Невеста палача

Засыпая, всегда переносилась в прошлое. Раз за разом переживая знакомство с новой реальностью. Когда закончилось детство, и я познала другую сторону мира. Познакомилась с людской жесткостью и подлостью.

Сейчас я все видела особенно ярко. Я снова была подростком. Мой дом, который я так любила, сейчас казался мне пристанищем, где оживают кошмары.

– Заходи, смелее, – Борис толкает меня в спину.

– Не хочу, – всхлипываю, мне страшно. И ведь некуда бежать, не у кого просить защиты. Больше не у кого. Я одна. В этом огромном и ставшем в один миг чужом мире.

– Следующий раз будешь думать, что ляпать журналистам! – Борис веселится, ему так смешно, что он сгибается пополам. И ржет… ржет. Гадко. Противно.

– Я только рассказала о своих подозрениях, – пытаюсь оправдываться. Только зачем?

– Вот тебе текст. Выучи наизусть. Чтоб от зубов отскакивало. И чтоб другого я от тебя не слышал, – бросает мне в лицо несколько напечатанных листов. – А пока посиди в комнате для размышлений. Завтра проверю, как выучила свой главный урок, – снова ржет. Ему нравятся мои слезы. Мой страх. Он меня ненавидит. Всегда ненавидел. Только сейчас он это делает в открытую. Не скрывая. Уже можно.

В комнате голые белые стены. Посередине стоит кровать. Еще дверь, ведущая в ванную комнату. Все. Больше ничего. Подхожу к кровати. Она застелена цветастой простынею, вся в мелких буграх. Приподнимаю за краешек тряпку и не верю своим глазам. Вместо матраса – горох.

– Это что шутка такая? – другое в голове не укладывается. Я еще не отпустила свою сказку. Еще верю в человеческую доброту, порядочность.

– Это ложе для папиной дочи, – хлопает себя по колену, его распирает от смеха, – Ты же принцесса на горошине, вот и спи на горохе. А проигнорируешь мой подарок, вообще света белого не увидишь.

– Лизонька, девочка моя, – ко мне подходит Ангелина. Садится около меня на корточки, – Борис просто хочет наладить отношения. Ему сейчас нелегко. Просто немного понимания. Мы теперь одна семья, ты наша дочь. Сейчас к нам повышенное внимание прессы, любое твое неосторожное слово могут перекрутить. Просто выучи текст и вернешься в свою комнату. Ты же умница, – гладит меня по плечу и улыбается, открыто, добродушно.

– Я не хочу тут спать! Я все выучу! – ищу спасения у нее. Может она сможет повлиять на Бориса.

– Сегодня придется. Извини, – разводит руками в стороны. Корчит грустную мину.

Они выходят, обнявшись, и запирают дверь на ключ. Ночью я лежу на постели, читаю листки Бориса. Плачу. И вовсе не потому, что горох врезался мне в тело. От лжи в каждом слове. Оттого что мне надо будет это озвучить. Предать. Боль физическая, была ничтожно малой. По сравнению с той, что разрывала сердце.

Я могла встать и лечь на пол. Но уже тогда во мне поселился страх. Животный ужас. И какое-то немыслимое, сумасшедшее послушание. Я покорилась. Меня сломали. Не сразу. Но планомерно. День за днем из меня лепили марионетку. У них получилось.

Я продолжала лежать на горохе. Зная, что он узнает, если ослушаюсь. Я боялась. Прекрасно понимая – меня некому защитить. Некому спасти. Страх взял под контроль мою жизнь. Полностью пропитал меня, подчинил, украл волю.

На следующий день, сидя в своей розовой комнате, на мягкой постели в окружении подушек, я презирала себя. Потому как с приветливой улыбчивой маской на лице, я нахваливала журналистам Бориса.

Та красивая комната, так и осталась для прессы, для камер. Большую часть времени я проводила в другой. Закрытой от всеобщих глаз. Там, где как выражался Борис, я должна обдумать свое поведение.

Нет. Он никогда ко мне и пальцем не притронулся. Не бил. Не кричал. Он ломал меня изысканно, изощренно. Иногда кормил, как на убой, заказывая повару мои любимые блюда. А потом не давал воды.

А порой, закрывал в комнате и включал запись капающей воды. В принципе записи всегда менялись, это могла быть надоедливая громкая музыка или звук жужжащей пилы.

