Багдад до востребования

Шахар рассматривал свою левую кисть и, казалось, призыв обналичить тему встречи мимо ушей пропустил. Но вдруг, резко убрав руку в карман, откликнулся:

– У меня просьба, Саша: говори медленно и простым языком – меньше уйдет время. Мой русский – плохой. На Аллен тогда экономия…

Черепанов пожал плечами, будто соглашаясь, и призывно уставился на гостя: давай, начинай.

Но тот явно не торопился, то бросая на собеседника неясные взгляды, то задумываясь. Словно соотносил внешность Черепанова с заготовленным планом-болванкой, подбирая резцы.

– Саша, нам нужно одна вещь отправить в Ирак, – в конце концов, объявил Шахар. Чуть отстранившись, ненавязчиво посмотрел на визави.

– Куда? – просыпал раздражение Черепанов, но не сразу, спустя несколько секунд. Казалось, раздумывал, послышалась ему просьба гостя или нет.

– В Багдад, Саша, – уточнил Шахар.

– Как понимать отправить? Почтой, телеграфом? – затребовал конкретики Черепанов. – И что именно?

– Одна вещь, маленькая… Длина – четыре сантиметра. Ее должен… – Шахар замялся, после чего обратился к Аллену: – Как по-русски to deliver in person?

– Доставить лично, – подсказал коллега.

Черепанов уставился в пол с простецким прищуром. Казалось, близок к некоему разоблачению, но какому? Не распалял свое воображение и Шахар, невозмутимо дожидаясь отклика.

Тут израильтянин выбросил руку вверх, воскликнув: « Какой корзина!» * Живо повернулся к Розенбергу, будто поделиться впечатлениями. Его встретил холодный, отрезвляющий взгляд и шепот: «Очко, Давид».

Подсказка Шахара лишь распалила. Метнувшись к Черепанову, он хлопнул того по колену с возгласом: «Видел очко?!»

Инициативник со смесью недоумения и протеста осмотрел ногу, затем Шахара и Розенберга. Чуть придвинулся, спросил:

– Давид, скажи, я здесь при чем?

Казалось, «Старик» решает задачу: сосед подразумевал фривольный жест или его просьбу, извлеченную из рюкзака шпионских тайн лишь на треть? Дабы прощупать, не спугнув раньше времени…

– Ты наш друг, Саша, – сообщил Шахар, растекаясь в улыбке. Меж тем был предельно собран, будто в преддверии горна боевой тревоги. Продолжил: – Мы тебе защищаем, но и ты… должен нас защищать.

Черепанов поморщился, будто пресытившись избытком общих слов.

– Можно конкретнее?

Шахар почесал висок, недвусмысленно передавая, что с конкретикой пока дефицит. Отвернулся от Черепанова, нацеливая внимание на площадку. Но вдруг, как снег на голову, огрел тоном, не терпящим возражений:

– Дело так, Саша, есть два возможность. Первый: ты ездить в Багдад с наша вещь. Второй: давать человек, который может ехать.

Монументальный фасад москвича, как стряхнуло, он обреченно сгорбился. Казалось, разоблачение, наконец, свершилось. Но вывод ужасен: за руку схвачен он сам и, кроме себя самого, в злоключении винить некого.

– Дальше… – отрешенно отозвался инициативник.

– Это все, Саша, остальное – мелкие штучки. Может, поговорим, а может, нет. Зависит… – Шахар оборвал очередную мало познавательную, зато полную воздушных ям фразу.

– Надо подумать, смотрите матч, – открестился от ответа подполковник.

Было это совпадением или нет, но проснувшееся после десятиочкового отставания «Динамо», как и Черепанов, тоже взяло таймаут. Субъекты разнились лишь тем, что дефицит подполковника измерялся ни очками и ни секундами, а весьма эластичной категорией – совестью, которая в крутые времена склонна растягиваться, точно эспандер.

Между тем, если отстраниться, то ничего кощунственного, утробно омерзительного Черепанов против своей страны не совершил. Безоговорочно его проступок тянул лишь на одно – воровство, а с учетом масштабов содеянного, – хищение в крупных размерах. Любой же отсыл к государственной измене, им совершенной, – пафос, поскольку само понятие национальных интересов – преступно, причем, органически. Ведь отстаиваются оные за счет ущемления интересов других, порой ввергая целые этносы, а то и регионы в упадок.

