
Закрываю лицо руками и реву.
Страшно, безумно страшно увидеть в глазах тети осуждение или, чего хуже, злость.
Немилосердно хочется провалиться сквозь землю. Вдруг ладони тети мягко ложатся на мои и отрывают их от лица. Затем она разворачивает меня к себе и просит:
— Расскажи мне все.
Я вглядываюсь в нее, и от меня не ускользает то, какая она бледная и озадаченная. Однако никакого гнева в ее глазах не примечаю. Встревоженность и участие — вот что вижу.
— Я не хочу избавляться от ребенка, но… — тихонько шепчу я самое важное, то, что рвет душу больше всего.
— Чего-о-о? — Брови тети взлетают на лоб. — Ты совсем сдурела, что ли?! Что значит но?
Тетя поджимает губы и смотрит на меня так грозно, что я зажмуриваюсь.
— Как тебе вообще это «но» в голову взбрело, Алиса?
— Но мы обе без работы, а ребенок — это прорва денег, времени и сил, и… мне ведь придется жить у тебя, — объясняю я очевидное. — Мне некуда идти.
— Объясни мне, дорогая племянница, — обманчиво спокойно начинает тетя, — что из всего того, что я когда-либо делала или говорила, навело на мысль, что я выставлю тебя в такой ситуации? У тебя совесть есть так думать о родной тетке?
— Я… Э-э-э…
У страха глаза велики — что еще я могу сказать?
— То-то же. Я понимаю, будет очень сложно, а ты еще такая молодая, но, Алиса, ребенок — это дар, ни в коем случае не нужно отказываться от него.
Я явственно слышу нотки печали и сожаления в ее голосе и понимаю, что за этой болью кроется своя история.
Затем осознаю, что она это вполне серьезно. Да, впереди пугающая неизвестность, но за одно могу быть спокойна: тетя тоже за маленькое чудо, что растет у меня в животе.
— Я и не хочу отказываться!
Глаза снова наливаются слезами, но теперь от благодарности и облегчения.
Я бросаюсь тете на шею, целую ее в обе щеки, крепко обнимаю и шепчу:
— Спасибо!
Мы какое-то время обнимаемся, и тетя, расчувствовавшись, тоже украдкой смахивает слезу, а потом серьезнеет:
— Алиса, ребенка ты оставляешь, это вопрос решенный. Справимся. Сядем, спокойно все обдумаем, составим план. Надо будет, продадим что-нибудь из вещей. На первое время точно хватит, даже не переживай.
Угу, чудится мне, это она себя так успокаивает — не меня. Однако то, что мы с ней заодно, уже придает уверенности. И то верно, справимся. Я обязана это сделать ради ребенка.
— А теперь расскажи мне все остальное, — продолжает тетя. — У вас с Назаром все вроде бы шло отлично, что случилось? И за что тебя уволили?
Я мрачно хмурюсь. Даже не знаю, с чего начать.
А потом сумбурно вываливаю все-все.
И чем дольше говорю, тем больше вытягивается тетино лицо.
— Вот подонок! — вскрикивает она, когда я наконец умолкаю, и краснеет от гнева.
Будь ее воля, точно бы помчалась устраивать разборки прямо сейчас — это как пить дать.
Но потом тетя выпускает воздух из груди, немного успокаивается, встает с места и начинает вышагивать по залу, скрестив руки на груди и поджав губы.
— Алиса, — в конце концов она встает напротив меня и качает головой, — тут что-то нечисто. Даже если твой Назар такой же козел, как и его папаша, все равно я не понимаю, почему именно ты и зачем он назвался другим человеком? Конечно, у богатых свои причуды, но… Вы должны встретиться и поговорить. И ты уверена, что ему не стоит знать о ребенке?
Каждая фраза тети бьет по больному.
Внутри все леденеет, ведь снова увидеть ту ухмылку Назара — последнее, чего я хочу. Однако знаю: тетя права. Да и мне нужна точка, а не многоточие. Всю жизнь мучиться, не понимая, за что он так со мной, — такое себе удовольствие.
Значит, последнему разговору все-таки быть, тем более я знаю, что он остановился в «Астории».
Глава 6
Алиса
Я бросаю взгляд на часы и качаю головой. М-да, уже битый час сижу на лавочке в парке недалеко от «Астории», возле небольшого фонтана, и малодушничаю — никак не могу наконец собрать мысли в кучу, пойти к Исаеву и расставить все точки над «и».
Внутри меня идут настоящие баталии: два голоса спорят о том, как и что говорить Назару.
«Зачем ты мне врал?» — вопрошает первый.
«Это что за тон? Осталось только заискивающе округлить глаза и всхлипнуть. Тряпка», — шипит второй.
«Я беременна», — снова первый.
«Сводку погоды и ту читают с большим выражением, да и сдалась ты ему со своим ребенком. И вообще, не боишься признаваться?» — нагнетает второй.
«Да пошел ты, Назар!» — пыхтит первый.
«Ага, прямо как в том анекдоте: „Я гнался за вами три дня и три ночи, чтобы сказать, как вы мне безразличны“», — издевательски парирует второй.
Я морщусь, сжимая кулаки.
«Хватит!» — приказываю обеим сторонам заткнуться, и в голове наконец-то воцаряется тишина.
Ну в самом деле, уже в сотый раз гоняю по кругу цензурные и не очень варианты беседы. Они все никуда не годятся.
Больше всего на свете мне сейчас хочется расцарапать физиономию Назара и меньше всего — разговаривать, но это нужно сделать. Иначе что я вообще тут делаю? Можно смело отправляться домой.
Нет, раз уж пришла, не уйду. Все, сейчас чуть успокоюсь, перестану подпрыгивать на месте от бурлящих внутри эмоций, и сразу пойду.
Я пытаюсь расслабиться, разжимаю кулаки и смотрю на отметины на ладони, которые оставили ногти. М-да, мало мне Назар причинил боли, надо было и самой себе добавить.
Прикрываю глаза и старательно сосредотачиваюсь на дыхании: делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, представляю, как гнев выходит из меня вместе с воздухом. Обычно это неплохо помогает успокоиться, но сейчас не срабатывает — я как кипела, так и киплю. Впрочем, может, сегодня как раз тот случай, когда не нужно избавляться от злости? В конце концов, если что-то пойдет не так, я должна защитить себя и ребенка.