Самадхи

— Ладно.

— Моё имя Бражник, — сказали бабочки. — Ледибаг и Супер-Кот, немедленно отдайте свои Талисманы. Парижане достаточно настрадались из-за вас…

Самая страшная война — информационная. Когда мир переворачивают с ног на голову, объявляя чёрное белым и наоборот. И ведь люди легко верят, если слова звучат логично и убедительно.

За примером далеко ходить не надо: Троцкий, Гитлер, Мао Цзэдун, Ким Чен Ын. Не уверена, правда, что в этом мире они есть, зато в наличии Бражник, который решил проехаться по мозгам парижанам и объявить нас с Котом злодеями. Или героями-неудачниками. Даже не знаю, что хуже.

Полиция у нас за спинами нервничала. Я оглянулась через плечо и нахмурилась.

Надо что-то делать. Хорошо, что Габриэль не ходил на курсы ораторского мастерства, иначе нас с Котом подстрелили бы условные «свои» же.

— Ох, сейчас будет больно, — мне было так себя жаль, что я едва не пустила слезу.

— Что? — растерянно спросил Нуар.

Я оттолкнулась от Кота и, сжав зубы, пошла вперёд, громко хлопая в ладоши. Мистическим образом этот звук разносился по площади: я грешила на магию Бражника, которую он использовал, чтобы говорить через бабочек. Этакий Сонорус{?}[Заклинание из мира Гарри Поттера, увеличивающее громкость голоса.] для больших пространств.

Не помню, что там говорила канонная Маринетт, но мне срочно нужно было вернуть на нашу сторону полицию и общественное мнение. Значит, стоит пройтись по человеческой гордости, чтобы даже самый недалёкий подумал в правильном ключе.

Думай, голова. Панамку куплю.

— Как красиво ты переворачиваешь понятия, Бражник, — сказала я абсолютно нормальным тоном, продолжая хлопать и идти вперёд; спасибо, жизнь, что научила терпеть боль с ровным выражением лица. — Вот только парижане совсем не глупые, и прекрасно понимают, кто здесь настоящий злодей.

Сняв йо-йо с пояса, я игриво покачивала железным грузом.

— Без тебя всего этого не произошло бы. То, как ты воспользовался подростком… отвратительно и низко. Не нашёл себе соперника своего уровня, раз взялся за детей? Что дальше, Бражник? Будешь поражать своими акумами детсадовцев?

Огромная голова скривилась, но сказать ей что-либо я не дала: раскрутив йо-йо вокруг себя, я кинулась вперёд и прыгнула. Игрушка мелькала около тела, на скорости создавая иллюзию красной сферы.

Не знаю, сколько там было бабочек, но мне понадобилось секунд двадцать, чтобы йо-йо переловило их всех. Меня вела злость, не больше. Мне было плевать на Великое Горе Габриэля Агреста. На его мечты и планы, на его историю и огромную любовь, которую я понимала. Даже на Айвана, утонувшего в самобичевании и страхе перед ответственностью — и то плевать.

Меня волновала только боль в рёбрах и ощущение бессильной ярости. И дрожь, распространяющаяся в костях от каждого пойманного насекомого.

Вместо пафосной речи после уничтожения говорящей головы я запрыгнула на Эйфелеву башню и, не теряя времени, бросилась на Каменное Сердце. Он всё ещё был в отключке, так что найти зажатый в кулаке телефон, раздавить его и словить бабочек труда не составило.

Когда обратное превращение оставило только бессознательного Айвана, я выдохнула. Лоб у меня был холодным и мокрым, да и сердце, наконец, тяжело стучало, больше не сдерживаемое магией спокойствия. Усталость накатывала прибоем, но было ещё кое-что… кое-что, что нужно доделать.

Больше пафоса богу пафоса.

Я спрыгнула обратно на площадь и пошла к Коту и полиции. От моей злобы остались всего лишь искорки, и их тоже стоило использовать.

— Это НАШ город, — громко сказала я, уставившись прямо в линзу камеры Альи; несносная девчонка с моим рюкзаком, когда ты успела только сюда пробраться? — И когда ты, Бражник, будешь пересматривать кадры своего первого поражения, помни: впереди у тебя ещё много таких же. А потом… потом я найду тебя, и больше ты уже никому не сможешь навредить.

«Ни другим, ни собственной семье», — проглотила я.