Больше того, в случае Черепанова, квалификация воровства, как таковая, грешит натяжкой, если не изъяном интерпретации, ибо переданные «Моссаду» за вознаграждение сведения были некогда добыты, по общечеловеческим меркам, противоправным путем, как-то: подкуп, шантаж, оголтелое пренебрежение законами. Только действовал не преступник-одиночка, а могучая, одетая в броню неподсудности государственная машина, не испытывавшая малейших угрызений от того, что сует длинный нос в дела, по большей мере, дружественных СССР режимов.

Словом, классический пример: вор у вора дубинку украл…

Ко всему прочему, у проступка Черепанова были сразу два смягчающих вину обстоятельства. На момент измены подполковника (сентябрь 1990 г.), СССР числился государством скорее на бумаге; судьба Страны Советов просчитывалась все с большей очевидностью. Кто-то скажет: подло вдвойне! И конечно, будет прав. Только любой отсыл к нормам морали Союз не реанимирует…

Оправданием служила и принадлежность Черепанова к гебешной элите. Проведенная Хрущевым в середине 50-х санация органов госбезопасности, с показательной рубкой голов, ныне, в атмосфере тяжелого посткоммунистического похмелья, буквально напрашивалась как пример для подражания. Самое время было окапываться, но лучше – архивы подчистить.

Между тем Черепанов предпочел архив курируемой им структуры не проредить, а продать. Причем не за тридцать серебряников, а затребовав взамен статус политического беженца. Ни о каких деньгах в его предложении «Моссаду» речь не шла.

Моссадовцы и, глазом не моргнув, согласились, но, завязав сотрудничество, на сроки эвакуации напускали туману. Между делом запрашивали новые изъятия, заталкивая в очередной пакет инструкций желто-коричневые упаковки. Они пухли, по мере того как покупательная способность рубля ежедневно, чуть ли не в геометрической прогрессии, падала.

Оказалось, что запрошенный Черепановым тайм-аут никакой пользы засланцу из Тель-Авива не сулил. Инициативник даже не подумывал искать отмычку к моссадовской задаче-головоломке. Прихваченный мохнатыми лапами хандры, он сокрушался, что его, матерого профессионала, элементарно надули. В итоге он не только прошляпил искомое – эвакуацию с терпящего бедствие корабля, а провалился на самое дно опасного, им же замышленного предприятия.

Здесь важно отметить: подполковник примерил платье Иуды неспроста. Суть предыстории измены в том, что, в силу ведомственной специфики, загранпаспорт ему не светил. Выбраться на спасительный Запад, в его случае, можно было лишь по заморскому подложному, либо дипломатическим багажом. Что в первом, что во втором варианте без влиятельного покровителя в лице иностранного разведведомства – не обойтись.

В этом тупике и произросла у Черепанова идея соблазнить «Моссад» уникальными наработками службы по Ближнему Востоку. Его доступ к региональному «пакету» сверхсекретных материалов был особо важен лишь им. Все прочие разведслужбы тянули бы резину, принюхиваясь на предмет подвоха, мудреной западни.

«Какого маху я дал! – тем временем попрекал себя подполковник. – Был бы новичок – другое дело. Ведь чем прочие разведки лучше нас? Те же заезженные небогатой фантазией методы: заигрывание с сильными и циничная «аренда» допустивших слабину. Меняться следовало лишь баш на баш: «пакет» на немедленное переселение. Теперь моя участь плачевна: навязывая все более рискованные поручения, отожмут до последнего, пока не засвечусь. К примеру, эта ошарашившая вводная: чистая подстава, прямая дорога под трибунал. В «Моссаде» же знают: без визы начальства я не то что в Ирак, в Щелково не сунусь. И что значит дать человека? Кого? От одного слова «Ирак» и прожженный зек в штаны наложит! Оставим побоку, что задача нереализуема даже технически – пусть все расшаталось донельзя. Границы – по-прежнему на амбарном замке, этим все сказано. Кто провернет такое? Разве что… Матиас Руст? Но тот два года как дома, ко мне зачем ломятся?»