Страница 8 из 24
«Что ты несешь, Кот? Ну, кто так делает?» – Паша чуть не закатил глаза от собственной тупости. Девушка, судя по выражению лица, думала так же.
– Неожиданно, – наконец произнесла она, внимательно разглядывая стоящего перед ней парня.
– Для меня тоже, – усмехнулся тот. – Собирался ехать один и в ближайшие двадцать часов вообще не просыпаться.
– Двадцать часов, – с легкой завистью выдохнула девушка, а Паша почувствовал, как тонет в ее голубых глазах.
– Как тебя зовут?
– Мила.
– А я Паша.
– Я знаю, – улыбнулась она. – У тебя на бейджике написано.
Рядом притормозила машина такси, и Мила нерешительно шагнула к ней.
– Приставать не буду. Да и вообще, не понравится – уедешь в любой момент: автобус ходит каждый час, или такси можно вызвать.
Паша себя не узнавал: ни одну девчонку никогда не упрашивал, а тут вдруг как переклинило. И ладно бы на свидание уговаривал, так ведь нет – по-пионерски поспать в разных комнатах. Аж самому смешно. И обычно сдержанный Павел вдруг рассмеялся:
– Ну, Мила, решайся. Поедешь со мной спать? Как бы паршиво это ни звучало.
Мила запрокинула голову и звонко расхохоталась:
– Звучит и правда так себе. А знаешь, поеду. Если не усну до конца твоей смены прямо на барном стуле.
– Я сварю тебе самый крепкий кофе, – подмигнул ей Паша.
Он отпустил такси и распахнул для Милы дверь в клуб.
– А ты действительно можешь проспать двадцать часов? – спросила девушка, останавливаясь на пороге.
– Сомневаешься? – Паша вскинул бровь.
– Есть немного.
– Давай поспорим?
– Давай, – азартно сверкнула глазами Мила. – На что?
– Если проиграешь, ты должна мне свидание.
– А если выиграю?
– Я – тебе.
Любовные линии
Ирина Чекмурина
― Петька! Где мой карандаш?
В трубке послышалось недовольное ворчание, и связь оборвалась.
– Вот зараза! ― Маха снова набрала нужный номер. ― Петька! Прекращай спать, где мой карандаш?
– Маш, ну какой к черту карандаш? ― с третьей попытки услышала Маха сонный голос бывшего мужа. ― Ты на время смотрела? Спи давай.
– Петь, ну не могу я спать, понимаешь? Не могу! Я такой сюжет придумала! Сюжетище! Мне нужно срочно всё записать, а то я опять забуду.
– Маша-а-а! Я не знаю, где твой карандаш. Я вообще, где у тебя что, не знаю. Я твой бывший муж. Бывший!
– Какая разница, бывший, не бывший. ― Маха методично обшаривала глазами комнату в поисках своего любимого писательского инструмента. ― Ты в ответе за тех, кого приручил. За меня то есть, Петька! Не будь козлом, вспомни, где ты видел карандаш последний раз.
– На голове у тебя! ― буркнул бывший муж Петька и отключился.
– О, точно, ― обрадовалась Маха, вытаскивая злополучный карандаш из фигушки на голове. В минуты особой задумчивости она всегда машинально закручивала волосы на макушке и подцепляла их всем, что попадалось под руку.
– Гошик, иди сюда, будем творить, ― крикнула Маха в сторону спальни, забираясь с ногами в любимое кресло. Почтенный такс Георгий, поняв, что в покое его не оставят, неохотно сполз с хозяйской подушки и, демонстративно зевнув, потопал к Махе. Георгий, он же Гошик, он же Гоша, Гошан, Таксопарк и Сарделька, был главным помощником Махи в ее написательских делах. С ним Маха советовалась, если сюжет уходил не туда. Он же был первым Махиным читателем. Точнее слушателем.
Маха затащила такса к себе в кресло и, поцеловав в нос, стала что-то строчить в большом черном блокноте.
– Ну нет, это совсем плохо! ― через несколько минут Маха захлопнула блокнот и швырнула его на пол. Следом полетел и чудом найденный карандаш. ― Это никуда не годится. Ни-ку-да! Гошик, скажи же, ну? ― толкнула Маха мирно посапывающего рядом такса.
Задремавший было Гошик громко гавкнул от неожиданности.
– Вот! Один ты меня понимаешь! ― Маха погладила Гошика по ушастой голове. ― Ладно пошли досыпать, завтра что-нибудь придумаем.
