Страница 15 из 18
– Ты что, спишь? – сдавленным шепотом спросила Принцесса.
– Не-е-е-е-ет, что ты. Я не сплю! Как дела?
Никогда не могла этого понять – чем бодрее я отвечаю, тем быстрее собеседник вычисляет, что он меня разбудил.
– Ясно, спишь. Вставай и иди скорей сюда. Ретроспектива уже началась!
– О господи…
Я мысленно заметалась. Точно! Ретроспектива же. Не хватало пропустить еще одну встречу с куратором.
– А… м-м-м… что… где это?
– На втором этаже.
– В смысле, куда надо ехать? Пришли мне адрес или что…
– Да в нашей гостинице, в галерее на втором этаже! Я сейчас поднимусь за тобой.
Я едва успела кое-как почистить зубы, напялить джинсы и футболку, как она появилась на пороге моей студии. Принцесса выглядела так, будто готовилась к этой встрече две недели, а я выглядела, как человек со следами подушки на лице.
В галерее на втором этаже, где, как выяснилось, проводились все местные мероприятия, было темно и шел фильм. Мистер Ын сидел за столиком с проектором, скрестив руки на груди и втянув голову в жабо из подбородков. Я виновато улыбнулась и помахала ему, стараясь вложить в этот жест долгие объяснения про злополучную дверь в прачечной, глубокие сожаления о пропущенном ужине и искренние извинения за опоздание. Мистер Ын кивнул, словно все понял, но не одобрил.
Зал был полон. Люди сидели небольшими группами за столиками с угощениями и бокалами. За одним из столиков я узнала наших и двинулась к нему, но Принцесса взяла меня за руку и отвела к рядам «на галерке». Два стула с краю были свободны. На одном из них Принцесса оставила свой айфон, а на другом…
кофе из Старбакс! Спросонья я не поверила своим глазам. Я все еще не привыкла к тому, что кофе – не китайский напиток и не продается на каждом углу, как обычно. А тут – целый огромный Старбакс с моим именем на стакане.
– О-о-о-о… – сказала я. – Ты святая!
– Ты такая европейка, – усмехнулась Принцесса, явно довольная собой.
Я сделала несколько глотков. Внешний мир стал просыпаться вместе со мной и обрастать деталями: Стив снял руку с плеча Минни Маус, откинулся на стуле за ее спиной и пристально смотрел в нашу сторону. Хесус и Леон сидели по обе руки от галеристки с «розового» мероприятия, поочередно нашептывая ей что-то в отягощенные огромными серьгами уши. На сей раз она пришла без Уорхола. За козырным столиком, расположенном ближе всего к экрану, на мягких диванах сидели, вероятно, VIP-персоны и личные друзья куратора. Они пристально смотрели на экран, втянув головы в плечи, как нахохлившиеся грифы, и, казалось, проникали в суть китайского современного искусства кому-то назло.
Я тоже желала проникнуть в суть и сосредоточилась. На экране художник остервенело швырял кота по комнате. Согласно скупому закадровому комментарию, искусство называлось «Метание кота» и длилось сорок пять минут. Сокращенная нарезка кадров отличалась только состоянием кота. В начале он был рыжим, но по мере того, как художник продолжал неистово лупить им по залитым кровью полу и стенам, кот превращался в фарш. Видео называлось «Я ничего не прошу», указывалось на финальном кадре с копирайтом.
– Лучше бы попросил, – прошептала Принцесса.
Я подавлено молчала.