Дышалось, если честно, с трудом, да ещё и после такого спича. Во рту появилась-таки кровь — точный признак плохого самочувствия, ха-ха.

Нуар, — умница, мне надо будет сказать ему, что он умница, — водой протёк мимо меня, обошёл Алью, словно ластился к ней дворовым котом, и вернулся, неся в руках рупор. Шутку про ловкие пальчики пришлось проглотить вместе с кровавой слюной.

Я подкинула рупор в воздух, и тот распался на тысячи божьих коровок. Волшебные насекомые сразу же принялись восстанавливать город. Досталось и мне: вокруг пронеслась туча крапчатых малышек, вымывая из костей ломоту, а из груди боль.

Следом я подняла руку с йо-йо и мысленно приказала ему раскрыться.

Шквал снежно-белых бабочек, вылетевших на свободу, был обещанием расправы над надеждами и мечтами Габриэля.

Комментарий к Доверие

Два вопроса.

1. Нужна ли сторона Адриана?

2. Какую серию первого сезона вы бы хотели увидеть в дальнейшем? (Какие серии вообще вам интересны? Или больше интересуют уникальные акумы?)

.

Устала я от такого темпа. Комментариев мне для поддержания продуктивности. Ваши впечатления от работы? От проявляющегося эффекта бабочки? От героев и их поведения?

И заранее благодарю всех за отклики.

========== Взгляд со стороны. Адриан. ==========

Комментарий к Взгляд со стороны. Адриан.

Алоха, друзья.

Благодарю всех за отзывы. Всё услышала, всё приняла.

Буду отдыхать, как только вновь почувствую усталость. Спасибо за такую заботу!

Приятного чтения.

Выпросить у отца походы в коллеж было сложно, но оставаться с ним под одной крышей оказалось бы просто невыносимо.

Адриан любил своего отца. Габриэль, наверное, тоже испытал нечто подобное — Адриан не знал и уже не мог сказать точно. Ему бы хотелось думать, что отец его любит, но в голове то и дело появлялись вопросы: за что он так с ним? Вёл бы себя так Габриэль, если бы мама была жива? Доставалось бы Адриану чуть больше любви, терпения и… уважения?

Получив первый отказ в ответ на просьбу о посещении коллежа, Адриан чисто по-подростковому взбрыкнул: подговорил Гориллу, чтобы тот отвёз его на уроки, ничего не сказав Натали. У него не было никакого плана, он даже руководство коллежа не предупреждал о своём внезапном прибытии. Внутри бурлила злость, подпитываемая гормонами и ощущением вселенской несправедливости.

За время короткой поездки Адриан успел успокоиться, пожалеть о поспешно принятом решении и даже слегка разочароваться в собственном поведении. Последнее чувство отдавало горечью отцовского парфюма, от чего становилось совсем невыносимо.

Наверное, из-за этого призрачного ощущения он и позволил Натали увезти себя обратно домой, под неусыпные глазницы камер, равнодушные взгляды редкой прислуги и могильную плиту всеобщего горя. Адриан утешал себя одной мыслью: поездка была не зря. Он хотя бы помог старику подняться, когда трость выскользнула из сухих тонких пальцев.

Одно доброе дело в день, говорила мама, может изменить мир.

Отец был разочарован. Как и всегда, его опущенные уголки губ и сведённые брови вызывали у Адриана страх под рёбрами и сухость во рту. Слова не шли на ум, но на претензию от отца Адриан внезапно ответил.

И вместо продуманной аргументации о пользе общеобразовательного образования, — Адриан готовил эту лекцию две недели! — он сорвался на пёсий скулёж об одиночестве.

Если бы он поднял взгляд, а не разглядывал свои кеды, то увидел бы боль на лице родителя. Но Адриан, слишком боящийся гнева или разочарования, уже слишком давно не смотрел Габриэлю в глаза.

В любом случае, разрешение было получено. Габриэль обещал уладить вопросы с документацией и велел Адриану готовиться к завтрашнему дню — говоря проще, засесть в своей огромной шикарной комнате и не отсвечивать. Иногда Адриану казалось, что недостаток эмоциональной близости его отец пытается компенсировать дорогими покупками.

От нечего делать парень, вернувшись в комнату, развалился на диване и запрокинул ноги на его спинку. Ему не хотелось ни читать, ни играть, ни мучить фортепиано, так что Адриан включил телевизор и чуть не упал от увиденного.