Такс Георгий вздохнул. Жить с Махой, известной писательницей Марией Преображенской, было сложновато. Особенно, когда на нее нападало вдохновение. Тогда Маха могла часами, днями, а если совсем не повезет, то и неделями, писать свои детективы, забывая, что собаки любят много есть и иногда гулять. Благо у Махи был приходящий муж Петька, который становился еще чаще приходящим в такие Махины писательские запои. Глядя на запущенную писательскую квартиру, Петька закатывал глаза, вздыхал, ну точь-в-точь как Гошик, загружал в посудомойку миллион грязных кружек, забивал холодильник продуктами, гулял с таксом и поливал кактус имени себя.
– Эх, вот бы Петька завтра пришел, ― подумал Гошик, раскапывая себе удобную нору в одеяле, ― и принес нормальной собачьей еды…
Но наступившее завтра оказалось холодным и отвратительным, как остывший кофе. С утра Петька не пришел, а Маха была совершенно не в духе. Она пробовала что-то писать. Потом выдирала из блокнота исписанные листы. Начинала писать снова. И так по кругу. Еще и редактор позвонил и вежливо отчитал Маху за очередной срыв сроков.
– Я сдам рукопись до конца недели, ― оправдывалась Маха. ― Нужно кое-что поправить, докрутить.
– Понимаю, ― соглашался редактор, понимая только то, что у Махи опять в рукописи конь не валялся. Он представил, как получит сегодня нагоняй от начальства, что не отследил, не вдохновил, не поддержал тонкую творческую натуру, и решил подкинуть в Махин дедлайн еще пару дровишек. ― Мария Аркадьевна, вы же помните, что мы ждем в новом детективе любовную линию? Всего доброго.
– Вот же черт усатый, ― совсем расстроилась Маха.
Любовь и Маха были несовместимы. Она любила вкусную еду и свою работу, любила когда в ее жизни случалось что-то совершенно спонтанное и неожиданное. А вот всякие там страсти и любови обошли Маху стороной. Да у нее был целый бывший муж Петька. Еще со школы был. Ухаживал за ней, помогал с уроками, заставлял готовиться к поступлению на литфак. Потом они поженились, но это совершенно ничего для них не поменяло. Маха продолжала попадать в приключения. Петька продолжал обустраивать их быт. Дом построил, сад посадил. А потом случился кризис. Одновременно у обоих. Петька вдруг захотел обычную семью, там, где борщи и дети. А на Маху свалилась писательская слава и она окончательно провалилась в работу, выныривая иногда, чтобы поймать за хвост новую музу.
Петька остался не у дел. И даже в сердцах развелся с Махой и в один прекрасный день отвез ее с чемоданами и кактусом в свежеприобретенную двушку на другом конце города. Но Маха этого похоже даже не заметила. Назвала кактус Петькой, завела таксу и продолжила с упоением писать. И Петьке ничего не оставалось делать, как продолжить быть ее мужем, теперь уже бывшим и приходящим. Оставить свою ненормальную жену совсем без присмотра не хватило мужества. Да и такса Георгия кому-то нужно было кормить. Он то точно был не виноват, что судьба подкинула его именно к Махе.
– Любовная линия, любовная линия… ― пропела Маха, завязывая бантиком таксячьи уши. ― Ну что там писать? Встретились, поженились, жили долго и счастливо и умерли в один день… Так себе интрига. Может, сплагиатить? Как думаешь, Гошан? Вот ты опять дрых на моей подушке, это история. А про любовь кому интересно? Все, я хочу есть и ты идешь со мной в кофейню. Возражения не принимаются!
Кофейня располагалась на первом этаже их дома, что было необычайно удобно для Махи, которая совершенно не умела готовить. У кофейни была очень милая хозяйка. Она разрешала приводить с собой Гошика и иногда угощала его всякими вкусными штуками.
В кофейне писательница была частым гостем. Там ей всегда хорошо работалось. А к обеду в кофейне подавали вкусные булочки. Вгрызаясь в их теплые бока, Маха почему-то вспоминала бабушку, хотя бабушка никогда не пекла булки и была достаточно суровой женщиной. Но она всегда верила в Маху. Почти как Петька.
Маха нацепила джинсы, огромную Петькину толстовку, свернула из волос привычную фигушку и, подхватив рюкзак и упирающегося рогами такса, выскочила за дверь.