Страница 14 из 79
Преподаватель пошел на меня все той же расслабленной походкой, а я погрузился в транс, и время растянулось, превращая легкую поступь Кострова в черепаший шаг.
Это позволило мне заметить, как он меняет положение стопы, прежде чем начать движение, переходящее в разворот для удара.
Я не дернулся, когда его рука плыла навстречу моему лицу, спокойно убрал голову и, выставив руки, аккуратно перевел Кострова в лежачее положение.
Обозначив пальцами удар в горло, я дождался, когда он ощутит опасность, и тут же увеличил дистанцию.
— Неплохо, глубокий транс, — определил он, поднимаясь на ноги. — Как долго вы в нем пробудете?
Я пожал плечами, не собираясь отвечать, и Костров это понял.
Спокойно обходя меня по дуге, преподаватель не спешил нападать, хотя в действительности мог бы многое даже с такой разницей в восприятии сделать. Однако, видимо, решил взять измором.
А потому я сделал шаг в его сторону, и, пока Леонид Геннадьевич только убирал ноги, я уже оказался на колене. Толчок плечом, и Костров снова лежит на спине.
— Неплохая скорость, — прокомментировал он, в этот раз не спеша подниматься. — Вот только так ли она безопасна?
Я слегка наклонил голову.
— Глубокий транс без укрепления собственного тела совершенно бесполезен, — произнес я. — Иначе я бы сейчас не смог встать, а порвал себе все мышцы и сухожилия.
Костров улыбнулся, и сразу же пошел в новую бесполезную атаку. На этот раз он только обозначал удар, не дотягиваясь до меня. Я же точно так же отклонялся в стороны, не позволяя себя достать, но и не отходя дальше необходимого.
— Вы со мной играете, — заметил он, прыжком разрывая дистанцию. — А это уже унизительно, княжич.
Я улыбнулся и встал в стойку.
— Разрешите нападать, Леонид Геннадьевич? — спросил я и, дождавшись кивка, рванул в его сторону.
Удар по правой руке предплечьем, преподаватель не успел еще отреагировать, а я уже схватил его за горло и оторвал от земли, другой рукой нанося тычки пальцами, чтобы обездвижить обе руки.
— Кха! — просипел он, задыхаясь в моей хватке. — А вас учили лучше, чем написали в досье!.. Все, отпускайте.
Я так же аккуратно поставил его на землю, и Леонид Геннадьевич склонился, откашливаясь. Я мог, конечно, и не церемониться, как он просил, но реальная разница между нами такова, что без самоконтроля я бы порвал его на клочки.
— Нечасто мне попадались такие умельцы, — заявил Костров, постепенно приходя в себя. — И впервые вижу настолько подготовленного бойца на нашей стороне. Дмитрий Алексеевич, почему вы не в армии?
Я взглянул на него и вздохнул.
— Я дал слово своему отцу и государю, Леонид Геннадьевич, — ответил я и, не желая терять время на то, чтобы руки Кострова пришли в норму, быстро провел несколько тычков, восстанавливая контроль над конечностями.
— И что же это за слово такое, что вам запрещается служить родине, княжич? — спросил он, ощупывая ожившими руками свое тело. — Китайские техники, тюркские навыки. Вы просто самородок, Романов. Почему же тратите свое время здесь, в ЦГУ? С вашими талантами… Понятно, что здесь забыл я — старый солдат, списанный по здоровью. Но вы…
Я улыбнулся в ответ.
— Я здесь для того, чтобы такие, как вы, Леонид Геннадьевич, могли класть таких, как я, на лопатки с той же легкостью, с которой я только что проделывал с вами все это.
— Это невозможно, — покачал тот головой, отводя взгляд в сторону.
— Для прогресса нет слова «невозможно», — ответил я с улыбкой, убирая руки за спину. — И потому мне нужно, чтобы вы освободили меня от своих занятий. Чем скорее я смогу выполнить свою работу, ради которой пришел в ЦГУ, тем меньше наших людей будет гибнуть, Леонид Геннадьевич. Я ведь доказал уже, что не пускаю слов на ветер?
— Считай, что зачет у тебя есть, княжич, — ответил тот. — Но только на этот год.
— Вас снимут с должности, — догадался я, к чему клонит Костров.
— Прибудет настоящий инструктор, а я же так, временная замена, — сказал он. — Да и я действительно стал стар, раз такие мальчишки столь легко со мной могут справиться.
— Поверьте, Леонид Геннадьевич, нашему потоку еще есть чему у вас поучиться.
Он помедлил, прежде чем дать знак дежурному снять купол.
— Вы действительно можете сделать то, о чем вы сказали, княжич?
— Могу, — ответил я.
— С нетерпением буду ждать этого дня, — кивнул Костров и поднял руку.
Купол над нами исчез, и я увидел, что весь поток наблюдал за нашим поединком. При виде студентов, бросивших прохождение полосы, Костров хитро прищурился.
— Ну и кто разрешал вам прекращать, господа?
Я улыбнулся за его спиной Ефремову, и Семен кивнул мне в ответ.
— Княжич Романов получает зачет и освобождается от моих занятий до конца учебного года, — объявил Леонид Геннадьевич, разглядывая наш поток. — А вам, похоже, нравится, что я заставляю вас бегать и прыгать. К полосе!
Я же вдохнул полной грудью и направился к раздевалке. Самое легкое на сегодня позади. Осталось переспорить философа, убежденного в превосходстве своего предмета, что я разбираюсь в вопросе не хуже него, и дело в шляпе.
Сменив одежду, я закрыл дверцу и пошел к выходу, по пути вынимая телефон из кармана. До конца занятия еще оставалось немного времени, и я решил провести его в столовой, все равно группа соберется именно там.
Открыв документы по «Заре», которые еще вчера переслал мне секретарь князя, я продолжил чтение, но никаких правок здесь не понадобилось, все шло по ранее утвержденному графику, и моего вмешательства не требовалось. Переслав документы в архив, я набрал еды и разместился за нашим столиком.
Несколько статей, посвященных прошедшему в нашем особняке приему, я смотрел одним глазом. Ничего крамольного там замечено не было, фотографии приложены хорошие и исключительно удачные. Что интересно, про меня не было ни слова, зато оды посвящались великой княжне Красноярской и ее успеху среди столичной молодежи.
Закончив знакомиться со светской жизнью Москвы, я вспомнил страницу, про которую мне рассказала Екатерина Юрьевна и, поддавшись порыву, открыл ее.
Галерея пополнилась не только новыми фотографиями, но и видеозаписью — той самой из отеля Орловых. Никакой секретной информации на ней, само собой, запечатлено не было, но и того, что попало в кадр, хватало, чтобы я выглядел в записи, как опытный и хладнокровный головорез.
Среди девушек появились те, с кем я общался на приеме, но, естественно, без меня. Журналистов мы не приглашали, а те фото, что были сделаны нашими же людьми, ушли запечатленным на них аристократам, и в газеты попасть не могли без их разрешения.