Мой любимый глюк

Глава 4

Не глюк!

– Зоя, Зоенька, что с тобой?! – тем не менее, даже находясь в обмороке, я услышала обеспокоенный крик Антонины Ивановны.

Надо же. Я всегда думала, что обморок – это такое состояние, в котором только чернота, пустота и тишина. А тут слышу.

Похоже, вовсе не в обморок я упала. А просто-напросто кратковременно отключилась, от недосыпа и переживаний.

– Все хорошо, – прошептала я, и почувствовала, что лежу, и так мне хорошо, что и подниматься не хочется.

Я лежала и наслаждалась. Чем?

Да хотя бы тем, что просто лежала. Правда, не скажу, что лежать мне было очень уж удобно.

Что-то довольно чувствительно упиралось мне в бок, да и жестковато было. В конце концов я открыла глаза. Глазам моим явилось чрезвычайно обеспокоенное лицо старшей медсестры, а выше нее белел больничный потолок.

Потолок?

Я попыталась сесть, но тут почувствовала, что меня что-то держит. Дернулась раз, другой. Наконец догадалась повернуться. Боже ты мой!

Я лежала на больничной койке, рядом с обалденным мужиком, который держал меня в кольце своих рук, не выпуская.

– Антонина Ивановна, – прошептала я и дернулась в третий раз. – Я что, прямо на него свалилась?! На пациента?

Старшая медсестра развела руками, и только кивнула головой.

Мужик же, похоже, опять впал  в то самое состояние, которое можно назвать комой. Однако не так давно мы уже были свидетелями, чем эта так называемая кома у него сменилась.

– Помогите, помогите мне выбраться, – прошептала я, упорно пытаясь выползти из его объятий.

– Вот черт, как схватил!

– Да ты дура, Зоя! – тут же подумала я. – Лежишь рядом с таким мужчиной, что божежтымой, а единственное твое желание – вырваться из его объятий. Нет чтобы наслаждаться до последнего.

Я стала вертеться и так, и эдак. Но все было бесполезно. Я беспомощно посмотрела на Антонину Ивановну, и чуть не заплакала.

Еще бы.

Войди кто, и лицезрей этакую картину, так меня быстренько без выходного пособия отправят. И на мамины заслуги не посмотрят, и на мои выдающиеся профессиональные. Завистников-то хватало. Та же Танька.

Антонина Ивановна, быстро сообразив, в чем дело, птичкой кинулась к двери, и закрыла ее на ключ.

Я облегченно вздохнула.

Расслабилась, и как-то вот незаметно для себя прямо вытекла из таких желанных, в другое-то время, объятий.

– Ффу-у…, – выдохнула я. Рядом со мной выдохнула и старшая медсестра, надев колпак, который сиротливо валялся на полу.

Мужчина же, мой двухнедельный глюк, причмокнул губами, еще сильнее сжал объятья, даже не заметив, что теперь обнимает себя. Что-то опять пробормотал и повернулся на бок, подставив нам для лицезрения шикарную задницу.

– Зоя, да накрой ты его уже скорей, – хихикнула, и опять покраснела Антонина Ивановна. – Надо же, какого красавчика скорая привезла.

И верно.

Такого редко когда встретишь. По крайней мере, в нашем Призерске таковых не водилось. Высокий, выше меня ростом. Весь тонкий, звонкий, но чувствовалась в нем прямо какая-то нездешняя сила  и мощь.

Казалось, он весь состоял из мышц и вкуснейших кубиков на животе, которые начинались прямо под грудью.

А волосы?

Цвета только что выпавшего снега, длинные, блестящие и густые. Они спадали копной на накачанные плечи и скрывали лицо целиком.

– Скорая? – спросила я. – Откуда привезли? И что с ним такое?

Антонина Ивановна ответила:

– А за старыми гаражами лежал. Собачник один вызвал. Пошел своего пса по утру выводить, да и нашел. Лежал, говорит, глаза открыты и не дышал. Думали, помер. Труп.

Но на всякий случай в скорую позвонил. Ну, и в полицию. Ну, а скорая, сама знаешь – сразу к нам.

Я знала, конечно. А куда еще? Городок у нас небольшой, больница одна.

– Привезли. Не дышит. Мы ему стимуляцию сердечную. Три раза Олежек делал. На третий раз вроде задышал, но тоже так, слабо  и неуверенно, – рассказывала Антонина Ивановна.

