Искусство ведьмовства. Обучение

Бросилась к нему, обняла, к себе прижала, а сама коршуном по сторонам гляжу.

– Вы что, ироды, творите?! Пацана не трожте! – выкрикнула в темноту.

– А ты помешай, – загоготал голос постылый в ответ.

И на нас сразу две тени белые понеслись. Я мальца собой прикрыла, руки вперёд выставила и заорала, что мочи есть. Чего ору? От страха ли, али для устрашения – сама не уразумела. Но тени шагах в пяти от нас будто на преграду какую наткнулись, завизжали поросями, заохали и разлетелись ошмётками в стороны.

Тут же и свет вспыхнул, я ослепла сперва, попятилась. Натолкнулась на стену спиной, присела и принялась глаза тереть. А рядом кто-то заголосил, запричитал и заохал.

– Да как же так?!

– Не может такого быть!

– Невозможно!

Причитали какие-то тётки и бабки. Я принялась оглядываться, ища пацана пораненного, а его и нет. Стою в светёлке, стену подпираю, а на меня глазеет толпа ведьм. Растерянные все такие, с укором да опаской на меня глядят.

– Матушка Евдора, не к добру это, – покачала головой одна ведьма молодая.

– Не сладить нам с ней, – поддакнула ей другая, совсем сухонькая старушонка.

– Это неслыханно! Сам магистр Матфий этих фантомов создавал, и они нам не один год служили, а тут такое! – всплеснула руками ведьма статная в летах.

– Цыц, сороки, – тихо проговорила Евдора. – Девочка сама напугана, а вы развели базар.

– И что мы с ней делать-то будем? – подала голос ещё одна ведьма.

– Весения прошла проверку, ведьма в ней сильна, – спокойно изрекла матушка Евдора. – Кто-нибудь хочет взять её в послушницы?

– Да как же её взять-то? Какая сила? – вопросила старушонка дряхлая.

– Я к себе не возьму, боевых качеств она не проявила, – заявила одна из ведьм, грозная такая, со шрамом на щеке.

– И к целительству у неё предрасположенности нет, – покачала головой другая, худенькая и бледная тётка годов сорока.

– Силы земные она не призывала, не моя послушница, – ещё одна ведьма.

– И воздушных сил я в ней не вижу, – высказалась следующая.

Дальше они снова заговорили все разом. И вся их болтовня к одному сводилась – нет у меня ни воздушной силы, ни огненной, ни ментальной (кто бы ведал, что это такое?), ни созидательной (тоже зверь неведомый), ни временной, ни светлой, ни тёмной, и вообще никакой.

– Таринья, тебе слово, – перебила гомон Евдора.

– Уж не знаю, что это была за сила, да только не щит это был. Не защитница она, – сложив руки за спиной покачала головой пожилая ведьма с жуткими светло-серыми, почти белыми глазами.

– Ясно. Идите, завтрак скоро закончится, не будем лишний раз пугать послушниц отклонением от графика, – махнула рукой матушка Евдора.

И ведьмы потянулись к двери, возле которой я и жалась к стенке. Все такие осерчалые, брови насупили, на меня с укоризной поглядывают. Длинными подолами чёрных платьев пол подмели и вымелись вон. А я осталась, неприкаянная, никому не угодившая и ни к чему не пригодная.

– Подойди, Весения, – позвала меня матушка Евдора.

Я несмело подступила к ней, опустила голову и приготовилась к отповеди. Видно же, что не то сотворила, ругать сейчас будут.

– Успокойся, не буду я тебя ругать, девочка. Я поговорить с тобой хочу, – похлопала меня по плечу старушка.

Я зыркнула на неё исподлобья, но злобы в глазах не приметила. Успокоилась чуть и поглядела уже смелее.

– Присаживайся, Весения, – указала на стул возле длинного стола Евдора.

А как я села, так устроилась рядом и испросила:

– Можно называть тебя Веся?

– Можно, – улыбнулась я чуть. – Меня мама так кличет.

– Так вот, Веся, а расскажи мне, как впервые твоя сила проявилась, – попросила матушка Евдора.

Я призадумалась, потеребила косу и заулыбалась.

– Не бойся, рассказывай, – поторопила меня бабушка.

