Страница 14 из 21
Откуда-то позади донесся крик – Шахар с автомобилистом в недоумении переглянулись. Спустя секунду-другую – новое послание, будто «ждите», и тембр голоса – женский.
Обитатели модуля обернулись и всматривались в мохнатую пелерину, казалось, ставшую и вовсе непроницаемой – точно безразмерная овечья шуба-ширма раскаталась из небес.
Вдруг ее пронзила крона елки. Замелькали руки, ноги и… чем-то знакомые Шахару котомки. Но в центре мельтешащей, надвигающейся композиции – ель. Шахар тотчас вспомнил: среди багажа его рейса замечался и этот атрибут.
– Это кто еще?! – пророкотал автомобилист. – С твоего автобуса? Да что б вас…
Проступили округлости женской фигуры, чуть позже румяные щеки – композиция одушевилась: на всех парах несется миловидная женщина лет тридцати. В одной руке две котомки, а во второй, подмышкой, – небольшая ель.
Тут Шахара охватило занятное состояние – конфликт жесткой выучки и проснувшегося в нем романтика, оппонирующего искусственной надстройке. Ему одновременно хотелось, чтобы молодуха куда-то подевалась, и… приголубить раскрасневшиеся, нежного овала щечки или, по меньшей мере, затаив дыхание, ими любоваться. Между тем, с позиций ремесла, ситуация диктовала: любой попутчик ему сейчас поперек горла, едва удалось автомобилиста уломать. Кроме того, секретный агент – безнадежный одиночка, для оного любой непродуктивный контакт – обуза.
Тем временем румяная девуля поравнялась с авто и, побросав пожитки с елкой в снег, потянулась к двери. Шахар нажал на рычаг – дверь отворилась. Но прежде обратился к хозяину: «Открывать»?
– Куда денешься… – посетовал, вздохнув, тот.
– Вы во Владимир?! Подбросите?! – протараторила девуля, пробившись через учащенное дыхание.
Рассредоточенный внезапным замутнением цели Шахар отметил по себя «Во Владимир» и… еще больше заметался – уже как профессионал, вне всякой романтики. На уровне инстинкта прорезалось: «Ты, так или иначе, выберешься, но во Владимире, где кости бросишь? Отель-то тебе, без паспорта, не грозит».
И к этим румяным щечкам с ямочками так и подмывало прикоснуться…
– Еще одна… – скорее фыркнул, нежели вымолвил водитель. – Как и первый, не здоровается.
– Я разве?.. – запнулась краснощекая. По резкому обрыву голоса, казалось, – не от смущения, а разглядев, наконец, культю хозяина авто. Растерянно потупилась.
– Во Владимир – нет, но до автостанции тебя, кралю, подброшу, – изъяснился, оборвав неловкую паузу, автомобилист. – Только… с елкой можешь попрощаться.
– Как? Я Витьке обещала, из Москвы везу – особая она… – Голос и очи девули увлажнились.
– Вот, пусть Витька тебя и везет! – посоветовал хозяин модуля. – И вообще, гоните сюда весь автобус. Мне костыли в руки – и толкай всю честную компанию. До Владимира самого!
Напустив на себя лик профессиональной сводни, Шахар вкрадчиво обратился:
– Дарагой, послюшай, какая проблэма?
– Это у вас проблема, друзья-нахлебники! Елку мне куда? В карман? – взорвался, указывая куда-то, в сторону обочины, автомобилист.
Шахар выглянул из авто и, уткнувшись взглядом в ель, сообразил, из-за чего весь сыр-бор.
– Дэрэво можно в багаж – савсэм маленький, – как можно деликатнее призвал к компромиссу «кустанаец».
– У меня там все под завязку, понимаешь? Да и по-любому не влезет! – Автомобилист с невыразимой тоской в лике отмахнулся. Будто его невосполнимый изъян – все, что от него осталось.
Шахар взглянул на склонившуюся, внимающуюся каждому слову девулю с трогательной, прилипшей ко лбу челкой, после чего перевел взгляд на автомобилиста, вдруг осунувшегося и, казалось, заскочившего в колдобину личной драмы.
– Давай, я тэбэ помогу, брат. Все сдэлаю, – предложил кандидат в попутчики, а может, в сочувствующие. – Дэрэво можно сгибать и… нэ расстраивайся.
Сосед промолчал, но, слегка пожав плечами, дал знать: делай, что хочешь.