Затем на экране появился ухоженный и изрядно повзрослевший автор «Метания кота». Он сидел на диване в расслабленной позе, закинув ногу на ногу, курил и внимал вопросу женщины по другую сторону камеры:
– В интервью вы давали три разных объяснения этому проекту. Однажды вы сказали, что вам просто стало скучно и вы спонтанно пошли на рынок и купили кота. В другой раз – что планировали эту работу год и не несете ответственности за смерть кота. А в третий раз сказали, что в этот день вы чувствовали острое сексуальное возбуждение и хотели выпустить напряжение… Поэтому пошли на рынок и купили кота… И… Я не уверена… Хотите рассказать об этом? Эм-м-м…
Художник дослушал вопрос, как замедляющуюся пластинку, пока собеседница окончательно не потерялась, затем посмотрел в потолок, будто там написаны подсказки про кота, и сказал: «Важно не то, что я говорю, а то, в каком расположении духа я это делаю. Когда я думаю о том, в каком состоянии я создавал котобросательный перфоманс, то чувствую, что был искренним во всех трех утверждениях. Для меня это целостный процесс. Объективно говоря, я действительно потратил на эту работу много времени… – он говорил спокойно, не стесняясь задумчивых пауз и помогая себе руками, словно вытаскивал слова изо рта. – Люди игнорируют контекст. Представьте, что вам двадцать лет в ту эпоху, на стыке веков… У вас ни денег, ни возможностей, ни места для занятий искусством. Сейчас я создаю работы ежедневно, но в то богемное время требовалось много времени и усилий, чтобы создать хоть одну. Это действительно заняло полтора, а может, два года… Надо было собрать друзей, чтобы снимали фото и видео, найти место…»
Я покосилась на публику – оценить, насколько ее впечатлил масштаб усилий, но все нацепили покерные лица.
«…Когда я закончил работу, меня немного трясло… – продолжал тем временем художник, поправляя очки. – Знаете, молодые художники не воплощают проекты. Они только говорят о том, что хотели бы сделать. Мол, я хочу сделать вот такое… И все вокруг – о да, о это так дерзко! А я взял и сделал. И даже сегодня эта работа содержит много важных для меня качеств: прямота, сексуальный подтекст, мощь и притягательность. Эти черты присущи моим работам по сей день…»
Интервьюера почему-то удовлетворил этот ответ, и она перешла к следующему проекту. Последовал отрывок из видео, в котором художник дрочил собаке, перекрашенной в панду.
– Что вдохновило вас на эту работу? – спросил все тот же робкий женский голос.
Художник слегка улыбнулся и посмотрел вдаль, подернутую воспоминаниями:
– Однажды я увидел по телеку женщину, которая одела свою собаку в костюм панды. И я подумал… а как я могу превратить это в искусство?! И вот мы собрались – нас было несколько в этом проекте, человек пять – и попытались воссоздать атмосферу японского порно, на котором все мы выросли. Если вы посмотрите фильмы того времени… Несколько мужчин в комнате, у всех хорошее настроение… Это очень хорошая атмосфера…
– М-м-м… А когда вы помогали собаке эякулировать, было ли это насилием? Чувствовал ли пес себя использованным? Оскорбленным?
– Оскорбленным? Нет! – удивился художник. – Он чувствовал себя счастливым!
Я снова покосилась на публику. У всех были задумчивые, одухотворенные лица. Гости улыбались, перешептывались, отпивали из бокалов. Леон буквально впился в ухо галеристке, та тихо смеялась. В общем, люди вели себя так, будто все идет как надо. Не то чтобы я ожидала обнаружить в зале защитников прав животных, но, признаться, меня сильно озадачивало само интервью. Либо окружающие уже владели эзотерическим знанием о природе совриска и подоплека этих диких выходок была им ясна даже из невразумительных вопросов и ответов, либо все, как и я, притворялись, что происходящее имеет смысл.
Тем временем на экране художник с соратниками в горном снаряжении отпиливал пик Эвереста. Объяснял он свои действия так: «Это самая высокая гора, предмет нашей гордости. Мы хотели узнать, пострадает ли гордость, если его спилить? Также горный пик представляет собой ложное чувство постоянства, но в жизни нельзя ни на что опереться. И поэтому мы хотели его разрушить».
«Команда смертельно устала, – с коммунистическим задором комментировал закадровый голос утомительные действия людей в вихре распиливаемого льда, – но тяжкий труд в условиях огромной высоты не сломил их воли и решимости спилить вершину горы!» В конце концов отпиленный горный пик поселился в стеклянном шкафу на биеннале, лишая посетителей гордости и уверенности в завтрашнем дне. Ну, тут хотя бы все ясно. Очередное проклятие.
Художник исполнил еще много «насмешливых, парадоксальных и дерзких» проектов, прежде чем остепенился и совершил квантовый скачок из вздорного шута прямо в генеральные директора компании по производству современного искусства в фабричных объемах. Теперь он производил степенное и масштабное искусство, не лишенное красоты, вкуса и остроумия, и невольно возникал вопрос… Вернее, ответ на вопрос «Как становятся большим и признанным современным художником?» Например, так. Путь не близок, и куда бы ты ни шел, всюду за тобой клочьями волочится призрак истерзанного кота.