Страница 4 из 21
Нелишне заметить, что визовый архив изымался лишь для отвода глаз, дабы не привлекать внимание к интересующую службу региону – СССР, ради которого и затеяли «проверку». Биренбойм понимал, что КГБ, внедривший в Израиль целую агентурную сеть, «Барон Турс» мог давно оседлать. С шестьдесят седьмого по восемьдесят первый год в Израиль иммигрировало двести тысяч «совков», из которых не один десяток – гэбэшные наймиты. Далеко не все сдались властям, объяснив подряд шантажом, прочими притеснениями, или были, как Маркус Клинберг, Шабтай Калманович, разоблачены.
Выемка из «Барон турс» прояснила, что завтра, двадцать восьмого декабря, из Израиля в Москву летят лишь три человека. Причем их средний возраст – предпенсионный, что предполагало: помимо «вживления» фото тридцатипятилетнего «Старика» в советскую визу придется подделывать в ней и дату рождения. Тем самым и без того рисковое задание Дорона – бросок стремглав через железный занавес, да еще с весьма размытой целью – стремительно набирало штрафные очки, загоняя операцию в непредсказуемые дебри. Но тут обнаружилось, гася уныние у режиссера, что один из отъезжантов – Давид Хубелашвили, представитель малочисленной общины грузинских евреев, в своем подавляющем большинстве русским владеющих, но, понятное дело, вторым языком. Это и определило окончательный выбор Биренбойма. Напяливая на Шахара горскую папаху, обер-чопер хотя бы один риф оперативной задачи устранял. При этом, правда, плодил иной: приметный грузинский акцент был не знаком в СССР разве что глухому. По стране гулял целый эпос анекдотов о самом предприимчивом в Совке этносе – грузинах. Но прононс дело поправимое – это тебе не три рода и шесть падежей, к тому же за ночь…
Когда затравка операции пустила первый совместимый с жизнью побег, Биренбойм перевел ее в чисто практическое русло. Причем действовал на свой страх и риск, не имея санкции от начальства. Директор просиживал штаны в Иерусалиме, а к заму соваться смысла не было, поскольку из всех, весьма «эластичных», рамок разведки начинание обер-опера выламывалось.
Определившись с эскизом операции, Биренбойм «призвал к оружию» Шахара, не успевшего перевести дух после последнего задания, и вручил ему стопку свежих советских газет. На словах пояснил: «Завтра – в Москву. Но читай лишь то, что включит картинку».
Спустя час в отведенной Шахару комнате появился сильно смахивающий на дедушку Калинина старичок, с седенькой козлиной бородкой и замусоленной папочкой на тесемках, но не один, а в сопровождении помощника Биренбойма. Эскорт не проронил ни слова – лишь указал обернувшемуся Шахару на старца и был таков. Нево отложил орнаментированные орденами таблоиды, в считанные минуты обратившие его разум в жужжащий улей, и в течение академического часа тужился вникнуть в тайны письменной кириллицы, приоткрываемые наставником. Ведь писать по-русски «кустанаец» не умел, хотя и знал печатный алфавит. Дедок исчез столь же неожиданно, как и явился, напутствовав «переростка» поглаживанием по плечу и словами: «Не расстраивайся, ты – мальчик способный».
Тем временем запущенная на форсаж машина операции «Посувалюк» катилась к первому водоразделу – к той самой визе, без которой дерзновенная задумка Биренбойма не стоила и выеденного яйца. Колеса ее крутились на запад, в Ашдод, тихий, провинциальный городок, в сорока километрах от Тель-Авива. Именно там обитал Давид Хубелашвили, ни сном, ни духом пока не ведающий, какая магическая сила заключена в складной бумажной портянке, хранящейся в его трюмо.