– Алкогольная интоксикация у него, что ли? – спросила я.

Хотя на пьяницу этот красавец никак не походил.

– Да кто его знает, милая. Или отравился чем, – сказала, вздохнув, медсестра.

– Ну, во всяком случае, сейчас он явно не напоминает живого мертвеца. Вон, как за тебя схватился, – улыбнулась пожилая женщина.

– И капельница ему, похоже, не нужна. Отвернулся, и спит себе. Вот не зря ты ее и поставить не смогла. Значит, и не к чему, – рассудила Антонина Ивановна, которая за многие годы работы в больнице стала натуральным философом.

– Пойдем, что ли, Зоенька, кофейку попьем. Да и Софья Дмитриевна ( сестра-хозяйка наша) сегодня расстаралась. На пищеблоке нынче творожная запеканка с изюмом.

Я согласно кивнула, и зевнула во весь рот. Укрыла залетного красавца одеялом, подоткнув со всех сторон.

– Да, похоже, правы вы, Антонина Ивановна. Ведет он себя странно, но на умирающего явно не похож.

Я последний раз взглянула на укрытого с головой незнакомца, но перед глазами так и стояли его руки.

Сильные. С такими чуткими, такими знакомыми пальцами.

Ладно. И не только руки. Тут я почувствовала, что краснею.

Ах, как бы мне хотелось еще раз, пусть и в том, затуманенном состоянии от постоянного недосыпа, почувствовать его руки, перебирающие пряди моих волос, а еще, ммм, не только руки.

Ведь не глюк же он, выходит?

Не глюк!

Не глюк!

– Зоя, Зоенька, что с тобой?! – тем не менее, даже находясь в обмороке, я услышала обеспокоенный крик Антонины Ивановны.

Надо же. Я всегда думала, что обморок – это такое состояние, в котором только чернота, пустота и тишина. А тут слышу.

Похоже, вовсе не в обморок я упала. А просто-напросто кратковременно отключилась, от недосыпа и переживаний.

– Все хорошо, – прошептала я, и почувствовала, что лежу, и так мне хорошо, что и подниматься не хочется.

Я лежала и наслаждалась. Чем?

Да хотя бы тем, что просто лежала. Правда, не скажу, что лежать мне было очень уж удобно.

Что-то довольно чувствительно упиралось мне в бок, да и жестковато было. В конце концов я открыла глаза. Глазам моим явилось чрезвычайно обеспокоенное лицо старшей медсестры, а выше нее белел больничный потолок.

Потолок?

Я попыталась сесть, но тут почувствовала, что меня что-то держит. Дернулась раз, другой. Наконец догадалась повернуться. Боже ты мой!

Я лежала на больничной койке, рядом с обалденным мужиком, который держал меня в кольце своих рук, не выпуская.

– Антонина Ивановна, – прошептала я и дернулась в третий раз. – Я что, прямо на него свалилась?! На пациента?

Старшая медсестра развела руками, и только кивнула головой.

Мужик же, похоже, опять впал  в то самое состояние, которое можно назвать комой. Однако не так давно мы уже были свидетелями, чем эта так называемая кома у него сменилась.

– Помогите, помогите мне выбраться, – прошептала я, упорно пытаясь выползти из его объятий.

– Вот черт, как схватил!

– Да ты дура, Зоя! – тут же подумала я. – Лежишь рядом с таким мужчиной, что божежтымой, а единственное твое желание – вырваться из его объятий. Нет чтобы наслаждаться до последнего.

Я стала вертеться и так, и эдак. Но все было бесполезно. Я беспомощно посмотрела на Антонину Ивановну, и чуть не заплакала.

Еще бы.

Войди кто, и лицезрей этакую картину, так меня быстренько без выходного пособия отправят. И на мамины заслуги не посмотрят, и на мои выдающиеся профессиональные. Завистников-то хватало. Та же Танька.

Антонина Ивановна, быстро сообразив, в чем дело, птичкой кинулась к двери, и закрыла ее на ключ.

Я облегченно вздохнула.

Расслабилась, и как-то вот незаметно для себя прямо вытекла из таких желанных, в другое-то время, объятий.

– Ффу-у…, – выдохнула я. Рядом со мной выдохнула и старшая медсестра, надев колпак, который сиротливо валялся на полу.