На людях мы были идеальной семьей. Я научилась притворяться. Улыбаться на публике Борису. Меня одевали как куклу в самые красивые платья. Обвешивали драгоценностями. Интернет был завален репортажами и статьями о добром сердце Бориса и его очаровательной супруге Ангелине. И никто даже понятия не имел, что творилось за закрытыми дверьми. Для общества я действительно была золотой девочкой, которой сказочно повезло в жизни.

Человек ко всему привыкает. И я привыкла. Врать. Улыбаться. Позировать для репортеров. Я отыгрывала свою роль на все сто. И пусть последние года два, моя жизнь была относительно спокойной. Меня больше не запирали.

Кошмары не проходили. Они появлялись, как только я видела Бориса. Приходили с наступлением темноты. Каждую ночь, прошлое оживало, заставляя меня возвращаться в ту комнату. Я как белка в колесе бегала по своим кошмарам, без шанса выбраться. Без шанса забыть.

Ночной ад прекратил палач. Во сне ощутила, как сильные руки вытаскивают меня из комнаты. На воздух. На свет. Ощущение свободы. Кратковременное. Пока не распахнула глаза, и не осознала – я все еще в клетке. Другой. А по сути такой же.

– Чего ревешь? – наклонился ко мне, смотрит изучающее. От него исходит жар, хочется закутаться, спрятаться, согреться. – По своему Игорьку убиваешься?

Провела рукой по щеке, смотрю на черный мокрый след. Слезы вперемешку с тушью, которую мне вчера до конца не удалось смыть водой.

Хочу крикнуть: «Убей мои кошмары! Защити! Обними!». Молчу. Надо собраться. Взять себя в руки. Я еще слаба после сна. Так всегда. Глупо искать защиты у палача.

– Я задал вопрос? Чего молчишь? – соображаю с трудом. Какой вопрос он задал? В глазах закипает металл, он дышит тяжело, губы плотно сжаты. Ощущаю, как его ярость пробегается по моей коже, словно ожоги оставляет.

Он зарычал, отпрянул от меня. Схватил кружку от чая, зачерпнул воды и плеснул мне в лицо.

– Очнись! Больше нет твоего Игорька, – встал напротив меня, ноздри раздуваются, губы плотно сжаты, глаза, кажется, сейчас прожгут во мне дыру.

Холодная вода стекает по волосам и лицу. Это помогло. Я проснулась. Прошлое убежало вглубь сердца. Вот он мой новый кошмар. Даже не пытаюсь смахнуть воду с лица. Не могу отвести взгляд. Сегодня палач снова с голым торсом и в голубых джинсах с рваными коленками. Так и не побрился, щетина стала еще заметней. А ему идет.

– Зачем ты убил Игоря? – сказала не подумав. Чтобы заполнить давящую паузу. Он вмиг побагровел, нутром почувствовала, как сатанеет.

Подлетает ко мне, пальцы сжимаются вокруг горла. Рывком поднимает меня на ноги, так что перед глазами расплываются черные круги. Придавливает к стенке. Ослабляет хватку, но руку не убирает.

Трудно дышать. Воздух с трудом пробирается в легкие. Он пропитан его запахам. Дышу палачом. Задыхаюсь. Страх смешивается с ноющей болью между ног. Пугающее сочетание, и оно чертовски приятно щекочет нервы.

– Слизняк заплатил по счетам, – говорит пугающе спокойно, словно молотком каждое слов в меня вбивает. – Не переживай, скоро составишь ему компанию, – скалится.

– И ты решил взять с него долг такой ценой? – говорю еле слышно, язык заплетается. Продолжаю дышать им. Голова кружится. То ли от нехватки кислорода, то ли от близости его тела.

– Именно, – убирает руку с моего горла, – Ты должна отработать право на жизнь. Приступай! – взгляд палача приковывает сильнее, чем цепь на моей лодыжке.

Вижу в его глазах насмешку, презрение. Я для него мусор, вещь, игрушка для развлечений. Это злит. Почему-то ранит. Не хочу так. Это неправильно. Так не должно быть!

– Отойди! – пытаюсь оттолкнуть, упираясь руками в мощную мускулистую грудь. Несмотря на бушующую во мне ярость, отмечаю гладкость и упругость его кожи. Мне нравится ощущать под своими ладонями игру мышц.

– Запомни, – наклоняется ко мне, опаляя горячим дыханием, – Ты дышишь, пока пробуждаешь мой интерес.

– А что потом? – вонзаю ногти в его кожу, – Убьешь меня? Как прикончил моего жениха? – ему не больно. Я лишь распаляю зверя.