По душу Хубелашвили обер-опер командировал сразу троих сотрудников, основательно взопревших еще до прибытия в Ашдод. Рация в «Субару» оживала каждые две-три минуты, отдавая выездной бригаде диаметрально противоположные указания: от ареста обладателя бесценной визы – до имитации грабежа его квартиры, венчаемого пожаром…
Между тем биография ашдодца, казалось, сама толкала его в тенета силовиков. Он был известен полиции как содержатель точки азартных игр под вывеской кафе, вследствие чего дважды арестовывался. А по последним агентурным данным, проявлял активность еще на одной делянке греха – сексуальных услуг. Причем от уголовной ответственности каждый раз ускользал. В какой-то момент Биренбойм даже задумался, стоит ли огород городить и не позволить ли Хубелашвили спокойно улететь, «нагрузив по общественной линии». Разумеется, в качестве рабочей, проходной версии…
Тут подоспело заключение Аналитического отдела – этнопсихологический портрет израильского грузина советских корней и всей общины в целом. В нем, наряду с прочими характеристиками, в частности, говорилось: «Отличаются радушием, открытостью в общении, но строго хранят общинные тайны, дезавуирование которых чревато. Поиск информанта в их среде – дело гиблое, даже среди отъявленных наркоманов. Община предана ценностям иудаизма и Государству Израиль». Переварив записку, Биренбойм распорядился мчавшейся на всех парах троице:
– Ребята, полный отбой…
– Как? – изумился старший группы, уже въехавшей в Ашдод. – Обратно?
– Нет-нет… – рассеянно молвил Биренбойм, после чего разъяснил: – Потолкуйте с ним по душам и возьмите расписку о неразглашении. Хотя и ее не надо…
– А он согласится? – никак не брал в толк командир после трех бросавших то в жар, то в холод переадресовок, да еще за полчаса.
– Согласится, – заверил Биренбойм.
Хубелашвили и в самом деле согласился. Наставления же оперов отмел: «Оставьте мне, что объяснить семье и близким». Но тут же оговорился: «Дайте лишь телефон для связи. На тот случай, когда мне потребуется поддержка. А за билет и визу можете не возвращать…»
– Поможем…чем сможем… – изрек после некоторых раздумий один из оперов, с явной задержкой допетрив: намек на криминальный переплет.
Ну что ж… спецом подковерных сношений рождаются, учебники здесь – подспорье слабое.
Родился героем закулисья и Шахар Нево, за два часа упомянутого многопрофильного тренажа впитавший в себя грузинские интонации и акцент, разумеется, в преломлении русской речи. Из хайфского полицейского управления на Шауль Амелех* доставили аудиокассету – запись очной ставки, проводившейся на русском языке. Фигуранты: не владеющая ивритом новая репатриантка из Киева и хозяин зала торжеств, ее работодатель, старожил из Кутаиси, обвиняемый в сексуальных домогательствах.
Поначалу добрую половину слов Шахар не разбирал, но, ухватив чутьем полиглота некие связующие, к концу аудиосеанса уже сидел, расслабившись. Но тут малину сальных подробностей, исподволь набухающую, оборвал вновь нагрянувший «старикашка на тесемочках» – настолько тот казался отжившим свое. Одной личиной, однако. С полдвенадцатого ночи до пяти утра дедуля так мытарил выкормыша свободного от догм и бюрократических джунглей Запада, втискивая в стремительно тяжелеющую башку Шахара клише типа «ОВИР, Интурист, Внешторгбанк, лимит, прописка, дефицит, парторг», что каждые четверть часа агент просил передышку. Между тем к первым петухам Нево достаточно сносно ориентировался в реалиях грандиознейшего социо-экономического паноптикума, как приоткрылось перед ним, допевающего свою лебединую песню. Но не это главное. Обращаясь к старикашке, Шахар исправно корежил язык: «Слюшай, нэ тарапы ты мена». И со всеми прочими словами аналогично…
В шестом часу назойливого советолога сменил Биренбойм, за несколько минут обрисовавший Шахару суть задания. Если отбросить столь болезненную составляющую, как пересечение по поддельным документам государственной границы, то внешне миссия представлялась второразрядной: передать израильскую разработку «Пи-6» некоему лицу. Но тут приоткрывались, обескураживая, пока скрытые за шпионской ширмой сквозные дыры миссии: сам получатель неизвестен, у него должна быть действующая иракская виза и приглашение соответствующего иракского ведомства на работу. Ну и венцом всему: убедить инкогнито вылететь в обложенный, точно медведь в берлоге, Ирак и вручить «Пи-6» советскому послу в Багдаде.