Шахар проворно выбрался из авто, при этом дверь не захлопнул – оставил открытой на треть. Подхватив елку, заторопился к багажнику, которого, к его изумлению, не оказалось. На его месте, неким непостижимым образом, тарахтел двигатель. Стало быть, ничего не оставалось, как предположить, что его нет вовсе, либо все происшествие – каприз взбаламученного непогодой сознания. Между тем через секунду-другую он сообразил: немыслимого уродства модуль, по своей конструкции, все же стандартный легковой автомобиль. Значит, багажное отделение должно присутствовать. Ищи.
Но не успел Шахар и шага ступить, как встревожился: пока он тратит драгоценное, гремящее для его страны набатом время на сущую бессмыслицу, водитель может дать тягу. Какое тебе дело до рождественской елки, подумал он, нарушаешь золотое правило разведки: избегать путанных решений, какие бы дивиденды те не сулили.
Через приоткрытую дверь донеслось:
– Ты что, «Запорожца» никогда не видел? Для вас, буржуев, он, понятное дело, ниже достоинства, но чтобы… – Речь оборвалась.
Шахар с виноватой миной устремился вперед, без всякой подсказки вникнув, что багажник – спереди.
Оказалось, багажник и впрямь забит всякой всячиной, предназначение доброй половины которой Шахар не знал. Но вскоре «грузин-белоручка» елку все-таки пристроил, крону и ветки подогнув. Забросил котомки на переднее кресло и, препроводив девулю на заднее сиденье, уселся рядом.
Приняв на борт двух растревоженных приключением пассажиров, модуль отдал тронулся.
Добрых полчаса троица хранила молчание. Водитель по-прежнему хандрил, ну а незваные гости присматривались. В первые минуты – к навыкам вождения «оператора рычагов», а убедившись в их состоятельности, друг к другу. Властным позывом Шахара подмывало взглянуть на бесконечно милые ямочки, что украдкой он время от времени и делал.
Соседка присматривалась к Шахару по-иному. Она не косилась и, тем более, не обращала взор, а вкушала его присутствие – по-женски неброско, выдавая нежное волнение, промеж двух затертых до блеска костылей…
Рано или поздно та энергия Шахару передалась, и он сконфузился, оробел. Скорее всего, потому, что столь взаимопроникающего чувства, приумножаемого неординарной обстановкой, он прежде не испытывал. При этом отчетливо понимал, что дело не в спасенной им в елке, а в магии притяжения, коей Всевышний по своему капризу одаривает влюбленных, нивелируя извечную сутолоку обстоятельств, религиозные различия, традиции.
В какой-то момент Шахара настигло: почему девулю он ни в автобусе, ни вне его, оказавшись выброшенным на обочину, не приметил? Да, сидел спереди, осмысливая полученную от Черепанова «путевку» в город, о котором до сегодняшнего утра слыхом не слыхивал. Меж тем – хотя бы в силу особой выучки, срабатывающей рефлекторно – не мог каждого входящего не запечатлевать. Чуть позже ему начало казаться, что девуля вошла в автобус через заднюю дверь, ненадолго открытую водителем, но почему тогда они на обочине не пересеклись? Вопрос, так и оставшийся без ответа.
При всем том Шахар то и дело делал усилия сконцентрироваться на задании, обретшем сегодня утром потенциального исполнителя и выбравшемся из чащи гипотез на уже просматриваемую, хоть и извилистую тропу. Но выходило не очень – мешали ямочки, сподобив сознание в суетный, но необыкновенно яркий калейдоскоп.
Тем временем спеленавшая галерку магия притяжения зацепила водителя-калеку, толкущего в душе черную ступу своей беды. Лики трогательной растерянности пассажиров отражались в зеркале заднего обзора, передавались в пространстве модуля и незримо. Сергей Муминов, в недавнем прошлом офицер-афганец, все чаще косился, ловя отражение попутчиков, и мелкими, но уверенными подвижками выбирался из души ненастья. Он уже не помнил, как давно в него вонзились когти приступа, но каким-то уголком сознания понимал: эта пышущая здоровьем, физической красотой и, похоже, на его глазах формируемая пара – тому причина. Его буквально сразил дикий контраст между своим увечьем, распоровшим жизнь надвое, и органичной уверенностью в себе вдруг вынырнувшего из снегопада сверстника, а чуть позже – розовощекой, переполненной соками молодухи. Сергей в одночасье осознал, что все приготовления к Новому году, придававшие последним неделям смысл, – жестокий самообман. Никакого будущего у него нет и быть не может – оно перетекло вот к таким, как пассажир, крепко стоящим на земле парням. Все, что его, некогда бравого офицера, ждет, это – тоскливый «Голубой огонек» и бередящее наутро каждую клетку похмелье. И еще – отчаяние в глазах матери, с каждым новым днем лишь нарастающее: как связать концы с концами в обнищавшей, испускающей дух стране?