– В общем так, дело было по весне, мне как раз одиннадцатый год только пошёл, – начала я. – Бык наш тягловый, Дудонька, на пашне ногу подломил и батюшка его забить удумал. А я больно Дудоню любила, он, знаете какой ласковый был, с рук ел, а глазищи такие большие, чёрные, как ночка безлунная. Принялась я просить лекаря позвать, да кто ж меня малую послушает. Забили Дудоньку, прямо на дворе, пред кухонным оконцем. Матушка воду грела и проглядела меня, а я всё видала. Выбежала на двор, на батюшку бросилась, кричать начала да руками махать. Потом к Дудоне кинулась, припала на тёплый ещё бок и заревела. А Дудоня возьми и растворись, как туман поутру. Батюшка сперва растерялся, а потом осерчал больно, мерзостью окрестил и в дом погнал. Три дня не выпускал меня из дому и корил за то, что кровь поганую переняла. Я тогда ещё не знала, о чём он. Это потом уже мне порассказали, что прабабка у меня ведьмой была.

– А дальше что? – подалась вперёд Евдора.

– Дальше? А дальше, через три денёчка мне батюшка приволок сучонка замершего, псина наша дворовая, Тявка, принесла и приспала. А батюшка мне, девке малой, этого детёныша замершего к ногам бросил и испрашает: «И его приберёшь?». Я, как на эту кроху глянула, так ноги и подогнулись. Упала на коленки да заревела над щеночком. А он возьми и разойдись туманом утренним. Вот тогда батюшка и позвал шептунью нашу слободскую. А она уже поведала мне, что я ведьма, и не отшептать это ни травами, ни заговорами. Мы с ней сговорились, что я буду себя держать, а она батюшке скажет, будто убрала мерзость.

– И что, больше ты силу не показывала? – дугой бровь белую матушка Евдора выгнула.

– Ну бывало… – засмущалась я совсем.

– Говори, не бойся, – улыбнулась старушка.

– У подружки моей матушка от хвори зимней умерла. Дарька так ревела, так горевала. И мне её горе отозвалось в душе, тоже реветь да горевать принялась, за подругу-то. Весь вечер у оконца открытого просидела, воздухом студёным слёзы охолонить пыталась. А поутру под оконцем из снега цветни и повылезали, да зацвели. К ночи, правда, вымерзли, да батюшка приметить успел, – как на духу рассказала я.

– И всё? – сощурилась матушка Евдора.

– Ну было ещё, утопленницей всплывала, девок на купании попугать хотела, – совсем уж застыдилась я.

– Прямо таки утопленницей? – улыбнулась матушка.

– А чего там? Под мостками посидела, в воду окунулась, представила, как дева та, про которую в слободе сказывают, утопилась с горя, и всплыла. Сама я себя не видала, да бабы потом по слободе кричали, будто чистый покойник к ним из мира иного явился. Я и сама напугалась тогда, потом два года себя держала. А тут батюшка с Тарасем этим, пойдёшь за него, говорит, и всё тут. Ну я и осерчала. Выбежала на двор и подумалось – уж лучше смертью в небо чистое улететь, чем за Тарася идти. Опомнилась уже на крыше, думала и вправду душу там, на коне, оставлю, так напугалась. Вот после этого батюшка меня к вам и свёз.

– Что же мне с тобой делать-то, Весения? – покачала головой матушка Евдора. – Ведьма ты сильная, да сила твоя непонятная. Да и не пробудилась ещё полностью, опять же. И учить тебя некому, и отпустить нельзя. Опасно. Был бы магистр Матфий жив, он бы быстро разобрался – что к чему. А так…

– Вы меня погоните? – хлипнула я носом.

– Не погоню, девочка, – похлопала она меня по руке. – К себе пока возьму. Я, хоть уже и не беру послушниц, но для тебя исключение сделаю, а там видно будет. Может, новый магистр будет таким же сведущим, как Матфий. А нет, так сами разбираться будем. Ты только пока держи себя в руках, как раньше. Я так поняла, силу ты чувствуешь, и удержать можешь?

– Не то, чтоб так и чувствую, но когда она наружу рвётся, понять и унять могу… вроде как, – неуверенно ответила я.

– Вот и унимай, пока мы не разберёмся – к чему твоя сила пригодна, – погладила меня по плечу матушка Евдора. – А сейчас пошли, накормлю тебя.

Вот от этого я не откажусь! Как дома поела перед крышей, так больше и не видала ничего, окромя воды. Мама с вечера покормить хотела, да ломоть в горло не лез, и на дорогу нам с батюшкой собрала узелок, но я проспала ведь всё.